Из этого сна Тоска запомнила только штопанную бабушкиной рукой занавеску да странный хохот Пьеро. Сон как сон, хотя непонятно, к чему бы это. Ни один из образов не вызывал в памяти что-либо для нее важное. Ну, припомнила незадачливого ухажера, ну, подивилась еще раз терпению и бережливости своих домашних. Обычная ночь, после которой, как это ни горько, приходится возвращаться к мыслям о несчастьях, готовых обрушиться на нее как поток, сметающий все на своем пути. Тоска приготовила кошкам завтрак и принялась медленно прихлебывать кофе. Любопытно, что сталось с тем парнем и почему вдруг сон напомнил ей о нем после стольких лет, ведь наяву она никогда о нем и не вспоминала. Значит, ничто из пережитого и совершенного не исчезает насовсем. Все оставляет свой след, иначе этот Пьеро не явился бы к ней из такого далека отстаивать свое право на существование… Или сводить счеты. Все-таки я была в молодости легкомысленной, равнодушной к ближнему, подумала Тоска, иногда, наверно, и жестокой, как Лавиния. Но я же его не целовала… а, брось, не оправдывайся, тогда было другое время, да ты и не помнишь толком, как все это происходило. Работала за огромной стойкой с множеством стеклянных окошечек, подходили люди, протягивали какие-то бумаги, потом забирали. Ты в зависимости от настроения то строила глазки этому Пьеро, то даже не глядела на него. А он был счастлив от одного твоего взгляда.

Должно быть, сон все же приснился неспроста. Теперь пришел его черед смеяться над тобой. Никакая, даже забытая обида не остается безнаказанной: рано или поздно все равно наступает расплата.

Тем летом в газетах и журналах, грудами скапливавшихся в квартире Джиджи и Тони, появилась мода на тесты. Однажды Тоска застала их за подсчитыванием очков, а потом они поддразнивали друг друга полученными результатами. По тестам выходило, что Тони в два раза моложе своего возраста, а Джиджи — восьмидесятилетний старик. Тоске объяснили, о чем идет речь, и предложили попробовать, но она стыдилась своей необразованности, боялась, что в ответах не удастся ее скрыть. Теперь, когда друзья уехали, она словно еще острее почувствовала свою ущербность. Даже те книги, которые раньше прочитывала на одном дыхании, теперь не вызывали интереса: она либо зевала, либо ломала голову над отдельными заковыристыми фразами. Да, видно, мозги совсем заржавели, уже не прочистишь. В годы, прожитые с Марио, было иначе. Хотя оба и получили не ахти какое образование в школе, но живо интересовались литературой, музыкой, театром. Марио доходил до всего легко, словно играючи, и старался просвещать ее.

— С тобой я была умнее, — сказала Тоска и вздохнула.

Проклятый городок, здесь так красиво, но будто задыхаешься. Здесь она поглупела, превратилась в ничтожество. Бруно на несколько лет вернул ее к жизни, но тоже каким-то животным способом: они обнимались, дарили друг другу наслаждение и тепло, но разговоры их редко выходили за рамки будничных дел. Бруно был сломленный человек. Общение с психически больной женой приучило его тщательно выбирать слова, к тому же, как он сам признался, Бог не наградил его ни тонкими чувствами, ни большим умом… Она вспомнила, как безжалостно он вычеркнул ее из своей жизни. Наверно, так же, как она сама когда-то выкинула из памяти Пьеро. Неужели так же?..

Тесты, на которые в тот раз не захотела отвечать, даже любовь разграничивали на строго определенные типы. С трудом ответила на вопросы, применяя их к своей связи с Бруно. Отношения с Марио вроде подходили под все указанные случаи, хотя полностью — ни под один.

Сложила плюсы и минусы. С Бруно, если верить таблице, все равно ничего путного не вышло бы. А с Марио какой смысл подсчитывать? Но все-таки подсчитала, убедившись, что в тестах есть своя логика: в итоге получилось выигрышное число. Но что значит — выигрышное? В выигрыше тот, кому он сулит удачу в будущем, а не кто победил вчера. Заерзала: обивка на спинке отодралась и колола плечо. Тоска ненавидела пластик, ведь даже море не может его переработать. Пересела на другой стул.

