— Скорее всего, он уже был другим человеком, — высказал я вслух. — Может быть, даже с более раннего времени. Скажем, с того, когда он выздоравливал после дуэли. В его возможных переменах в тот период никто не усмотрел бы ничего странного.

— Но с нами-то это случилось позже, — возразил Готье.

— Но зато тогда, когда мы все были под одной крышей. В отличие от него, мы слишком многого не знаем и не понимаем, поодиночке мы могли просто с этим не справиться.

— Верно, — согласилась Изабелла.

— Но теоретически, это могло случиться и позже, — предположил Рауль. — Что, если ставка тех, кто, скажем, «создал» нас такими, какие мы есть, была именно на ту встречу, которая должна была кончиться поединком между вами, и ты бы тогда убил его без всякого труда и даже без задней мысли — ты еще не знал о своем преимуществе.

На мгновение все замолчали, пораженно уставившись на Рауля.

— Исключено, — отверг я почти автоматически.

— Будь он убит в тот момент, когда он был обычным человеком, — методично объяснила Изабелла, — это бы ничего не решило. Ведь временем оперировали из будущего. Никто не стал бы перемещаться в уже убитого человека — только в того, кто на тот момент существовал бы, а если бы его не существовало…

Рауль с улыбкой поднял палец:

— Вот именно, что из будущего. Почему же они не могли оперировать временем «вперехлест», на упреждение?

Изабелла зажмурилась и потрясла головой.

— Теоретически, может быть, но вряд ли. Заметь, два варианта истории, которые мы знаем, немного, но различаются. Как разные измерения. Если бы мы «сработали на упреждение», то мы бы оказались в совсем другом измерении и наши действия ни на что бы уже не повлияли. Для того, чтобы устранить опасность, нам надо оказаться в одном с ней мире, а не в разных, иначе мы бы просто разминулись в параллельных потоках!

— Все это замечательно, — проговорил Огюст, глядя на нее не отрываясь, будто завороженный. — Но почему ты говоришь об этом так, как будто знаешь, о чем говоришь?!

Изабелла поглядела на него в ответ, озадаченно подняв брови. «Разве я говорю именно так?»

— Это же логично, — сказал я, вставая на ее защиту. — Чтобы оказаться в нужном измерении, было еще так трудно подобрать подходящие личности в прошлом, чтобы отправить их сюда…

Я осекся. Глаза, устремленные теперь на меня, были круглее, чем блюдца. Что я такого сказал?.. И я понял, что я вообще сказал?

— Ты сказал: «в прошлом»? — уточнила Диана.

— Ну да… Для них ведь это было прошлое.

— Это было прошлое для них, — с ударением сказала Диана, — но не для нас. Ты мог сказать — в двадцатом веке, но ты сказал — «в прошлом». И сказал так, будто это само собой разумеется. Почему?

— Потому что уже третий час ночи, скоро утро, и я не уверен, что все мы хорошо соображаем, что говорим. Вот почему вы так удивились — это вопрос.

Отчего-то повисла тишина, в которой отец шумно и слегка иронично вздохнул.

— Вы ведь все уже начинаете догадываться, не правда ли?

Мы все молча посмотрели на него. Догадки были, но…

— О чем?! — наконец не выдержал Огюст. Не потому, что не догадывался, просто очень хотел услышать, что он не сходит с ума, а если и сходит, то он не один такой.

— Судя по всему, мы вспоминаем, — сказал отец. — Очень медленно. Очень трудно. Может быть, мы даже никогда не вспомним всего до конца, кроме тех вещей, что доведены до автоматизма — как наши боевые навыки. У всех — хорошие, но у всех — разные. Возможно, это навыки разных людей. Тогда есть логика в том, кто мы, сколько нас, и почему мы таковы, каковы есть. Мы знаем, что наше приключение во времени было очень сложным маневром, но почему именно таким? Потому, что петля с двадцатым веком была вспомогательной — нормальный перенос сюда из того времени, в котором все происходило, оказался невозможен. Поэтому, думаю, что мы еще действительно не вызываем ни у кого никаких подозрений. Но ведь выбор личностей, отправленных сюда, был более чем странным. Все может объясняться тем, что они лишь вспомогательное промежуточное звено, берущее на себя активную роль в крайнем случае, если совсем уж ничего не выйдет. Страховка.

