Эти мысли проносились в голове Бориса, освобождающего от бумажников двух мордатых господ.

Умом он понимал, что все сделано правильно. Всё, в чем он с Дмитрием убеждал Ильича, все это правильно. Им, действительно, надо было единожды переступить некоторую грань. В реальности понять, что же за ней скрывается. В противном случае предвидеть действия будущих соперников не получится. Книжного опыта и умозрительных заключений в деле, на которое они замахнулись, явно недостаточно. Нужна практика.

Была и еще одна цель. Надо было гарантированно удержать Доцента от желания донести до властей о его необыкновенных знаниях. Увы, но таким рычагом мог быть только настоящий страх.

Борис вновь начал мысленно общаться с Мишениным: 'Вот пройдешь ты сейчас мимо тети с умоляющими глазами, и будет тебе плохо. Совсем плохо. И начнешь ты, Вова, метаться. Прежде всего, тебя посетят страхи. Потом твое подсознание начнет искать виновника. И кто этот виновник? Разве не ты сам? Нет, конечно. Виновников окажется двое. Я даже подскажу - это будем мы с Димоном! Так функционирует подсознание пациента, если верить нашему психологу. Вот в этот-то момент и надо будет тебе, Ильич, подсунуть 'объект внимания'. Да такой, чтобы он отучил тебя от мысли стать спасителем отечества. Та еще задачка. Вова, а ты, похоже, приплываешь. Ремесло грабителя явно не по тебе. Это тебе, брат, не досужая болтовня о праве сильной личности и первичном накоплении капитала. Это реальность, а она пахнет совсем иначе. Вова, ты думаешь, мы будем обходить вагон за вагоном, копаясь в грязном белье? Вова, а оно нам надо? Вот и Димон дал знать, что можно уходить'.

Взяв Ильича за рукав, Борис буквально выволок его в тамбур.

- Вова, успокойся, все окончено, ни по каким вагонам мы не пойдем.

- Я не могу этого больше видеть, это гадко! - взвизгнул Ильич.

- Вова, Вова, все позади. Ты послушай, мы уже все сделали. Все уже позади. Все ценности теперь наши. Теперь домой.

На бледном лице Ильича недоверчиво мелькнула вымученная улыбка.

- У нас еще полчаса до стрелки пред Волгой. Ты сейчас прими водочки, закуси, - чуть слышно приговаривал Борис, заводя Ильича в столовый зал.- Вот так. Водочка, она твое лекарство. Видишь, пошла, как водичка, - продолжал Степаныч, держа наготове нанизанный на вилку грибочек, - вот и закусили, и все теперь будет хорошо.

25 февраля 1905, опять где-то между Москвой и Тверью.

Из вагона десантировались у стрелки перед волжским мостом. Поезд здесь едва тащился, а яркая луна была союзницей. Прыгали без опаски - Зверев еще в прошлую поездку прощупал шестом нанесенный ветром и лопатой обходчика здоровенный сугроб.

При приземлении захмелевший Мишенин слегка потянул руку, но потому, как он стал сетовать на судьбу, внимания на это обращать не стали.

Из-под куста достали прикопанные в снегу лыжи и холщевые мешки с припасами. Мешки естественно были выполнены на манер рюкзаков. Через пяток минут направились к Завидово.

Село встретило переселенцев яростным лаем и запахом дыма. В подслеповатых окошках замелькали огоньки лучин.

- Барин, да куды ж на ночь-то глядя? - испуганно вопрошал мужичонка с всклокоченной бородой.

Стоя в накинутой на исподнее овчине, он истово крестился, удерживая левой рукой лампу.

- Деньги взял? - строго спросил Федотов. - Держи уговор!

- А это тебе для освежения памяти! - с угрозой добавил Дима, сунув ему под нос револьвер.

После такого средства от склероза, мужик пулей бросился запрягать саврасок и через тридцать минут переселенцы неслись сквозь морозную ночь в сторону старинного города Дмитров.

Зверев присел с возницей. Закопавшегося в сено Ильича укрыли медвежьей шкурой. К нему спиной притулился Федотов. От вброшенных в кровь гормонов не спалось. Он ожидал от себя рефлексий, но обошлось. Ни паники, ни переживаний не наблюдалось. Более того, Борис с удивлением ощутил в себе странное удовлетворение.

