— Да, должно быть, уже… — предположил он. — Я отлучался. — Он вдруг беспокойно провел рукой по стоявшим по такой сырости дыбом волосам. — Жаль, мы потеряли еще одного корнета, — он переступил на месте и пристально посмотрел на меня. — Вы сказали, что задержались. Тут принесли тело Конде… Вы его видели? Ну да, разумеется, вы его видели… Ведь это вы велели немедленно его доставить. Я знаю, знаю… мне сказали, — Он глубоко, будто с трудом, вздохнул, замолчал, и замолчал надолго.

— Я понимаю, что вы чувствуете, — сказал я негромко, через некоторое время. — Или думаю, что понимаю.

— Мы расстались врагами, — сказал он отрывисто и снова замолк.

— С мертвыми нам уже не нужно воевать, — сказал я мягко.

Он медленно кивнул и затрудненно перевел дух.

— Я еще что-то слышал про какого-то адъютанта, — заметил он довольно небрежно.

Вот оно. Нервы против воли натянулись звенящей тетивой.

— Прошу прощенья, мне очень неловко, он был очень несговорчив, — я знал, что мой голос не выражает ничего, даже смущения. Ведь так оно и должно было быть, будь все всерьез.

Капитан посмотрел на меня, прищурившись.

— Вы убили его?

— У меня не было другого выхода.

— Он напал на вас?

— Попытался.

Не думал, что он будет смотреть так пронизывающе.

— Что ж, — проговорил он наконец. — Ведь с мертвыми нам уже не нужно воевать…

— Да… — Я вдруг почувствовал себя неловко, будто и впрямь сделал то, о чем говорил.

— Шарди?

Я обернулся.

— Я понимаю ваши чувства, — сказал он негромко. — Или думаю, что понимаю. — Он посмотрел так, будто мы были заговорщиками. — Представить не могу, чтобы вы с кем-то враждовали настолько, чтобы желали убить исподтишка. Но темным людям это даже понравится. Пусть думают, что хотят. Но будьте осторожны.

Он едва заметно улыбнулся, вздернул голову, и удалился легким шагом.

Я перевел дух и немного постоял на месте, не в силах сразу сдвинуться. Он не должен был догадаться. Но догадался. Хорошо еще, что он на моей стороне. Или, потому он и догадался — что был на моей стороне? Что ж, ладно… Придя в себя, я отправился проверить лагерь и, покончив со всеми делами, вернулся в палатку. Мишель поил Огюста горячим вином с пряностями. Осталось кое-что и на мою долю.

— Все готово? — спросил я Мишеля и тот кивнул, в его глазах, чуть заметный, горел огонек азарта как у тихого чертенка.

— Выедем, как только лагерь слегка успокоится, — сказал я Огюсту. Тот промолчал, лишь как-то печально на меня посмотрев.

— Мне кажется, — сказал он вдруг, — будто мы снова во что-то играем.

— Не самое плохое было время, — я слегка улыбнулся.

— Но оно прошло. Как ты можешь быть здесь? Среди этих людей? Ваша фарисейская вера ложна, — голос Огюста не становился громче, но становился все напряженней.

— Вера? Какая разница — многие из нас вовсе ни во что не верят, ни на одной стороне, ни на другой.

— Может, у нас бы ты обрел веру?

Я только фыркнул.

— Вот это уже и есть игра, Огюст. Я всего лишь на своем месте и не хочу ничего менять. Как и ты, верно? А если задуматься… но лучше не стоит. Вера — личное дело каждого, но есть и многое другое — мир, благополучие, процветание, разве мы все сражаемся за что-то другое? — Может, я покривил душой? Были ведь еще мысли — о славе, доблести. Но их и так уже хватало «с лихвой» — со всем прочим, что к этому можно приложить, даже если не очень хотелось прикладывать.

— За правду, — сказал Огюст.

— И за то, чтобы закончить спор.

— И неважно, в чью пользу?

— В пользу здравого смысла, страны, обычных людей. Это выше всех измышлений.

— Ты кривишь душой. Может, тебе больше нравится оставаться на стороне, которая побеждает? Это будет честнее.

Я отпил почти остывшего вина и, прищурившись, посмотрел на Огюста. Может, он полагал, что этим облегчит мне жизнь и совесть, если я его все-таки выдам.

— Не дождешься, Огюст. Не дождешься.

