— Я бы купила все три произведения. Даже этого беднягу Бетховена, хотя я его и не оценила. Но все-таки не представляю, как можно выучить такую мелодию, я бы ни за что ее не сыграла. Вернее, она звучит в мозгу, как стихи, заученные в детстве, но повторить ни за что не получается… Господи, какая же я дура, болтаю о том, чего не знаю! — добавила она смущенно.

Они поехали в ресторан на берегу моря, и Тоска вновь с наслаждением поела, предоставив друзьям вести беседу. Но в какой-то миг вдруг сникла: видно, подумала о том, как одиноко ей будет после их отъезда, догадался Джиджи.

И впрямь она поинтересовалась, когда подали кофе:

— Вы когда уезжаете? — Но не стала дожидаться ответа, а как бы подытожила свои невеселые размышления: — Конечно, всего этого — музыки, ужинов, разговоров — мне будет не хватать, но зато и вспомнить есть что.

У Тони язык словно присох к гортани, она только беспомощно посмотрела на Джиджи.

— Разве не лучше что-то иметь и потом потерять, чем не иметь ничего? — вновь заговорила Тоска.

— Браво, синьора! — Джиджи пожал лежавшую на скатерти полную белую руку с изящным обручальным кольцом на безымянном пальце. — Вы, как всегда, попали в точку. А знаете, что до вас это уже сказал один английский поэт? «Лучше любить и потерять, чем не любить никогда».

Тоска смотрела вдаль, туда, где темноту моря прорезали редкие огоньки.

— А как это звучит по-английски? Я когда-то учила и английский, и французский. Теперь уж позабыла, ни слова не понимаю, а слушать люблю…

Тони повторила по-английски стихи Теннисона, и в памяти ее всплыли далекие годы юности, окутанные романтическим ореолом.

Джиджи вел машину по Аурелии, огибая крутые скалы и извилистые мысы на этом участке побережья. Должно быть, это утомительно — ехать по автостраде, когда навстречу мчатся слепящие фары, подумала Тоска и, чтоб не отвлекать его, решила, что будет молчать.

Вот уж сколько дней я постоянно возвращаюсь мыслями к этой судьбе! — думал Джиджи, то и дело поглядывая украдкой на силуэт женщины, смутно различимый в зеркальце заднего обзора. Как всегда, Тоска отказалась от настойчивых предложений Тони сесть впереди, рядом с Джиджи. Вначале я хотел остаться сторонним наблюдателем, чтобы потом написать историю «белой вороны», может быть даже с психическими отклонениями. Идиот! И вот нате вам — грущу вместе с ней! До сих пор чувствую теплоту ее руки. Да, случилось нечто непредвиденное. Бесстрастность исследователя улетучилась как дым… Другие наверняка подумают: разговоры с кошками — ну, это чересчур, извращение какое-то! А я расставлял ей ловушки, раскладывал приманки и сам попался: уже не могу обойтись без общения с ней!

Он взглянул на Тони, и тут же захотелось поделиться с нею. А та улыбнулась, без слов понимая. Да, она испытывает то же самое к Тоске. Не любовь, но нечто гораздо более прочное и верное, чем любовь.

Джиджи решил поиронизировать над собой: пожалуй, об этом лучше никому не рассказывать — ни друзьям, ни коллегам, кто знает, смогу ли я когда-нибудь подняться в ее шкале ценностей до уровня Миммо! Но ирония не помогла. И только одно представлялось ему ясным в этих странных отношениях, которые он пытался было строить на холодном аналитическом расчете: важен не предмет любви, а способность любить. Вот Тоска, столкнувшись с чужим равнодушием, нашла отдушину в своих кошках. Разве этого достаточно? Почему бы и нет?

Чтобы нарушить затянувшееся молчание, он предложил:

— Мне кажется, Теннисон подходит и к случаю Маттео…

Тоска слегка наклонилась к нему.

— Вы хотите сказать, для него лучше было встретить Лавинию, чем вовсе не встретить свою любовь?

— Ну, не знаю, — вмешалась Тони, — конечно, такая девушка способна заворожить, сделать на миг счастливым, но что если рана потом останется на всю жизнь? Не породит ли это неуверенность в себе при каждой будущей встрече? Ох уж эти женщины-сфинксы, женщины-кошки, соблазняющие и ускользающие, чтобы потом их искали и преследовали. Ненавижу!

Тоска посмотрела на нее как-то странно, и Тони тут же оговорилась:

— Я позволяю себе так говорить, потому что Джиджи уже знает мое мнение на этот счет. А вы мне друг, так что, думаю, я не должна перед вами притворяться.

