- А зачем нам менять революцию, пусть себе будет, какая будет! - удивленно пожал плечами Борис. - Ты, Ильич, вспомни, как тебя воспитали местные менты, когда ты запел о скорой гибели эскадры Рожественского.

- Я в тот раз попал не к тем людям, не к тем стражам порядка. И вообще, я попал в полицию ограбленным, а меня выгнали, - пьяно взъерошившись и языком нащупывая качающийся зуб, запальчиво ответил Ильич.

- Ильич! - укоризненно глядя на Доцента, вещал Борис, - Ты попал к нормальным русским патриотам. Ты им открытым текстом забубенил, что они тупее желтолицых макак. А разве они тупее? Нет, и еще раз нет! Они нормальные русские патриоты, потому дали тебе в глаз! Еще спасибо скажи, что тебя перед этим грабанули.

- Эт точно, - восторженно заржал Дима. - Пришел бы наш Доцент в полицию, да весь в стареньком пальтишке от фабрики 'Большевичка'. Пришел и выложил из помойного пакета 'вещдоки'. Вот видите, это я надкусил утром двадцать шестого декабря две тысячи четвертого, а этот огрызок я ел сегодня вечером, двадцать шестого декабря тысяча девятьсот четвертого. Ильич, тебя тут же определили бы в желтое здание. В детективах всегда так пишут.

- Да, Ильич. И сидеть бы тебе тогда в тепле и уюте. Хорошо сидеть. - с завистью подхватил Федотов. - За это и выпьем! Стоп! А причем тут детективы? И это .... о чем я хотел сказать? Так, надо собраться.... Ага, вспомнил! Ильич! -осенило наконец Федотова. - Реакция общества действительно проявится! Я точно помню, что войну мы проиграем, на что последует реакция. Это будет колоссальная энергия! Вова, ты ж математик! Попробуй-ка сопоставить энергию наших воплей с инерцией системы! Это же воздействие с энергией дельта функции. Стоп! - опять сам себя остановил Степаныч и, очень медленно выговаривая каждое слово, продолжил. - Я хотел сказать - эквивалентно реакции мас-сив-но-го тела на воздействие типа дельта-функция'.

На последних словах Федотов сник, опять забыв, с чего начал. Зверев также ничего не понял, но на этот раз промолчал, убоявшись прослыть невеждой. Ильича же словно укусила муха:

- Математика тут не причем, и постоянная времени не причем. Не надо мне рассказывать сказки! - взвился он.

- Эй, старички, а ну-ка брык по углам, по углам. Вы тут не забывайтесь! Тут вам не там, тренер здесь я! Нам только дельтанутых функционалов с шизоидными наклонностями не хватало. Кстати, не мешало бы налить, поднять и вспомнить, как славно мы ушли из поезда.

За уход!

Празднование продолжалось. Как-то незаметно со стола исчезло шато, вроде бы вино не разливали, но факт оставался фактом - оно исчезло. По всему получалось - праздник удавался все больше и больше.

- Дима, Степа-аныч! - с трудом выговаривал изрядно набравшийся Доцент. - Му....Мужики!!! Вы уверены, что нас.... (ик!) не причислят? (Слово 'причислят' прозвучало как 'прчсльт')

- Иль-ыч, - нараспев вырвалось у поперхнувшегося от изумления Зверева, - рановато тебе к Святым? Ты вроде пока живой!

- Дмтр.... Дмитрий Павлович! Вы ж-же пркрс-с-но понимаете, что я хотел сказать. Вы длж-жны мне ответить: Нас не ... не вычс-слят?

- Наш дорогой Ильич! - обрадовано вскочил Дима, будто собираясь обнять Доцента. - Да, ка-ак только колье за-агоним ....

- Ка.... ка.... какое колье?

- Дорогое колье, с брильянтами, которое ты со старенькой ба-абушки очень изящно стянул!

- Я?! - изумился Мишенин.

- А кто?! Я что ли? Впрочем, какая разница. Как только мы это колье загоним, нас сразу же и вычислят, и причислят, как положено!

- Так это же.... - кандидат наук встрепенулся, откинулся в кресле и добавил трагическим шепетом, - Это же ка-тор-га!!!

- Ни-ка-кой ка-тор-ги! - по слогам произнес Дима.

Его указательный палец, как метроном, маячил туда-сюда перед носом доцента.

- А что же тогда? Повешение?! - шепотом произнес Мишенин, втягивая голову в плечи.

