И ничего бы здесь не случилось. Похоже, Таннеберг все же не казался им таким уж лакомым кусочком. Конечно, они бы предпочли, чтобы и мы допили свое вино хотя бы до половины. А потом бы уж… без всяких подначек Рауля… все-таки, слишком нагло. Артистично, но нагло. Значит, и конец логичный. Рано или поздно это сделали бы не мы, а какой-нибудь из отрядов, прознав что-то так же, как Рауль. «Homo homini lupus est[12]», — пробормотал я, вытягивая кинжал из хозяина «Старой виселицы». Плоть отдала его неохотно, и меня внезапно замутило. Наскоро вытерев клинок, я вернулся к Раулю и забрал оставшуюся бутылку — плевать, что белое, совершенно все равно, какое.

Почему у меня было странное ощущение, будто мы испортили какое-то произведение искусства? И было ли это произведение «Старой виселицей» или стихами Ронсара?

— Вфы, господа, деретесь как дьявфолы! — с нескрываемым восхищением воскликнул Таннеберг. «Как дьяволы» — лучше не скажешь… — Я уж думал, мы отсюда не выйдем!..

— Замечательная мысль! — сказал я, переводя дух. — Отсюда точно стоит выйти! — и передал ему бутылку. Пока он пил из нее, я нашел свой брошенный пистолет.

— Вы софершенно правы! — решительно кивнул Таннеберг, и снова отдав мне бутылку, энергично отодвинул засов и толкнул дверь.

И тут случилось то, чего я боялся все это время — что-то ухнуло, застонало, зашумело, зашуршало как оползень, и большая часть кровли провалилась внутрь ветхого строения, засыпав нас мусором. Но не сильно — непосредственно над нами ничего тяжелого не было, к тому же мы сразу выскочили за дверь, вытолкнув Таннеберга вперед и расскочившись в стороны — в проем за нами вырвалось клубящееся пыльное облако. А через секунду раздался изумленный и разгневанный возглас Таннеберга и рычание рассерженного волчонка, которого он схватил за шею, выбив из его руки недлинный выщербленный нож.

Мальчишка! — вспомнил я, и немного запоздало бросился заглянуть под навес — там ли еще наши лошади. Увидев их, я немного успокоился. А ведь мальчишка мог бы и удрать вместе с ними. Так что, повезло. Капитан рейтар, ругаясь, продолжал трясти одной рукой мальчишку за шиворот, а другой раздраженно размахивал в воздухе — на пальцах из неглубокого пореза выступила кровь.

— Паршшивфец мелкий!..

А тут ведь был и пес, — вспомнил я, но взглянув на конуру, в которой пряталась цепь, услышал оттуда лишь тихое поскуливание. Правильно — наверное, нас стоило бояться. Панически. Или, если не нас, то хотя бы рухнувшей кровли.

— Ты кто такоф? А ну отвфечай!.. — Таннеберг отряхивался от засыпавшего его мусора естественным образом, в процессе тряски мальчишки за шиворот.

— В-выскочка!.. — сердито выпалил тот, в перерыве между клацаньем собственных зубов.

— Ах тты ещще хамить?!..

— Сдается мне, — рассудительно вставил Рауль, — что он назвал свое прозвище. Это его зовут Выскочкой.

— Ага… — поспешно прибавил Выскочка.

— Ах, фот как, — проговорил Таннеберг смягчаясь. — Ну и что нам с тобой теперь делать, паршшивфец?

— Дать ему прозвище — Паршивец? — предположил я.

Несмотря на незавидное положение в лапах рейтарского капитана, Выскочка умудрился хмыкнуть. Таннеберг посмотрел на меня с укоризной. Потом задумчиво поморщился, топорща седеющие усы и кивнул на развалившуюся «Виселицу».

— Родные были?

От этого вопроса ко мне вернулась вся мировая тоска, но к счастью, Выскочка энергично потряс головой.

— Сирота — это хорошшо, — одобрительно кивнул Таннеберг также не без облегчения. — И нраф боевфой. А пойдешь-ка ты теперь, брат, на вфоенную службу.

— А? Это как? — опешил Выскочка, слегка побледнев под коркой покрывающей его лицо грязи и впервые шмыгнув носом. Но отчего-то я был уверен, что побледнел он не от страха и шмыгнул носом вовсе не в печали.

— А ттак, будешшь смотреть за конями, да за оружием, фуражш добывать — вфсе прямо как тут, только по закону. — Таннеберг хмыкнул и подмигнул. — По вфоенному, конечшно, закону!

