Тоска прикусила язык. Летом миллионы текли рекой в эту дверь, за которой открывались вороха игрушек, парфюмерии, ласт и даже стульчиков для пляжа. Немка говорила, что квартиры, которые лавочница сдает внаем на сезон, за несколько лет удвоились. Ладно, сказала про себя Тоска, у каждого свои радости. Эта лавочница посинела от холода, зато ее греет шорох купюр. А я, чтоб хоть один вечер поговорить с живым человеком, отдала бы всю пенсию, что лежит в сумке.

Однако надо все-таки возвращаться, хватит искать приключений. Только вошла в подъезд — услышала мяуканье. Кошки проголодались и сетовали на ее долгое отсутствие. Троица мгновенно окружила хозяйку. Фифи, как сумасшедшая балерина, завертелась волчком по коридору. Бисси жалобно вытягивал головку на тоненькой шее. Пусси, самый серьезный, потершись об ноги, уселся на пороге кухни и следил за ней глазами.

— Вот он, мой мужчина, — сказала Тоска. — Говорить не умеешь, а хочется спросить, куда ходила и зачем и как дела. — Она сняла пальто, переобулась. — Сейчас расскажу, только сначала посмотрим, чего вы натворили.

На кухне стоял неприятный запах, и Тоска дала нагоняй всем троим. Кто-то нагадил мимо ящика. Такого с ними не случалось, когда нормально себя чувствовали, поэтому она решила на ужин приготовить им что-нибудь легкое. И всем дала по капле дезинфицирующего средства, которое прописал ветеринар. Вымыла пол и открыла окна. Позже, советуясь с притихшей сытой троицей (сама не ела, только выпила чашку молока), попыталась набросать ответ на второе заказное письмо от адвоката, как ей посоветовали в Ассоциации.

Она давно уже разучилась писать, и потом, этот грозный бюрократический стиль ей совершенно неподвластен. В конце концов написала оскорбительное письмо, которое зачитала Пусси, единственному из троих, кто еще не уснул. Нет, это не годится. Может, лучше снова съездить и попросить, чтоб составили за нее ответ? Опять на автобусе? Нет уж, подумает еще, что я навязываюсь.

Позвонить в Геную? Тоска и сама не знала, почему до сих пор этого не сделала. Не из гордости и не из страха, что ей откажут в помощи. Трудно объяснить. Как будто этот телефонный звонок — часть роли, в которой ее привыкли видеть. Значит, все-таки хочешь гордость показать, какая ты сильная, независимая? Да, в том-то все и дело, застенчивость тут ни при чем. Из-за этой гордости, хотя кроме тебя никто про нее не знает, и пить бросила, разве что изредка позволяет себе. Хотела продержаться как можно дольше, запретила себе заходить в супермаркет за вином. Летом оправданием служила жара, а сейчас неудача, постигшая с письмом. Она взяла бутылку виски, чтобы выпить глоток и прочистить мозги.

Бутылка была полной. Когда ложилась спать, содержимое убавилось до уровня этикетки.

Последующие два дня сочиняла и писала никому не нужные ответы. Тоска не имела постоянной прописки в городке — в этом главная беда. Единственный аргумент в ее защиту — что больна и на пенсии. Но хозяйка доказывала необходимость морской терапии для сына, представив кучу всяких справок. Дело принимало обычный бюрократический оборот: казенная переписка, слушания в суде, отсрочки, расходы. А откуда у нее деньги? Так или иначе придется уступить. Та девушка в Милане, которой оставила дом, даже не соизволила ответить. Вот и еще один никчемный день прожит, вина нет, бутылка виски пустая, и телевизор как на грех сломался. Звук есть, а изображение пропало. Наверно, вчера ночью сильный ветер повредил антенну. Ну, и что теперь делать? Надо бы Бруно позвать, подумала Тоска и впала в уныние.

Кошки, услышав, как она с проклятиями возится у телевизора, проснулись и стали беспокойно крутиться под ногами. Тоска пошарила в серванте, достала бутылку «Ферне» — единственное, что осталось в доме из спиртного. С отвращением посмотрела на нее. Этот ликер она всегда по привычке держала в доме, еще со времен Марио. Говорят, он способствует пищеварению, но ей переваривать особо нечего: когда подходит время обеда, ставит на стол только хлеб и фрукты. Стала прохаживаться — из гостиной в коридор, из коридора на кухню. Зажгла везде свет. Холодно: двери нараспашку, из щелей сквозит. Вокруг мертвая тишина. Поговорила с кошками:

— Вот скажите, что я должна делать. Господи, Господи, да разве же это жизнь? — Голос дрожал, и рука тоже, когда наливала в стакан темную жидкость.

