Не зная, что ответить, он рассмеялся и, чтобы скрыть свою растерянность, непринужденно забалагурил.

— Я уже познакомился с вашей дочерью, — и он рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. — Это одна из самых прекраснейших девочек, каких я только встречал. Ее супруг будет очень счастлив, но она так юна…

— Она не останется такой навеки.

Герцог нервничал тоже. Ему был очень нужен этот брак. Людовик — это как раз тот человек, который нужен и его дочери и Бретани.

— Через три года она будет готова к замужеству. Она очень быстро созревает, да и образована она прилично для ее лет. Умная, веселая девочка. Большим утешением была она для меня с тех пор, как умерла ее мать. Если мне удастся выдать ее за вас, тогда и смерть никакая не страшна.

Герцог поднял наконец глаза от пера и встретился со взглядом Людовика. Его собственный брак был необычайно счастливым. Такого же он желал и для своей дочери.

Людовик был в большом затруднении. Рассказать о своей надежде на брак с Анной он не имел права, да и невозможно было это сделать, глядя в эти испытующие глаза. Боже, и зачем это он только приехал в эту Бретань!

— Это большая честь для меня получить такое предложение, — наконец произнес он. — Но Анна-Мария еще так юна, а мои планы висят на волоске, так что я не решаюсь сейчас просить у вас ее руки. Это было бы слишком преждевременным. Как только я обрету свободу, мы сразу же сможем все подробно обсудить.

Герцог с облегчением откинулся на спинку кресла, решив, что дело в основном улажено. Теперь Людовику осталось только добиться развода. Людовик тоже откинулся на спинку своего кресла. Лоб его покрылся испариной. Он был очень недоволен собой, оставлять герцога Франциска с надеждой на несбыточное — это было недостойно. Но ничего другого сейчас он сказать не мог.

Вечер прошел хорошо, да и вся неделя пролетела незаметно. Людовик много времени проводил в обществе своей маленькой хозяйки, а герцог поощрял их общение, ибо знал — всякий, кто поближе узнает его дочь, не сможет не полюбить ее.

В те моменты, когда Людовик не вел беседы с ее отцом, он играл с Анной-Марией в шахматы, карты, мяч. Они ездили вместе верхом и, конечно, о многом говорили.

Ему с ней никогда не было скучно, она находила смешное в тех же вещах, что и он, рассердившись порой, тут же быстро отходила, и ямочки появлялись вновь.

— Куда они у тебя прячутся? — (они уже, конечно, перешли на «ты») спросил Людовик однажды. Они закончили игру в карты и просто сидели за столом, Людовик в кресле с высокой спинкой, она на низенькой скамеечке напротив.

— Они?

— Ну да, они. Вот они, — и он показал на ее ямочки, — смешные маленькие углубления в твоих щечках, которые появляются, когда ты смеешься. У тебя, наверное, там внутри, с другой стороны, возникают маленькие бугорки?

— Сейчас посмотрю, — заявила она и принялась языком исследовать внутренность рта, то улыбаясь, то делая лицо серьезным.

И так она была сейчас хороша в этой своей наивной непосредственности, так мила, что Людовик инстинктивно, не думая, нагнулся и взял ладонью ее за подбородок. Нежно так взял, и тихо покачал ее головку из стороны в сторону, а глаза ее в это время продолжали смеяться. И тогда она, повинуясь какому-то импульсу внутри нее, освободила подбородок и прижала свои мягкие губы к его ладони.

Какое-то неземное восхищение, лежащее за пределами блаженства (какого он в себе никак не ожидал), быстрое, как молния, мгновенно пронзило все существо Людовика. Сейчас у него не было времени осознать, что это такое, да и позднее он не смог толком проанализировать это свое состояние.

Поднявшись с кресла и убрав руку, он продолжал твердить себе: «Она всего лишь дитя», пораженный ее порывом и своей реакцией на этот порыв.

— Она всего лишь дитя!

Людовик рассказал Дюнуа о своем разговоре с герцогом, и тому предложение это очень понравилось. Хотя оно его больше позабавило, чем вселило какую-то надежду.

