Они с Пьером занимали отдельные апартаменты. Она сохранила свое имя, Анна Французская, вместо того, чтобы именовать себя де Боже. Детей у них не было, и она надеялась, что и не будет. На людях они с Пьером разговаривали подчеркнуто официально. Все знали, что она терпеть его не может. Всем также было известно, что он утешался с женой ювелира. Примерно раз в шесть месяцев Пьер появлялся в спальне Анны, только чтобы напомнить, что он ее супруг. Иногда она позволяла ему напомнить ей это, а иногда и нет.

Да, конечно, она солгала Людовику. Но что в сущности это меняет? Развестись ни ему, ни тем более ей никогда не удастся. Так пусть он утешает себя хотя бы тем, что она все еще держит свое обещание.

— Как долго ты намереваешься пробыть здесь, Людовик? — спросила она, когда танец наконец закончился.

— Мне надо отбыть завтра вечером, — заметил он с сожалением, собираясь рассказать ей, что едет на запад, в Бретань, потому что получил от герцога Бретонского послание с просьбой прибыть. Он был почти не знаком с герцогом Франциском, одно только знал, что этот престарелый барон, враг короля, и этой рекомендации ему было достаточно.

Но он не успел ей ничего сказать. Подошел слуга и с поклоном объявил, что с ним желает говорить король.

Людовик бросил быстрый взгляд через зал, туда, где в одиночестве сидел король и внимательно его оттуда разглядывал. Людовику была неприятна мысль, что все это время, пока он танцевал и разговаривал с Анной, за ними следил ее отец. Он извинился перед Анной и неохотно направился к королю.

Анна с тревогой смотрела ему вслед, затем перевела взгляд на бесстрастное лицо отца, стараясь под этой маской прочитать его намерения. Он может, например, приказать арестовать Людовика за непослушание, за то, что тот был у Папы. Ее отец пришел в бешенство, когда ему доложили об этом. Но нет, вряд ли он решится сейчас на такой шаг. Ей бы очень хотелось услышать, о чем беседуют сейчас эти два мужчины, занимающие всю ее жизнь, всю, без остатка. А какой контраст они собой представляли: квадратное, затянутое в черное, тело короля казалось высохшим и сморщенным рядом с молодым энергичным Людовиком. Как хорош он был сейчас там, рядом с королем. Какой восхитительной могла бы быть ее жизнь, если бы эти два человека, которых она любит, не были врагами.

Король с безразличным спокойствием продолжал задумчиво разглядывать Людовика.

— Я слышал, завтра ты покидаешь нас?

— С большой неохотой, Ваше Величество.

Король задумался над причиной нежелания Людовика покидать Амбуаз и перевел глаза на свою дочь. Людовик не проявлял никаких эмоций.

— Было ли путешествие в Италию приятным?

— Очень приятным, Ваше Величество.

— Ты довольно долго пробыл там.

— Да, Ваше Величество, три года. Но, знаете, в Италии время летит очень быстро.

— Особенно в Риме?

— Да, в Риме особенно.

— С Папой ты, конечно, встречался?

— Да, встречался, Ваше Величество.

Король долго молча смотрел на него, и Людовик знал, о чем он сейчас думает. Король страстно желал арестовать Людовика, но понимал, что волю сейчас своему гневу давать нельзя. Теперь, когда Бургундия уже не стоит на его пути, на очереди Бретань. На это должны быть направлены все силы, на эту большую битву.

Поэтому он вздохнул и кисло заметил:

— И ты считаешь это разумным?

Людовик пожал плечами.

— Я не уверен в этом, но что такое разумность, Ваше Величество? Вот если бы я был так же стар и опытен, как вы, я бы точно знал, как поступить.

— Да, но осторожность и предусмотрительность в любом возрасте не мешают.

— Я с вами согласен, но порой цена за осторожность так высока, что человек не в состоянии ее заплатить.

— Я понимаю, — жестко произнес король, — ты предпочитаешь быть смелым, как один небезызвестный герцог Бургундский. Но порой такая смелость может стоить головы.

— Все мы когда-нибудь умрем, Ваше Величество, — улыбнулся Людовик. — И некоторые из нас раньше, чем другие.

