Устав от чтения, он брал в руки лютню. Людовик положил на музыку некоторые стихи своего отца и пел, не переставая удивляться иронии судьбы — отец написал их в тюрьме, а сын в другой тюрьме положил на музыку и поет.

А когда становилось совсем поздно и наступала пора отходить ко сну, не скрипела противно дверь, открываемая грязными безжалостными пальцами Герена. Потому что Герена больше не было. С начала болезни Людовик его больше не видел. У него был новый тюремщик по имени Гурне. И это было совсем другое дело. Гурне был огромен и силен, но это была сила любопытного добродушного медведя. Насколько Герен был жесток и бессердечен, настолько Гурне был добр и отзывчив. Людовик играл с ним в карты, они подолгу беседовали. Гурне был отличный слушатель и интересный рассказчик. Он выискивал и приносил Людовику все новости с воли, получал для него все письма и передачи и очень переживал, что не может позволить ему прогулки во дворе.

Все это вместе — доброта тюремщика и сносные условия существования — способствовали быстрой поправке Людовика. Книги заставили его по-новому взглянуть на прожитые годы, многое понять в себе и других, наполнили высокой мудростью. Так что в определенном смысле годы, проведенные в тюрьме, можно считать самыми осмысленными годами его жизни.

Шарль в своем замке в Амбуазе, примостившись в оконной нише, угрюмо созерцал парк внизу. Его тощие, совсем нецарственные телеса были облачены в нечто шелковое, переливающееся-оранжевое. В этом одеянии он выглядел еще несуразнее. А там, внизу, играла его девятилетняя жена. Она бросала своей маленькой собачке большой голубой мяч, та катила его обратно, и обе они, и девочка и собачка, были счастливы.

Тут же в комнате находилась Анна. Некоторое время она задумчиво следила за Карлом, а затем подошла к нему и, обняв за плечи, тоже поверх его головы начала смотреть на забавы Маргариты Австрийской.

— Ты, я вижу, не очень счастлив со своей маленькой женой? — ласково спросила она.

Карл ничего не ответил, только уныло покачал головой. Этот брак устроил его отец, а у него были свои представления о счастье.

— Она еще совсем ребенок, — размышляла вслух Анна, — а тебе нужна девушка твоего возраста. К тому же надо думать и о наследнике. Этот брак мне никогда не нравился.

Карл удивленно посмотрел на нее, стараясь, чтобы ее руки оставались у него на плечах. Это было так редко, когда она его ласкала, и для него была дорога каждая секунда этой ласки.

Анна улыбнулась, глядя в его удивленные глаза.

— Да, да, тебе нужна хорошенькая молодая девушка. Разве ты не хотел бы, чтобы тебя ласкала такая девушка?

Как же не хотел бы. Именно это ему было сейчас нужнее всего. Карл встрепенулся, глаза его загорелись.

— Ну произошла ошибка, так что же, ты обречен теперь вечно страдать? — продолжала Анна и отступила назад, так как он проворно соскочил с подоконника. — И не так уж все безнадежно. Она еще ребенок, и ее не короновали. Я думаю, все еще можно поправить.

— О, если бы это было возможно, Анна!

— Возможно? Надеюсь, ты никогда не сомневался в том, что почти все мои помыслы направлены к тому, чтобы ты был счастлив?

С обычной для него неловкостью Карл рассыпался в обещаниях и заверениях любви. Она приняла это с материнской улыбкой на устах.

— Между прочим, Карл, я уже не однажды размышляла об этом. Даже составила список подходящих невест. Скоро мы сможем поговорить об этом более серьезно. Ты посмотришь их портреты и сделаешь свой выбор.

— Анна, у тебя есть их портреты? Дай мне посмотреть сейчас.

Он обнял ее за плечи и увлек в направлении рабочего кабинета, где, как полагал, должны находиться миниатюры. И она позволила ему себя увести.

Пока они двигались вдоль длинных переходов, Карл весело смеялся и тараторил, чего с ним не было уже много месяцев. И Анна серьезно внимала ему, что делала тоже крайне редко.

У ее стола он не находил себе места, пока она доставала небольшую пачку миниатюр. Давая ему по одной, Анна называла имя невесты, откуда она и какое за ней приданое. Однако лицо его сделалось снова угрюмым, и он раздосадованно скользил взглядом по миниатюрам. Девушки были на редкость непривлекательны.