- Владимир Ильич! Ты пойми! Это тебе говорю я, диплом-мированный психолог двадцать первого века! - наклонившись над Мишениным, с напором выговаривал Дима. - Миром всегда пра-авят и закон, и понятия. Так было, есть и будет. Все остальное интеллигентские рефлексии и самообман! По закону нас тут нет. Значит и поезда нет. А в поезде была граната... Был инц-дент. Получается парадокс. Так.... о чем я сейчас говорил?

- О том, как оп-поздал поезд с гранатой, - подсказал Федотов, заглядывая к Звереву под кресло. - Дим, ты не знаешь, где мои папиросы? Была почти полная пачка.

- Старый, посмотри у себя в нагрудном кармане. Ильич, там живут по понятиям!

- Где там? - забыв о папиросах, заинтересовался Федотов.

- Там, - подтвердил Дима, уперевшись указательным пальцем в потолок.

Все заинтересованно подняли головы, пытаясь разглядеть это самое 'там'.

- В этом мире это царь, энд кэмпани, а царь немец. Так во-от, в этой системе ценностей твоя виновность или невиновность с позиции закона не ра-ассматривается! Не рас-смат-ри-ва-ет-ся,- палец Зверева опять превратился в метроном.

- Дмтр.... Дмитрий Палыч! Ну что вы меня все пу-утаете?

- Не рас-смат-ри-ва-ва-ет-ся! - указательный палец психолога по-прежнему гипнотизировал Мишенина.

- Я же ва-а-ас ко-онкретно спросил! - попытался возмутиться Ильич. - Поч-чему нет поезда? Куда он под-девался? А вы пе-ереносите все из нашего времени! Так не-ельзя, Дима! Тут все по-другому.

- Ага, нельзя, как же, как же, нельзя. Нельзя спать с теткой на потолке. Тетка свалится. И то не факт. - Дима вновь посмотрел на потолок, будто оттуда действительно могла свалиться тетка. - А может, и не свалится, - самому себе ответил Зверев. - Проверить надо. Слушай, Вова, а давай еще нальем.

- Точ-чно, отлич-чный здесь коньяк, - заплетающимся языком выговорил Доцент.

- Степа-аныч, Дима, я предлагаю выпить за не-е-известное будущее!

- Име-енно, - столь же растягивая слова, поддержал Доцента Дима, - но будущее делаем мы сами. Господа, за свободу пьем стоя, за на-ашу свободу!

Уже проваливаясь в сон, Борис подумал: 'Крепко же мы сегодня набрались, а главного так и не решили. Завтра надо будет продолжить. Кстати, а что за идея со спортклубом?'.

2 марта 1905.

Ближайшая церквушка была небольшой, но голосистой. Когда ее колокола позвали к утренней службе, Дима откинул лоскутное одеяло. Ни вчерашнее возлияние, ни поздний отбой не смогли поломать привычку вставать рано. Остальной 'народ' еще спал. Свидетельством этого был богатырский храп Старого и тонкое посапывание Мишенина. Воздух светелки был пропитан перегаром. От такого безобразия лампадка перед иконой Спасителя погасла.

Поплескавшись в сенях ледяной водой, Зверев докрасна растерся полотенцем. Жизнь сразу предстала в ином свете. Скорее сего по этому, он вдруг понял, что пить больше не будет, по крайней мере, сегодня.

С этой мыслью Зверев совершил богоугодное действие, плеснув в лампадку конопляного масла и запалив фитиль. Прежде чем 'вживаться' в новый мир, он растопил печь и открыл крохотную форточку.

Улица встретила только-только встающим солнцем и утренним морозцем, тем, какой бывает только в погожие мартовские дни. От распирающей изнутри радости захотелось скакать козлом и хохотать.

Призрачный дым курился над трубами деревянных домов, разливая вокруг удивительный аромат. Дима вдыхал и вдыхал этот пахнущий детством запах. Как же здесь все по-другому!

Напротив, через дорогу красовался двухэтажный деревянный особняк. Шесть окон по фасаду были щедро украшены резными наличниками. Заснеженный конек венчал раскрашенный петушок. На высоком нарядном крылечке выделялись украшенные резьбой колонны. Мастер сделал их в виде жар-птиц, тянущих жадные клювы к вечно зеленым яблокам. Как и все в этом наивном времени, он не знал, что станет с его творением через каких-то полсотни лет.

В особнячке скрипнула дверь. Хлопочущий у крыльца дворник снял шапку, пропуская хозяина с женой и дочерью. Коротко кивнув на Звереву, барин неспешно спустился с крыльца. Задрал бороду в сторону колокольни, размашисто перекрестился.