Не иначе это наглец Мустафа, осмеливавшийся прежде задирать Миммо. Теперь, когда местные жители, вымещавшие свою неприязнь даже на животных, избавились от единственного, кто мог задать ему трепку, Мустафа снова стал хозяйничать в городке и, возможно, решил отомстить сыновьям за оскорбления, нанесенные отцом. Она уже несколько раз видела, как он крутился в переулке, но как-то не обратила внимания. Теперь же до нее дошло, что тот хриплый гортанный звук, который то и дело будил ее по ночам, был воинственный клич Мустафы. Этот негодяй вызывал их на поединок. И Пусси, более задиристый и смелый из двоих, скорее всего, принял вызов.

— А Поппы, стало быть, там не было! — вслух рассуждала она.

К Поппе ни одно животное не осмеливалось приблизиться. Кошка и так уж была огромной от тяжелых набухших сосков, а завидев потенциального врага, становилась вдвое больше. Каждая ее шерстинка, казалось, метала молнии, усы прятались в этой вздыбившейся шерсти; кошка грозно шипела, оскаливала клыки и выпускала хищные когти. И только когда улетучивался даже запах противника, втягивала их, распрямляла усы, успокаивалась, но при этом всегда была начеку.

Тоска стала спиртом обрабатывать Пусси раны; котенок жалобно замяукал, но не вырвался, не убежал: ее любимец мог бы гордиться таким потомством. В качестве награды она положила ему под окном в столовой, рядом с большой вазой вербены, мягкую удобную подушку, на которой часто спал его отец.

Братец примостился рядышком. Немного спустя, проходя мимо, Тоска отметила, что они нашли достойный уважения компромисс: обе головы лежат на подушке, а тела почти параллельно растянулись на полу.

В который уже раз Тоска подумала, что вместо вдалбливания детям всяких мудреных стихов (ей вспомнилось стихотворение Пасколи о волках и двух ребятишках) лучше бы просто рассказывали о повадках животных.

Пожалуй, надо подняться и предупредить Тони, но ей было как-то неловко: не хотелось, чтобы Тони пожалела о чрезмерной любезности мужа. Тоска решила, что на всякий случай приготовится, шампунь у нее есть, надо вымыть голову и «выйти в свет честь по чести» — так часто говаривал ее Марио, когда после рабочего дня они шли вместе в театр или в гости.

Она достала из шкафа выходное платье, красивое, ни разу не надеванное, в мягких тонах и такое воздушное, как стая облаков в синем небе. Тоска сшила его, намереваясь сделать сюрприз Бруно, если бы хоть раз он решился и повел ее куда-нибудь ужинать (она очень на это надеялась). Пышная грудь соблазнительно выглядывала из глубокого выреза; ноги у нее еще не потеряли форму — стройные, как в юности; свободный покрой и складки скрадывали полноту. Она чуть-чуть подкрасится, накинет черную кружевную шаль, наденет лаковые босоножки, и соседке не придется за нее краснеть.

Тони не ведала о ее сомнениях; когда Тоска после долгих колебаний сообщила ей по телефону о приглашении, она сказала, что очень рада и перед выходом позвонит.

Тоска была готова задолго до назначенного часа. Наконец Тони позвонила, чтобы она спускалась: Джиджи еще не вернулся, они поедут вдвоем.

Тоска давно нигде не бывала и радовалась, как школьница на каникулах. Садясь в малолитражку Тони, она вдруг почувствовала, что сердце на мгновение остановилось, а затем забилось еще чаще и сильней.

Привычным движением она поднесла руку к груди и попыталась себя успокоить: ведь доктор сказал, что тахикардия — обычное явление у столь эмоциональных натур. Она была так счастлива, как будто после долгих лет вырвалась на свободу из клетки. Вот с таким же замиранием сердца она ждала Бруно, то и дело приникала к щелям жалюзи, прислушивалась к малейшему шороху на лестнице. И всякий раз, заключая его в объятия, счастливо вздыхала, с облегчением отбрасывая тревоги, волнения, чувство вины, неясные и оттого еще более мучительные страхи. А теперь ей нечего бояться и не перед кем отчитываться — пускай смотрят. Откинулась на спинку сиденья, пока Тони быстро и уверенно вела машину в сгущавшихся сумерках по Аурелии. Розоватая полоска еще окрашивала береговую линию, но рыбаки, выйдя на вечерний промысел, запаслись электроневодами. Тоска поблагодарила Тони за нежданное приглашение, но та сразу же перевела разговор на предстоящий концерт. Она надеялась, что зрелище будет достойное, чтобы можно было написать статью для своей газеты. Тоска спросила, в каких газетах они с Джиджи работают, поскольку никогда не читала их статей. Пенсия маленькая, и она не позволяет себе лишних расходов. Только раз в году, в конце сезона, Джулия — девочка из парикмахерской — отдает ей подшивку женских журналов. Но газета, в которой Тони работала обозревателем культурной жизни, ей ни разу не попадалась.

