Но раз уж дело повернулось таким образом, что стало представлять опасность для кого-то кроме добычи… Увернувшись от скачущей не разбирая дороги герцогини де Ла Гранж, с ужасом глядящей себе за спину, я потянулся к висевшей на своем крючке охотничьей аркебузе, и вдруг ощутил сильный, слившийся со звуком чьего-то выстрела, толчок. Танкред с недоуменным ржанием то ли потерял равновесие, то ли поскользнулся, и с маху рухнул на подломившиеся передние колени, а я полетел ему через голову, кубарем прокатившись по земле, взметнув фейерверк палых листьев и ожидая, что вот-вот сам получу по голове копытом. Но обошлось. А привскочив, я замер на месте, встретившись взглядом с налитыми кровью свирепыми глазками кабана, будто вкопавшего свои крепкие копытца в нескольких шагах впереди. Пара собак заходилась рядом оглушительным лаем, но не горела желанием броситься на ждущие наготове острые бивни.

«Если не запутаюсь в плаще, — прикинул я, — то может быть, успею выхватить рапиру и устроить что-то вроде корриды». Аркебуза отлетела черт знает куда, Танкреда, ошеломленно трясущего ушами, я заметил неподалеку, кажется, ногу он не сломал, и был более-менее в порядке. Я медленно потянулся к эфесу, вепрь всхрапел и с места ринулся вперед, низко пригнув голову. Не успел… но с пути зверя я отскочил, почти не уступая ему в резвости, развернулся в прыжке, чуть не оттолкнувшись от воздушной волны, созданной, когда он снарядом пронесся мимо, оказался на ногах и даже с рапирой в руке, ожидая нового нападения. Кабан шустро развернулся на всем скаку, чтобы повторить попытку, нам нами пронеслось еще несколько пуль, а затем, среди прекратившихся вскриков загремел яростный вопль Карла — «Не стрелять, болваны!..»

Собирающийся дорого продать свою шкуру одинец тоже издал боевой клич и атаковал. Сбоку раздался дробный, громовой стук копыт, я мельком увидел несущегося на меня белого коня с совершенно безумными выпученными глазами и капающей с удил пеной. Карл соскользнул с седла прямо между мной и воинственным зверем, и хладнокровно, глубоко вогнал в старого кабана рогатину. Кругом все выдохнули. Признаться, это был действительно чертовски красивый маневр и удивительно красивый удар. Кабан еще хрипел и яростно сучил копытами, щелкая клыками, но король умело прижимал его к земле. На помощь ему бросились и собаки и другие охотники. Король счастливо торжествующе рассмеялся и отвернулся от добычи.

— Благодарю, сир… Вы спасли мне жизнь, — сказал я, не так уж и покривив душой.

— Пустое! — бросил он, широко ухмыляясь, из глаз его сыпались довольные великодушные искры, он был просто в превосходном настроении. — Судя по крикам, в седле вашей лошади пуля. Чего только не случается на охоте, верно? Особенно когда дураки палят куда попало, вместо того, чтобы научиться орудовать рогатиной!..

«Пуля — дура, штык — молодец», — подумал я с мрачной абсурдностью, согласно поклонившись.

— Вы правы, сир. Никто не подвергнет сомнению ваше мастерство.

Король рассмеялся и принялся благосклонно внимать и прочим изъявлениям восхищения, а я отыскал взглядом Дизака. Со слабой хищной усмешкой он смотрел на меня, небрежно держа на отлете аркебузу и как-то намекающе ею помахивая. Значит, шальная пуля? Или она попала именно туда, куда была нацелена? Вариантов немного. Всего лишь пятьдесят на пятьдесят. И в пятьдесят из них я никогда бы не поверил, зная, какой меткостью может обладать человек, подобный… мне самому? На этот счет мы еще не проводили испытаний, но почему-то это не вызывало во мне ни малейших сомнений. И трудно было бы представить, что имея такую возможность, ею можно было не воспользоваться, чтобы сделать еще одно «предупреждение». Он ведь знал, что я ничего не могу доказать — ни заподозрить его всерьез, ни не подумать о том, что на самом деле выстрел мог быть смертельным и мне всего лишь повезло, а вот заподозрить его в том, что он сделал именно то, что хотел сделать…

Но он ведь мог и попросту застрелить Танкреда, подумал я с тревогой. Хотя тогда, опять же, мне было бы в чем его обвинить, или это не смотрелось бы так смешно, а вот так вот — он всегда может отговориться тем, что ни за что бы так не промахнулся, в любом случае, это просто пустяк, шутка, неважно, как она могла кончиться на самом деле. Не было ли на его лице следов скрытой досады? Он не собирался достать меня напрямую, но ведь это мог сделать и кабан, не увернись я с быстротой, какой, я не был уверен, обладал ли я прежде.