Тоска, довольная, откинулась на спинку сиденья:

— Нет-нет, я с вами согласна. Некоторые женщины используют свое тело как приманку. Мне тоже это претит, но, по-моему, у них есть оправдание. Пусть лучше за тобой гоняются, чем бегать самой… и когда ждут тебя, а не ты… — Она вздохнула. — Маттео еще ребенок, а уже пережил такое потрясение… ведь я все видела, Тони знает… Со временем, когда боль утихнет, он будет вспоминать о нем как о великом счастье, которое дается один раз и на всю жизнь… Скрипка коротка, а музыка долга, как говорила моя бабушка… — Она помолчала и потом вдруг заговорила изменившимся, совсем молодым голосом: — Моя бабушка… она, знаете, была себе на уме… так вот, она еще говорила, что одно наслаждение стоит сотни неприятностей. Наслаждение Маттео получил, а неприятности не заставят себя ждать.

Джиджи, собравшись с духом, сказал:

— Да, неудачу в первой любви пережить нелегко. Но за дорогие вещи нужно платить, таков закон. Я думаю, он нам еще прочтет свои любовные вирши, а мы потом позвоним вам и все расскажем… Кто знает, может, этим летом родился новый Теннисон!

Из всей этой тирады Тоска, казалось, уловила только одно — обещание позвонить. Во всяком случае, в машине она не проронила больше ни слова, а когда подъехали к дому, снова спросила у Тони:

— Когда вы уезжаете?

Узнав, что отъезд назначен через два дня, улыбнулась как-то вымученно, такой улыбки Тони у нее еще не видела. Явно не хотела их расстраивать. А потом, дома, у нее еще будет время подготовиться к расставанию и к тому, что лето кончилось.

За два месяца Тоска вдоволь наговорилась, и это было для нее и хорошо, и плохо. С одной стороны, остались приятные воспоминания о мгновениях, наполнивших жизнь смыслом. Как хорошо сознавать, что живешь и хочешь жить! И пусть эта радость порой сменяется грустью. Но зато ты вся тут, на ладони, со всеми своими достоинствами и недостатками, как часто повторял Марио. Но с другой стороны, нелегко думать о тех мгновениях, переживать их заново, зная, что они больше не повторятся. Иногда она подробно рассказывала Пусси, Бисси и Фифи о том, как рядом с Тони и Джиджи вновь ненадолго обрела радость жизни. Таким образом она возвращала ее и старалась подыскать ей место получше в своей душе. Когда рассматриваешь что-то на расстоянии, все становится на места, наполняясь внутренней гармонией. Каждое мгновение увязывается с предыдущим и последующим. И даже пережитая боль кажется необходимой и оправданной. Издали глядя в прошлое, Тоска сознавала всю его ценность и неповторимость, ни от одного из тех мгновений она бы не отреклась, ведь это означало бы разорвать непрерывную, хотя и ускользающую нить жизни. Вот почему теперешняя ее жизнь не стала менее насыщенной, а только протекала уже по-другому, более спокойно и размеренно.

Тоска понимала, что не все прожитые мгновения укладываются в это русло. Положа руку на сердце, едва ли она могла назвать необходимым и оправданным тот миг, когда, не веря своим глазам, взглянула на восковое лицо Марио. Или когда услышала срывающийся голос Бруно, говоривший о том, что они больше не увидятся. Но теперь эти мгновения — тоже часть существа. И она не собирается отказываться от прошлого, выбрасывать его в пустоту настоящего.

Вот этот переход от вчера к сегодня и есть беда, накликанная радостью летнего общения. Когда Тоска, усталая, но довольная, вернулась с прогулки по широким аллеям прошлого, настоящее предстало ей в виде предметов домашней обстановки.

Мисочка с миндальным печеньем, неубранная постель, светящееся око телевизора, серый хвост вокруг ножки стула. Вот он, ее сегодняшний день.

Конечно, можно рассказать Фифи про платье, в котором она в первый раз пошла на танцы. Или снова мысленно представить себе деревушку под Брианцей, где ее семья пережила войну и вновь увидела свет надежды. Заглядывая в себя, Тоска чувствовала, как светлые, чистые воспоминания постепенно уступают невыносимому напряжению воли и нервов. Да никакая игра воображения, никакие сны не способны вытеснить эту ужасающую пустоту. В настоящем ее, Тоски, нет, есть только какое-то бессмысленное передвижение в абсолютном вакууме. А раз так, значит, она не может не хотеть, чтобы все это наконец кончилось.