— То есть, это значит, что ничего не вышло? — упавшим голосом проговорила Диана.

— Возможно. Но кое-что все-таки вышло. И если это был последний шанс… — он многозначительно пожал плечами.

— Они ведь похожи на нас, — сказала Диана, оглядываясь, в ожидании возражений, которых не было. — Во многом, если не в очень многом!..

— И вероятно, мы все похожи на тех, кто все это совершил, — негромко произнес отец. — В каком-то смысле, мы сами все это сделали, только этого не помним. В каждом из нас больше, чем два человека. Но два — это уже слишком много — мы почти не воспринимаем своего раздвоения. Мы пользуемся чужой памятью, но наши личности, привычные к этому миру, остаются ведущими, хотя, может быть, мы только так думаем и чувствуем, а то, что те, другие, похожи на нас, вызывает меньше конфликтов. И это должно облегчить воспоминание о ком-то третьем, если оно вообще возможно. Мы их не помним, почти о них не подозреваем, хотя, может быть, я ошибаюсь, но наверняка у всех были странные моменты воспоминаний, которые не могли принадлежать никому из тех, кого мы действительно помним? — последовали медленные задумчивые кивки. — Но, наверное, мы сможем вспомнить. Потом. Возможно, это состояние дезориентации временно. И если это так, в итоге мы вспомним ту информацию, которой нам так не хватает. Лишь бы не было слишком поздно, поэтому нам все же придется искать ее самим.

Я очнулся и покачал головой. Воспоминания. Кто-то третий. Кто-то, кто понимал, что делает, кто-то, для кого заглядывать в чужие миры и времена было привычным делом. Возможно, «я» и правда когда-то знал Сенеку?..

Готье глубоко вздохнул:

— С ума сойти. Плохо! В черепушке лишний каждый второй, не то, что третий!.. Но гора с плеч! — решительно заявил он. — Себе, кем бы я там ни оказался, я все-таки склонен верить! Рад, что это, может быть, не просто игра каких-то футуристических засранцев! — от избытка чувств Готье перестал следить за выражениями. — Это хотя бы похоже на правду и многое объясняет! Так меньше чувствуешь себя помесью марионетки с лабораторной крысой. От этой печки хотя бы не так противно плясать!

— И ясно еще одно, — воскликнула Диана с просветленным лицом. — Мы не «созданы только для того, чтобы уничтожать»!

Я посмотрел на нее с улыбкой.

— Ты права!

— Ломать не строить, — пропыхтел Готье. — Чтобы что-то уничтожить, достаточно двоих! А сможем ли мы со своим приветом с того света, от которого осталась только тень, справиться с ними — это большой-пребольшой вопрос.

— Ну что ж, — подвел итог отец, давно уже поглядывавший на часы. — Больше тут обсуждать, похоже, нечего. Что у нас завтра? А вернее уже сегодня? Королевская охота?

Ночь без сна — еще не повод не участвовать в охоте на вепря. Что и доказывал дружно весь двор, — включая даже новобрачных, которым, казалось бы, по всем законам полагалась приличная брачная ночь, — выезжая с утра в королевские заповедные угодья. Но по тем же законам, веселье не должно было останавливаться надолго. Клочья тумана как обрывки пропущенных снов липли к векам, ветвям и конским гривам. Яркие наряды терялись в пятнах солнечных бликов, растворяясь в зелени, с крапинами золота и бронзы.

Все мы рассредоточились. Девушки, в сомнительной компании герцогини де Ла Гранж, присоединились к свите новой королевы Наваррской, Огюст — к самому королю Наваррскому, Рауль, уже по привычке, примкнул к гизерам, отец с Таванном держались немного особняком. А мы с Готье оказались среди окружения Генриха Анжуйского.

Вернувшись вчера ко двору, Дизак уже не думал никуда пропадать и теперь сопровождал короля открыто. Похоже, беспокоило это не только нас, но вел он себя, по крайней мере, внешне, весьма пристойно, миролюбиво и предупредительно, и к нему, пожалуй, уже начинали привыкать. Тем более что и выглядел он совершенно безупречно, выдерживая точную середину между чванливой пышностью и почти гугенотской строгостью. Он являл собой картинное видение не кающегося, но исправившего просветленного грешника.