— Ты должен жить долго, Людовик, чтобы успеть поменять всех жен, что Господь посылает тебе. Хоть бы парочку мне оставил. А то все — себе да себе. Но если серьезно, то на твоем месте я бы стал ждать маленькую Бретонку. И тебе, на твоем месте, я тоже это советую.

— А как же быть с Анной?

Дюнуа был единственным, кому Людовик доверил свой секрет, связанный с Анной.

Тот пожал плечами.

— Я понимаю, что ты не согласишься с моим суждением, но я бы ни секунды не колебался, если бы мне пришлось выбирать из этих двух.

— Значит, по-твоему, пусть Анна ждет меня все это время, а потом ее можно забыть?

— Нет. Конечно, это будет неправильно, — Дюнуа вздохнул. — Но все же, Людовик, такие невесты на дороге не валяются.

Вернувшись домой, они знали — в Нанте у них есть друзья.

Людовик продолжал ждать. А что ему еще оставалось? Теперь заболел Папа, тяжело заболел, был при смерти. Жорж посоветовал не торопиться сейчас с аннулированием брака, пока его преемник не вступит в свои права. Но оба — и Людовик, и Дюнуа — устали от ожидания.

— Тысяча чертей, — воскликнул Дюнуа, — подождешь еще немного, и скоро тебе вообще никакая жена не будет нужна!

И все же они ждали. Гонца из Рима, стражников короля, чтобы арестовать Людовика за самовольный отъезд из Амбуаза в Бретань.

Людовик предложил матери съездить в Клеве. Там она будет, по крайней мере, в безопасности, если здесь завяжется сражение. Мария при мысли о посещении мест, где прошло ее детство, где когда-то был ее дом, неожиданно оживилась. Она была рада повидаться с родственниками и старыми друзьями, которые еще там остались. Людовика удивил ее подъем, и он упрекал себя, что эта мысль не пришла ему в голову раньше.

Де Морнак, разумеется, находился в Блуа. Ни на минуту он не оставлял свою работу. Все хозяйство герцогства держалось на нем, и у Людовика не было никакого намерения сместить его с должности мажордома, хотя ситуация в Блуа сложилась странная и принимать здесь гостей стало практически невозможно. Брак этот распался. Все, что осталось, — это неутихающий скандал вокруг него.

Прошло уже много месяцев, но гонец из Рима так и не появлялся. Зато в субботу, в последний день августа 1483 года, прибыл гонец из Тура. От гривы загнанного коня да и от него самого валил пар. Падая с коня, этот человек прохрипел новость, что Людовик XI, король Франции, скончался!

Вихрь ликования закрутил Людовика. Теперь это вопрос нескольких дней, и они с Анной смогут наконец связать свои жизни.

Новому королю, Карлу VIII, было только тринадцать лет. Мальчик полностью находился под влиянием сестры, он предан Людовику, который как предполагаемый наследник будет регентом Франции до достижения королем совершеннолетия.

— Регент! — выдохнул Людовик. — Регент, облеченный королевской властью!

Теперь это был вопрос всего лишь нескольких дней.

Дворец в Туре напоминал пчелиный улей. Тело короля, желтое и сморщенное, покоилось между высоких канделябров в ожидании, когда соберутся для Похорон герцоги и бароны. А они спешно прибывали со всех уголков страны. Им предстояло провозгласить нового короля.

Карл, теперь уже Карл VIII Французский, гордо стоял рядом с сестрой, а вассалы представлялись ему по очереди и заверяли в своей преданности. Как себя вести в таких случаях, он, конечно, не знал и каждый раз поворачивал к Анне свою большую, круглую, пустую голову. А та, донельзя раздраженная его тупостью и полным несоответствием такому торжественному моменту, отвечала за него, стараясь, чтобы это выглядело по возможности тактично.

Отец не зря потрудился, готовя ее к этому событию. Сейчас она была на высоте и, пробуя на вкус первые глотки напитка, именуемого властью, уже понимала — Карл никакой не король и никогда им не будет. Этот трон — ее, и она вполне способна и готова быть королем Франции. Понимали это и окружающие.