Не начинаю ли я слишком недооценивать то, чем прежде обладал? Верно ли это? Наверное, нет. Я задумчиво отвернулся и посмотрел на обеспокоенного Фонтажа, приблизившегося с поводьями Танкреда в руке. За ним собралась уже целая компания моих друзей и некоторых совершенно случайных знакомых.

— Вы посмотрите! — негромко восклицал маркиз де Клинор, подъехавший к нам вместе с Изабеллой, к которой наконец нашел повод приблизиться. — Задняя лука просто разворочена!

— Какая подлость! — громко возмущалась герцогиня де Ла Гранж. — Это настоящее покушение!

— Не кажется ли вам, что это было бы уже слишком? — негромко отвечал Фонтаж, и было видно, как сильно ему не по себе. — Поль, ты правда цел?

— Абсолютно, — отозвался я успокаивающе.

— Но каков мой кузен! — с гордостью воскликнула герцогиня, довольно глядя на короля. О другом своем кузене она не сказала бы такого и под дулом пистолета. — Какая сила, какая ловкость!..

— И вы уверены, что это не покушение? — уточнил де Клинор. Глаза у него были синие и незамутненные, как незабудки. Вряд ли его что-то беспокоило всерьез.

— Ну конечно, нет! — со смешком воскликнул я. — Разве что стрелок был никудышный, раз не попал даже в лошадь! — И все кругом шумно развеселились.

Герцогиня, чья тонкая жемчужная кожа азартно раскраснелась, пригнулась в седле, ее огромные глаза любопытно сверкали.

— Вы так спокойны! — заметила она театральным шепотом. — Скажите! Уж не затеяли ли вы какую-то игру?! — Она нетерпеливо покусывала губки, алчно стреляя взглядом в сторону другого своего кузена, которого ненавидела всей своей открытой нараспашку душой.

— Если кто ее и затеял, то не я, — ответил я загадочно, и Агриппина де Ла Гранж восторженно пискнула. А я довольно мрачно осмотрел Танкреда, все еще ошеломленно всхрапывающего и трясущего гривой — он получил лишь пару неглубоких царапин на ногах, хотя мог повредить себе при таком падении все на свете. Действительно — повезло. Пуля застряла в деревянной части луки — а ведь мог быть и рикошет. «Ублюдок…» — подумал я, но отчего-то ярость моя была холодной, наверное, именно той температуры, какой должно быть такое изысканное блюдо как месть.

Скоро, уже скоро. Все равно одного из нас вскоре не будет в живых. А может быть, обоих. И нам уже поздно терзаться выбором — стоит ли убивать друг друга или нет.

Солнце рассыпалось бликами по сверкающим граням, высвечивало, зажигая, золотые инкрустированные узоры, разогревало пеструю, разряженную, веселую толпу, запрудившую специально выстроенные недавно трибуны, от которых еще стоял в воздухе запах свежеспиленного дерева. Плескались на ветру традиционные вымпелы и человеческие гирлянды на всех верхотурах. Пронзительно пели фанфары, им вторило ржанье коней, сопровождаемое дробным топотом, лязгом и грохотом схваток, являющих собой то веселое фантасмагорическое причудливое зрелище, что призвано возвышать дух и радовать сердца. Не обошлось и без курьеза. Граф де Люн, не желая быть выбитым из седла, велел прикрепить себя к нему таким образом, что, получив заслуженный удар, слетел с коня не расставаясь с этим бесценным предметом, у которого лопнула подпруга, и воткнулся носом в песок седлом вверх под всеобщий восторг и изумление.

Но несмотря на это красочное веселье, мне никак не давала покоя одна навязчивая мысль. Ведь после гибели Генриха Второго, турниры во Франции были запрещены? Действительно ли так все было или мы что-то не так запомнили? Несколько лет после происшествия турниров и впрямь избегали, а затем все понемногу вернулось в свою колею, хотя все больше превращалось в совершенную игру. Без них тут было бы чертовски странно…