Я подал знак Мишелю, он тихо вышел и вскоре вернулся, мы обменялись кивками.

— Пора, — сказал я Огюсту. Мы набросили на него мой длинный зимний плащ, хотя и так — кому тут догадываться, кто это? Но просто — на всякий случай, да и ночь обещала быть на редкость стылой. Мишель подвел Ганелона и одного из коней, потерявшего сегодня своего всадника, в его седельных кобурах покоились заряженные пистолеты, и мы двинулись к огонькам, обозначавшим посты, оставляя лагерь, в котором мало кто спал — одни праздновали победу, другие оплакивали погибших друзей, третьи стенали в походном лазарете. По полю бродили с факелами похоронные команды. Мы проехали там, где солдаты в караулах настолько хорошо меня знали, что даже не спросили, зачем я выезжаю — мало ли, с каким я еду поручением, бывало всякое, мы спокойно проехали мимо и углубились во тьму.

— Ты знаешь, куда дальше? — спросил я, мне показалось, что прошел уже час, как мы отъехали, но должно быть, меньше. Холод наползал собачий. Если я вскоре не разверну коня, то чего доброго, заблужусь и попаду совсем не к своим.

— Не пропаду, — сказал Огюст. — Ты действительно это сделал.

— Это что же, так странно?

— Это было опасно.

— Берегись, приятель, это уже оскорбление!

Огюст тихо усмехнулся в темноте, в ответ на насмешку в моем голосе.

— Прощай, — сказал он. — Удачного тебе возвращения.

— И тебе.

Легкий цокот подков унес его куда-то во тьму. Я постоял немного, прислушиваясь, и наконец повернул волнующегося коня — ночь была полна звуков, от которых холодела кровь, но я чувствовал себя выше этой ночи. Хотелось лишь думать, что все было не зря и Огюст доберется благополучно. Наверное, это тоже была война, но другая, победы в которой все-таки что-то значили перед небесами. Ночь была беззвездной, но мне казалось, я чувствовал пробивающуюся сквозь облака сияющую паутину, точно знал, что она там была.

— А как звали твоего капитана? — вдруг спросил Огюст.

— Антуан де Мержи, — ответил я не задумываясь, но поперхнулся первым же глотком вина и закашлялся. Вот ведь черт… разве он не должен быть вымышленным персонажем, вышедшим из-под пера Мериме? Отдышавшись, я вспомнил, что вымышленного персонажа звали Жорж, а не Антуан. Но я точно помнил, что нашего капитана звали Антуаном — в честь Антуана де Бурбона. А почему? Да потому что, как и книжный персонаж, он был выходцем из протестантов. Ну, это уже просто никуда не годится…Судя по кислым минам, которые скорчили Готье и Рауль — они разделяли мое мнение на этот счет.

Но Пуаре ничего не понял, решив, что поперхнулся я в этот момент лишь по случайной неосторожности.

— Так вот, значит, как все началось, — проговорил он с добродушным лукавством. — Долго же ты молчал.

Не так уж и долго. Рауль и Готье слышали эту историю и раньше. Но вот Пуаре тогда с нами не было.

— Да разве это начало? — отмахнулся я. — Просто один из случаев.

— Жизнь — вообще дело случая, — покивал Пуаре. — Ну а потом, ведь второй случай произошел лишь спустя три месяца. Ох, и попали мы тогда — как говорят солдаты, как «кур в ощип»!.. Или «кур во щи»?.. Кстати, как они говорят? — затруднился вдруг Пуаре.

— Как хотят, так и говорят, — хмыкнул Готье. — Будут они еще разбираться.

— И верно…

— Интересно, что же он вам нарассказывал? — обронил Огюст.

— Полагаю, то же, что и тебе, — немного удивился я. — Кроме того, что ты и сам знаешь.

— Расскажите! — подхватил Пуаре. — Раз уж вы оба здесь.

— Ну ладно, — сказал я. — Хотя начало — ты и сам прекрасно помнишь…

Aut vincere, aut mori! Победить или умереть! На этот раз мы не побеждали. Слишком увлеченные последними удачами, мы сами загнали себя в ловушку, пойдя на новое столкновение с противником, вместо того чтобы отойти для соединения со своими свежими силами. Противник этой ошибки не совершил. Сгоряча завязав бой у кромки леса, мы слишком поздно увидели выходящие оттуда новые отряды.