Мальчишка вместо ответа почти заговорщицки ухмыльнулся и Таннеберг поставил его на землю.

— Так вот откуда среди военных столько бандитов, — с нескрываемой иронией сказал Рауль. — Уверен, для него это сейчас лучший выход.

— А то как жше, — Таннеберг важно закрутил ус и дал мальчишке дружеский подзатыльник, от которого зубы у него еще раз клацнули. — Скоро подтойдет и мой отряд. Запаздывфают, стервецы. Что жш, сами виноваты, вфон, без них уже и корчма рухнула! Ладно, обслужшат себя сами, откопают что-нибудь, — он сочно весело хрюкнул.

— Что ж, раз у вас все хорошо, и вы остаетесь, — сказал я решительно, — мы вас, пожалуй, покинем. — Сам Таннеберг мне, пожалуй, нравился, но с его ребятами у меня не было ни малейшего желания встречаться, это могло легко разрушить нашу замечательную получасовую дружбу.

— О та, конечно… — немного взволновался Таннеберг. — Но мне не хотелось бы забпыть — мы еще не представфились друг другу, — он уверенно протянул широкую ладонь. — Капитан Генрих фон Таннеберг.

Мы ответили той же любезностью, представившись. На мгновение Таннеберг задержал мою руку в своей и чуть прищурился.

— Простите, я не мог где-то вфидеть вас раньше?

— Вряд ли, — твердо сказал я, чуть ли не раньше, чем он закончил вопрос.

Он пожал плечами.

— Что жш, господа, — он хитровато попереводил взгляд с одного из нас на другого и произнес банальнейшую по последним временам фразу: — Я рад, чшто мы больше не вфоюем!

— Будьте осторожней в ближайшее новолуние, — сказал я непоследовательно и подмигнул в ответ на возникшее на его лице озадаченное выражение, будто просто шутил. — Когда становится темно, люди от страха порой теряют разум.

И кивнув ему напоследок, я отправился забрать из-под навеса Танкреда. Рауль, излучая некоторое неодобрение, последовал за мной. Уж кому и проявлять тут неодобрение…

— Зачем ты это сказал? — негромко спросил он.

— А зачем ты завернул сюда? Чтобы нарочно устроить тут эту резню? Чтобы просто что-то наконец случилось?

— Если уж ты хотел что-то сказать, ты мог бы выразиться более явно.

— Чепуха, это лотерея. Никому и ничего не собираюсь объяснять. — Я довольно резко затянул отпущенную подпругу, заслужив косой задумчивый взгляд коня, и заскочил в седло. — Я даже не знаю, доживет ли он до завтрашнего дня, нет ли еще кого-то из разбойников поблизости, точно ли им всем крышка, скоро ли прибудет его пресловутый отряд, так ли безобиден этот мелкий паршивец Выскочка. Я даже драться сегодня ни с кем не собирался!..

— А я думал, тебе полегчает, — проговорил Рауль с легкой насмешкой, беспечно помахивая кончиком поводьев.

— Ничего подобного, — отрезал я. — Ты думал, что полегчает тебе!

— А разве не полегчало? — невинно удивился Рауль.

Что ж, зато теперь мы гораздо лучше представляем себе, на что способны…

Едва мы вернулись домой, мне вручили записку:

«Если ты думаешь, что это смешно, ты ошибаешься. Из твоего самоустранения не выйдет ничего хорошего».

Подпись отца была ни к чему, больше некому было такое мне оставлять, не говоря уж о том, что у меня не оставалось ни малейших сомнений в почерке. На словах же мне передали, что он куда-то ушел и будет поздно, возможно, завтра. Сообщить, где он именно, он нужным не счел, впрочем, это было логично, если он собирался побывать во многих местах.

Вместе с запиской мне передали письмо, которое я едва не выронил, прежде чем прочел надписанные строчки или успел осознанно распознать печать с горностаем. Рауль совершил движение, будто уже собирался его подхватить. Но я только сжал его крепче, удивляясь и злясь оттого, что руки задрожали. Поколебавшись секунду, я вскрыл его тут же, на месте — Рантали прибыли в Париж минувшим вечером, должно быть, сразу после того как мы заходили к ним, и были бы рады, если бы мы оказали им честь своим визитом сегодня или завтра. Полагаю, они были не прочь услышать от нас последние новости, ведь мы прибыли на несколько дней раньше, да и друзей в Париже помимо нас, у них было не много.