Он тоже улыбнулся.

— О, да. Хотя прошлый военный опыт у меня не столь успешный.

— В самом деле?

— Вы, наверное, запамятовали ту небольшую стычку у Сент-Обен-дю-Кормье, а мне это по некоторым причинам врезалось в память.

— Ах, да, Сент-Обен, конечно, помню. Но тогда вы воевали против братьев-французов. Думаю, сейчас, когда противниками будут только итальянцы, вам будет сопутствовать удача.

— Благодарю вас, вы так меня ободрили.

— Но вас ободрили уже столь многие, что мое ободрение кажется даже излишним. Тут и мадам Валентин, и де Портье, и, — она назвала больше шести имен наиболее известных (в определенном смысле) придворных дам, — и моя невестка, конечно, она всегда очень внимательна к вам.

Он перестал улыбаться и молча смотрел на нее.

— А ваша супруга? — спросила она уже без улыбки. — Вы посетили Линьер и получили ее ободрение тоже?

Он посмотрел ей в глаза.

— Я был в Линьере и повидался с моим другом Жанной. А что касается супруги, то у меня ее нет.

С этими словами он довольно невежливо повернулся и вышел. Таково было их прощание.

Следующее утро встретило его громкой музыкой, развевающимися знаменами, трепещущими на ветру дамскими платочками и перчатками. Армия уходила на войну, славную войну. Ну, во-первых, Неаполь и кое-что еще из итальянских земель, что удастся захватить. А дальше война с неверными турками, поход на Константинополь. Красиво все-таки звучит: Император Востока.

А между тем, эта война обещала быть очень и очень затяжной. Это было нагромождение войн — одной на другую. Карл не подозревал, что он будет только пешкой в руках Сфорца и Папы Борджиа. Секретные договоры заключались и перезаключались, а все велось к тому, чтобы заманить Карла с французской армией в Италию. После того как Сфорца и его сообщники используют чужаков для завоевания Неаполя, Карл и его армия окажутся их пленниками.

Французская армия двигалась к Неаполю, на ходу захватывая города и с каждым шагом все дальше и дальше удаляясь от дома. Часть войск, в том числе и Людовика в пути заболели и были оставлены в городке Асти, поскольку дальше двигаться не могли. Людовик еще лежал в постели, когда шпионы сообщили то, чего он больше всего опасался. Карл и его армия вскоре должны быть окружены превосходящим по силе войском Сфорца. Их цель — захватить Карла в плен. Еще больной, Людовик поднялся с постели и спешно начал готовить операцию по спасению Карла. Он послал во Францию за подкреплением и отправил гонца предупредить Карла. С прибывшим подкреплением он напал на Сфорца, давая Карлу возможность отступить через горы.

Внезапная атака Людовика была очень успешной. Ему удалось взять несколько городов, среди них стратегически важную Наварру. Он задержал армию Сфорца, а сам молился, чтобы король поспешил.

А король спешил, да не очень. Не дано было ему с его скудным умишком постичь ситуацию. А Людовик, выбиваясь из сил, продолжал держать почти тридцатитысячную армию врагов, и они так и не смогли захватить короля, который наконец, спустя два месяца, невредимый прошел с армией через горы и достиг Асти. Людовик ожидал, что Карл двинет войска на Наварру, чтобы освободить его. Город был осажден, продовольствия оставалось очень мало. Людовик ждал, но никакой помощи не приходило.

В отчаянии он писал Жоржу:

«Лагерь врагов прямо рядом со стенами. Они атакуют, не переставая. Вчера нам удалась одна вылазка, много убитых с обеих сторон. Благодарение Господу, Он поддерживает веру в наших сердцах на скорое избавление. Скорей бы пришла королевская армия. В ней наше спасение. Писано в Наварре, на двадцатый день июля, рукой твоего преданного Людовика».

А королевская армия все не приходила. Было очень жарко и к тому же король встретил женщину, Анну Солери, заставившую его забыть об осаде Наварры. Более того, он получил послание от Сфорца, который выражал протест по поводу того, что Карл так неожиданно и быстро покинул Италию, а герцог Орлеанский повернул оружие против союзников короля. Означает ли это, что Орлеанец собирается сам, то есть для себя, захватить Милан и Неаполь?