Когда дело дошло до последней, Карл со вздохом протянул:

— Лучше я останусь один, чем с кем-нибудь из этих.

Анна сделала вид, что удивлена, и принялась сама внимательно их разглядывать.

— Да, они, конечно, не красавицы, — проговорила она задумчиво, — но, кажется, у меня есть то, что тебе определенно подойдет. Эта девушка тебе обязательно понравится. Где же она?

И Анна начала вновь перебирать миниатюры, а глаза Карла заблестели новой надеждой.

— Ах, да, я вспомнила. Я отложила ее, потому что знала, что это невозможно.

— Кто же это, Анна? В любом случае дай я на нее посмотрю. И почему это невозможно?

Анна открыла еще один ящик и извлекла небольшой портрет. На нем была изображена молодая девушка. Она озорно улыбалась, глядя прямо в глаза Карлу. Темно-каштановые волосы обрамляли щеки из розового коралла. Ямочки на этих нежных щечках тоже были отчетливо видны. Розовые губки были сложены в очаровательную гримасу. Карлу немедленно стало ясно, что если и есть на свете девушка, созданная для того, чтобы подарить ему радость, так это именно она, что улыбается сейчас на портрете.

— Кто она, Анна? Кто эта девушка?

— Анна Бретонская, — ответила она, и глаза ее недобро заблестели.

— Анна Бретонская! — Карл испуганно вглядывался в миниатюру. — Она помолвлена с Людовиком и замужем за Максимилианом.

— Да, — произнесла Анна, протягивая руку за миниатюрой, чтобы убрать, но Карл крепко держал ее, не выпуская, — она замужем за Максимилианом. Но этот брак в принципе можно аннулировать. Что же касается Людовика, то его ей придется забыть навеки.

— Но тогда почему я не могу взять ее?

— Это вообще-то возможно, но мне казалось, что ты выберешь кого-нибудь попроще.

Она сделала попытку показать ему еще какие-то миниатюры, но он отодвинул их в сторону.

— Нет, нет. Только эта. Анна, сделай это для меня. Ты должна.

С неудовольствием она наблюдала за его горячностью.

— Карл, это будет довольно сложно… потребуются месяцы.

— Но ты ведь сможешь, Анна?

Та вздохнула.

— Ну, я попытаюсь, конечно, раз ты так настаиваешь.

Молча наблюдала она, как радостно покидал он ее кабинет, чтобы отправиться на верховую прогулку в лес. Оставшись одна, Анна глубоко погрузилась в кресло и, убрав в ящик бесполезные миниатюры, поставила перед собой портрет Анны-Марии. Внимательно изучала она милое молодое лицо и смеющиеся глаза герцогини Бретонской.

В ушах ее прозвучал голос Людовика: «Возможно, не так уж и сложно будет забыть тебя, как я прежде полагал. Есть очень славная девушка, ее зовут Анна-Мария…»

Он говорил это тогда, когда Анна-Мария была еще ребенком. Теперь она женщина. А что, Людовик ее действительно любил? Вопрос этот болью полоснул по сердцу, как будто кто-то вцепился туда острыми ногтями. «Какое мне до этого дело, кого он любил?» — невольно спрашивала она себя. Есть дело, есть! Ибо ее сжигала любовь, извращенная, уродливая любовь. И любовь эта была важнее всего в ее жизни.

Что там на сердце у Людовика — это не важно. А вот тело его никогда не познает ни Анну Бретонскую, ни любую другую женщину. Во всяком случае как жену. Об этом Анна позаботится.

Она покачала головой и громко произнесла, обращаясь к портрету:

— Людовик никогда не будет тебе принадлежать. И не надейся. Я никогда не выпущу его, чтобы он женился на тебе. А мужем твоим будет Карл!

В ответ Анна-Мария улыбалась ей своей озорной понимающей улыбкой. И внезапно придя в бешенство, Анна обрушила свой кулак на это ненавистное коралловое личико. Миниатюра треснула и рассыпалась на мелкие кусочки. Глаза разлетелись в разные стороны, а рот разломился пополам. Он был разломан, но по-прежнему улыбался.