Она возвращалась из города, где получила пенсию и зашла в Ассоциацию квартиросъемщиков. Автобус был полупустой, кондуктор пробил ее билет, потом присел рядом. Раз в месяц на протяжении уже многих лет, не считая случайных поездок, Тоска садилась в этот автобус, и они здоровались как старые знакомые. В тот день мужчине, видно, захотелось поговорить. И он обратился к ней с таким участием, что она даже немного растерялась, поскольку уже никому из посторонних не доверяла.

— Что с вами? Вам плохо?

Она поспешно отвела глаза и стала глядеть в окошко.

— Я же вижу, — не унимался кондуктор. — У вас слезы на глазах.

Надо было что-то ответить. И пока соображала, что сказать, представила себе его изумленное лицо, когда он услышит ее ответ: «Да, вы верно заметили. Я складывала в столбик плюсы и минусы своей жизни, и ничего хорошего не получилось». Нет, зачем людей пугать? Тот больше не настаивал, но по выражению глаз она поняла: остался при своем мнении. Этот кондуктор, как и она, далеко не молод: полный, широкое лицо с двойным подбородком, выпирающее брюшко. Лет пятьдесят, решила Тоска и, чтобы не показаться совсем уж невежливой, спросила:

— А вы чего ж в отпуск не идете?

— Да знаете, не люблю суеты, толкучки. Я пойду, но попозже, когда на этой чертовой Аурелии уже никого не останется. Уж двадцать лет езжу туда-сюда, то здесь, в салоне, то там, — он указал на кабину водителя, — и с каждым годом все хуже и хуже. Гоняют как бешеные. — Кондуктор снял фуражку, провел рукой по седеющим волосам и продолжал: — Вот зимой на велосипеде другое дело. Доезжаю до Торре-дель-Маре, сажусь в укромном местечке и ловлю рыбку.

— Ну и что, ловится? — спросила Тоска.

Тот оживился, начал долго и подробно рассказывать про крючки, наживку, леску, течения. Тоска слушала вполуха и удивилась, когда он под конец сказал:

— Если нагряну в гости с парочкой живых лещей — приготовите их на ужин?

Она смущенно засмеялась.

— Да ведь вы даже не знаете, где я живу.

— Ну почему же. Когда проезжаю мимо вашего подъезда, всегда вас поджидаю, если задерживаетесь.

Они въехали в туннель, после которого городок открывался россыпью желтых и розовых домов, зажатых с одной стороны морем, а с другой — заброшенным, заросшим сорняками железнодорожным полотном.

Кондуктор проводил ее до автоматически открывающихся дверей, неся за ней сумку, которую та впопыхах забыла — так неожиданно они подъехали.

Что бы все это значило?.. Может, у него жена злющая и неряха и он старается пореже бывать дома, проводя все свободное время за ловлей карасей и зубанов? Или же он из тех, кто позволяет себе вариации на темы супружеской жизни? Да нет, вроде не похоже. По натуре он, скорее, нелюдим. Хорошенький нелюдим — вот так, без всякого стеснения напросился в гости! Тоска постояла, подумала, что делать дальше. Этот странный разговор ее развлек, а войти в дом означало опять отгородиться от живого мира. Она развернулась и направилась к табачной лавке. Иногда покупала что-нибудь, совершенно ей в данный момент не нужное, лишь бы словечко сказать хоть с кем-нибудь кроме кошек. Случившееся в автобусе вроде бы пустяк, но в ее теперешней однообразной жизни любая, самая мимолетная встреча значит очень много. Впрочем, она имела бы смысл, если б можно было кому-то о ней рассказать. Вспомнила, как в эвакуации по вечерам собирались у огня женщины и подробно обсуждали все новости. Каждая приносила полено или хворосту и как бы заново, вместе с остальными проживала день. Тоска теперь понимала, что, наверно, благодаря именно такому общению все эти женщины смогли вынести нищету, страх, разлуку с мужьями.

В лавке никого. Только хозяйка сидит, нахохлившись от холода.

— А почему бы вам плитку сюда не поставить? — предложила Тоска.

Та аж вся ощетинилась:

— Скажете тоже! Три пачки сигарет в день продаю, а за электричество плати черт знает сколько!..