Затем он озабоченно добавил:

— Я был весьма огорчен, узнав, что вы снова были больны.

— Я прекрасно себя чувствую, — прогундосил король и перешел к другой теме, которая была заведомо неприятна для Людовика.

— А как ваша матушка? Мы так давно не видели ее при дворе. С тех пор… да, с тех пор, как она так счастливо вышла замуж.

— Она была нездорова, — спокойно произнес Людовик, — и теперь ей лучше находиться в Блуа.

— Да, да, конечно. А как ваш папаша? Ой, что я говорю! Я, конечно, имел в виду вашего отчима. Как он? Надеюсь, он способен окружить вашу матушку заботой и вниманием?

— Ален де Морнак в полном порядке и будет очень польщен, узнав, что вы справлялись о нем.

— А ваша милая сестра? Я слышал, она скоро выходит замуж?

— Нет, Ваше Величество, вас ввели в заблуждение, — Людовик отвечал ровным голосом, полностью держа под контролем свои эмоции, не давая королю вовлечь себя в его любимую игру. — Мария-Луиза в монастыре. Это в Фуалье. Мы навещаем ее там время от времени, и, мне кажется, она очень счастлива. Она надеется со временем стать настоятельницей.

— Как это странно, — удивился король, — что так много молодых и красивых девушек, таких, как она, желают спрятаться за монастырскими стенами. Моя дочь Жанна то и дело напоминает мне об этом. Но я ей все время повторяю, что если она куда и переедет из Линьера, так только в Блуа. То есть туда, где она и должна жить.

Людовик очень удивился.

— А почему, Ваше Величество, она должна переехать в Блуа?

— А потому, мой мальчик, что она твоя жена! — зло выкрикнул король.

Танец к тому времени закончился, и музыка на некоторое время затихла. Последние слова короля услышали стоявшие неподалеку придворные.

Людовик на мгновение задержал дыхание и произнес то, что давно собирался произнести.

— Моя жена, сир? — громко осведомился он, отчетливо выделяя слова так, чтобы его могла слышать половина зала. — Но у меня нет никакой жены!

Это был замечательный момент, знаменательный. Момент, которого стоило ждать. Мертвая тишина воцарилась вокруг них. Людовик стоял выпрямившись и ждал. Он был готов ко всему. С любовью Анны, с ее клятвой верности он был готов сражаться со всем миром, включая и этого костлявого маленького человечка, короля, который сверлит его сейчас своими злыми черными глазками.

«Пусть себе смотрит, — думал Людовик, — он, конечно, может меня убить, но больно сделать мне не может». В первый раз Людовик почувствовал себя свободным. Свободным от всего, и от этого гнусного брака, и от этого гнусного короля. С радостью заметил он, что попал в точку, что нанес удар, которого король не ожидал, во всяком случае не так скоро и не так открыто. Людовик слегка улыбнулся (ничего не мог с собой поделать) и продолжал ждать.

Король быстро соображал, что бы предпринять. Людовик был одним из немногих, способных привести его в ярость. А сейчас он был в ярости.

«Ах ты, Орлеанский бастард, — думал он, — подонок и сын подонка! Откуда у этого шелудивого пса такая смелость противостоять мне? Должно быть, за ним стоят какие-то силы, которых я не знаю. Кто бы это мог быть? Бретань? Если я сейчас прикончу его, то, конечно, поднимется Орлеан. Могу я себе это позволить? А если с ним еще и Бретань? Это очень важно. Если это так, то сейчас позволить себе эту роскошь я не могу. Пока, разумеется, пока».

Музыка зазвучала снова. Отлично, это то, что сейчас нужно. Он наклонился к Людовику.

— Эта музыка, она такая громкая. Я ничего не расслышал из того, что ты сказал. Пойдем-ка в мой кабинет, где и обсудим все спокойно. А моя стража проследит, чтобы нас никто не побеспокоил.

Он резко поднялся и направился к выходу. Следом за ним задумчиво последовал Людовик. Придворные расступались, давая им дорогу, и шепот пробежал по залу. У дверей Людовик обернулся, стараясь отыскать взглядом Анну. Найдя, многозначительно улыбнулся ей и вышел, кивнув по дороге Дюнуа, чтобы тот следовал за ним.