Тоске нравилось разговаривать с Тони: всех-то она знает — и артистов, и певцов, и режиссеров, с некоторыми даже дружна. Возможно, кое-кто из этих знаменитостей заедет на будущей неделе к ним в гости, по пути во Францию на гастроли. Тоске было ужасно любопытно посмотреть на них живьем: ведь она их видела только по телевизору и теперь засыпала Тони вопросами и об этом, и о том. Когда Тони припарковала машину поблизости от открытого театра на окраине городка, они с Тоской стали почти подругами. Сердце у Тоски слегка защемило: она ведь тоже когда-то могла блистать остроумием и считалась в кругу друзей великолепной рассказчицей. Даже Тони от души смеялась над тем, как она изображает известных актеров и певцов. Некогда Тоска была душой веселых застолий в Милане, а уже здесь, в ее одиноком доме, Бруно и тот порой смеялся и расспрашивал ее о чем-нибудь, забывая о своих заботах и тяготах жизни.

Вокруг стадиона, где зимой занимались школьники, а летом устраивали театр под открытым небом, народу набралось видимо-невидимо. На балконах и за окнами окрестных домов тоже толпились зеваки.

Ночь уже наступила, и театр был весь в огнях. Живые цветущие изгороди, с двух сторон окаймлявшие сцену, на которой стояли рояль и корзины с цветами, создавали иллюзию некоего сказочного царства музыки.

Публика с нетерпением ждала появления выдающегося тенора. Уже несколько лет это имя не появлялось на афишах, но поклонники еще не забыли его. Тоска то и дело улавливала обрывки разговоров о нем: кто-то вспоминал премьеры в Генуе и Турине, кто-то собирал его пластинки. Какие-то элегантно одетые люди, сидящие за ними, называли певца уменьшительным именем, так что можно было предположить близкое знакомство. Тони обернулась и шепотом произнесла несколько фамилий, известных Тоске по восхищенно-почтительным отзывам Марио: знаменитая актриса, известный декоратор, сопрано, которая пела с Лукино и Каллас.

При появлении тенора зрительный зал забурлил, заволновался: нестройный гул вскоре вылился в мощную продолжительную овацию.

Тоска устроилась поудобнее в кресле, прикрыла шалью декольте, поскольку в воздухе посвежело, и с наслаждением, разливавшимся по всему телу, предвкушала, как сейчас музыка поплывет между домами, наполняя души восторгом.

— Вернись, о мой кумир… — запел тенор.

Он несколько постарел, потучнел, фрак едва не лопался на мощной груди. Но было заметно, что он все еще любимец публики и может уверенно вести ее за собой, не особенно при этом выкладываясь.

И действительно, после исполнения трех романсов публика вконец разомлела.

Из зала раздавались выкрики — просили спеть любимые арии. Теперь уже многие называли его по имени: какие-то дамы исступленно хлопали и скандировали:

— Ты лучше всех!

Возбуждение все нарастало, музыка стала общим праздником и для тех, кто ее дарил, и для тех, кто ею наслаждался.

Тоска была наверху блаженства: в переполняющем ее волнении она чувствовала сердцем каждую ноту, как будто эту музыку исполняли для нее одной. Жизнь снова стала прекрасной и теперь останется такой всегда, почему бы и нет?

Вместе со всеми она крикнула «браво!», когда певец спел страстную неаполитанскую баркаролу, которую не раз пела ей мать.

Тони, сидя рядом, улыбалась и временами оборачивалась посмотреть, не пришел ли Джиджи. Они нашли его в баре во время антракта.