То, что Сфорца отравил герцога Миланского, своего племянника, и завладел троном, это Карл как-то забыл. А вот это послание Сфорцы на него подействовало. Хотя к тому времени большинство баронов уже осознали, от какой беды их спас Орлеанец. Они умоляли позволить им взять солдат и отправиться на спасение Людовика, но Карл все еще не мог решиться.

Июль сменил август, а на смену августу, когда на улицах Наварры люди умирали от голода, жары и болезней, пришел сентябрь. Но Карл до сих пор и пальцем не пошевелил для их освобождения. Он должен был решиться одновременно выступить и против Сфорца, а Карл не привык принимать решения. Ведь Наварра была далеко, он ее не видел, а то, чего он не видел, он не мог себе представить и воспринять всерьез.

Однако новость, что стены Наварры пошатнулись, заставила Карла как-то действовать. Войска он не послал. Вместо этого предложил мирный договор. Осада была снята, мир был подписан. Позорный мир. Но Карлу уже расхотелось быть Императором Востока. К тому же, как уже говорилось, стояла жара.

Две тысячи французских солдат навсегда остались в Наварре, а пять тысяч были настолько ослаблены болезнями и голодом, что с трудом могли двигаться. Они дошли до местечка Верчели, где был подписан мир, чтобы приветствовать короля. Из них только пять сотен были в состоянии нести оружие, многие упали по дороге не в силах идти дальше. Король Карл VIII принял их с истерической щедростью. Со слезами на глазах он приказал раздать деньги и пищу, обильную пищу, и вскоре остолбенел от ужаса, увидев, что некоторые умирали здесь же, на его глазах, от переедания.

Людовика поразило, сколько солдат имел при себе Карл — двадцать пять тысяч одних только швейцарских наемников, которых ничего, кроме войны, не интересовало. А еще была и французская армия. И вот, имея такие силы, этот недоумок пошел на унизительный мирный договор. «Зачем, зачем, — спрашивал себя Людовик, — семь тысяч преданных солдат были оставлены на погибель в осажденном городе?» Он холодно приветствовал короля, но разговаривать с ним не стал.

Людовик был вынужден из собственной казны заплатить жалование гарнизону и контрибуцию за осаду Наварры, король же не счел это для себя необходимым.

Стоило солдатам скрыться с его глаз, и он тут же забыл о них, об их страданиях, обо всем. Он собирался домой, во Францию. И возвращался он в тягостном недоумении. Императорская корона слетела с его головы, исчезла в мире фантастических грез, то есть там, откуда появилась, а он все толковал о том, что еще вернется и возьмет Неаполь. Приближенные кивали головами и многозначительно переглядывались. Людовик не удержался от нескольких резких замечаний и тут же попал в немилость.

С позором возвращалась французская армия из итальянского похода домой. Ничего этот поход не дал, хотя несколько баронов, и прежде всего Людовик, показали себя настоящими героями. А вот в качестве награды Людовику за спасение жизни короля ему было позволено оплатить стоимость осады Наварры.

Дома Карла ждали печальные новости. Маленький принц Карл-Орландо, не отличавшийся крепким здоровьем, умер. Еще раньше, при родах, умер другой ребенок. Анна-Мария была безутешна. Когда на ее глазах в страшных конвульсиях закончил свою маленькую жизнь Карл-Орландо, она потеряла сознание и болела много недель.

Все собралось в кучу — смерть дофина, неудачные роды, крушение надежд, связанных с итальянским походом. Почти год двор пребывал в трауре. У Карла всегда отсутствовало чувство меры. Будучи в течение нескольких месяцев беспричинно веселым, теперь он предался неумеренной скорби. Он дал четкие предписания. Скорбеть при дворе должен каждый. Все вечерние представления отменялись, вместо этого епископ своим унылым голосом читал Священное Писание. Любой смех не поощрялся.

Горе Карла было шумным и чрезмерным. Целыми днями он плакал и молился с Анной-Марией перед алтарем в затянутой черным комнате, где также был установлен портрет ребенка. Он рыдал и обвинял себя, Анну-Марию в грехах, что вынудили Бога так их наказать. Он не позволял себе никаких удовольствий, кроме, пожалуй, одного, когда проникал к Этьен и плакал на ее, не столь наполненной горем груди. Он заставлял королеву поститься и молиться, чтобы Господь послал им еще ребенка. И она повиновалась и истово выполняла все это, пока тело ее не ослабело окончательно, а в голове стало пусто и светло.