Ужасно пить вот так, от безысходности. Но привкус во рту не казался противным, отдавал травами. Неожиданно Тоска взбодрилась и повеселела. Ликер слегка обжигал гортань, и она почувствовала, как с этим жжением возвращаются силы. Она даже горечи почти не ощутила, потому, наверно, что пила маленькими глотками.

Следующий день она продержалась: не пошла за вином. Мастер, которого она вызывала из города починить сломанный телевизор, не явился, так что она снова взялась за «Ферне». В бутылке уже немного осталось. В горле пересохло, и горечь от ликера не идет ни в какое сравнение с горечью внутри.

Какое-то время она пыталась противостоять самой себе, а потом подумала: если тебя ничто больше не интересует, кроме бархатной жидкости на дне бутылки, так зачем же себя истязать? Ради кого? Налила, выпила, и сразу стало легче. Там было еще чуть-чуть, пусть останется на завтра. Она встала, приготовилась ко сну, но из головы не выходил тот ликер на донышке. Как это называется? Мания. А означает вот что: даешь себе слово чего-то не делать и не сдерживаешь. И неважно, к чему тебя тянет: к алкоголю, наркотикам или мужикам, — важно, что теряешь голову, а это уж совсем мерзость. Легко рассуждать, труднее выстоять. Двумя жадными глотками она прикончила «Ферне» и утешилась мыслью, что уж теперь не поддастся искушению: в доме ничего не осталось.

Ночь обернулась сущим кошмаром. Какие-то огромные волны, лавины воды с грохотом обрушивались на пляж. И с каждым разом подкатывали все ближе. А она, до смерти перепуганная, стояла, прижавшись спиной к стене, с плачущим ребенком на руках. Потом увидела, как издалека надвигается чудовищная, до самого неба водяная глыба. Крепко прижала к себе малыша, заорала — и очутилась на полу у кровати. Кошки проснулись и стояли рядом.

Она никак не могла нащупать выключатель; оказалось, маленький светильник на ночном столике не горит — опрокинула на пол, спасаясь от кошмара. Чуть-чуть пришла в себя, погладила кошек. Жалобно мяукая от испуга, они пошли за ней на кухню. Открыла холодильник налить себе холодной воды, но троица так умоляюще на нее смотрела, что она не могла отказать и плеснула им в миску молока. Пусси и Бисси понюхали, но не притронулись: они явно ждали чего-нибудь посущественнее. Одна только вертушка Фифи из вежливости полакала немного и облизнулась.

Выпитый стакан ледяной воды облегчения не принес. Во рту ощущался какой-то горький, как желчь, привкус, и Тоска вспомнила, что перед сном пила ликер. В ванной почистила зубы, но ужасная горечь не проходила. Тогда капнула одеколона в воду пополоскать рот. Вкус оказался приятным, и она с трудом сдержалась, чтобы не проглотить. В голове прояснилось, и теперь она уже решительно влила одеколон в полный стакан воды. Говорят, алкоголики, если нечего выпить, способны проглотить любую гадость. Она еще не алкоголичка, просто очень устала.

В конце концов, она делает то, что ей приятно, и не обязана никому объяснять свои поступки. Потом долго читала в постели приключенческий роман, который знала почти наизусть и брала его в руки, только если голова совсем не варила; наконец ей удалось заснуть. Наутро проснулась с таким чувством, будто голову сдавил железный обруч. Не успела дойти до ванной, как началась рвота. Так и печенку недолго выплюнуть, подумала она, замывая зеленоватое пятно на рубашке. Больше ни о чем не успела подумать: спазмы подступали к горлу все чаще, ее выворачивало наизнанку, пока она не стала медленно сползать на пол, чувствуя, что теряет сознание. Беспамятство продолжалось недолго, потому что, когда она поднялась и взглянула на часы, было еще рано. Тошнота прошла, но остались слабость и дикая головная боль. Кое-как доплелась до кровати, положила на лоб смоченную в уксусе тряпку и расслабилась. Страха не было: она чувствовала, что отлежится. Ее время отправляться туда, наверх, еще не приспело.