По ассоциации нахлынуло воспоминание. В такой же зимний вечер перепивший приятель бросался на двух своих друзей. Пытались урезонить - не помогало. Пытались измотать, но уходы от летящих кулаков и броски в сугроб только провоцировали агрессию. Участь засранца была решена, когда тот засветил своей будущей жене. Очередной бросок и ... удар в челюсть не остановил забияку. Он продолжал двигаться в сторону Бориса, но его ноги стали подкашиваться, а глаза приобрели бессмысленное выражение. Лежащего долго приводили в чувство и сочувствовали. Федотов тоже сочувствовал, но одновременно испытывал такую же, как и сейчас первобытную радость.

'Оказывается и своя душа потемки!' - отстраненно подумал Федотов.

Постепенно Борис переключился на окружающее. Ему, жителю атомного века, скрип полозьев и запах сена, оттененного ароматом конского пота, были по-прежнему непривычны и волнующи. Борис наблюдал макушки заснеженных елей, подпирающих шатер Мирозданья. И спадала по их плечам небесная благодать, разливалась по зимнему тракту.... Ни конца ей, ни краю!.. Погрузневший до неприличия месяц едва поспевал за полозьями розвальней, рассыпая на каждом шагу тысячи звездных искр.

Федотов смотрел и не мог насмотреться на феерическое зрелище, в котором ощущалось величие Вселенной и собственная ничтожность. Ничтожность эта не была унизительной. Наоборот, он чувствовал в этом всепрощение. Хотелось, чтобы этот санный путь никогда не кончался.

Постепенно потянуло в сон.

Дима же, накинув на плечи хозяйский тулуп, восседал по соседству с полумертвым от страха Трофимом (так звали возницу). Снежная пыль летела из-под копыт, впивалась в лицо. Психолог без практики то и дело прикладывался к фляге и говорил, говорил... .

- Все понял, мужик? - в сотый раз спрашивал Дима.

- Токмо не убивай, барин! Токмо не убивай! - в сотый раз отвечал Трофим.

Он испуганно втягивал голову в ямщицкий тулуп и напряженной спиной каждый миг ожидал выстрела.

- Повторяю для тупоголовых, - терпеливо втолковывал Димка. - Если к тебе завтра придут - не отпирайся. Так фараончикам и скажи: Заявились, мол, ночью, пьяные. Морды бандитские, пропитые. Называли себя 'три Ивана'. 'Ливольвертами' угрожали. Вези, мол, Трофимка, куда скажем! Не то, мол, жену молодую снасильничаем, а коней за так отберем!

- Токмо не убивай!

- Вот же блин горелый! - Дима стащил с возницы треух и стукнул его кулаком по башке. - А ну, повтори, что я сказал!!!

- Иванами звать, - залепетал Трофим, - ружжами угрожали. Коней снасильничали, жонку...

Сзади, затрясся под медвежьей шкурой Федотов.

- Молодец! - похвалил Зверев возницу, водружая на место треух, - сымай рукавицу!

Возница повиновался.

- Эт тебе.... за сообразительность! - В дрожащей ладони возницы оказался увесистый кошелек. - Ты его спрячь хорошенько! А когда все уляжется, купишь себе корову.

- Корова, оно конечно!.. - расплывчато ответил ямщик.

- А про задаток скажешь, мол, сразу заплатили. Хотели отобрать, да торопились сильно. Задаток отдашь властям, а про кошель умолчишь.

Весь оставшийся путь Димон молчал. Если же с его уст срывались вздох или кашель, Трофим лихорадочно начинал кивать головой, по самые уши ныряя в пропахший деревней тулуп.

Перед провалом в дрему Дима успел подвести под теорию случай с возницей: кнут и пряник для придания мотивации, путем экзекуции и стимуляции.

Получилось в рифму.

Под утро остановились. От перекрестья зимников до Дмитрова было еще долгих двадцать верст. Не торопясь выгрузили рюкзаки и упакованные лыжи. Дрожащему вознице посоветовали не слишком спешить домой, отдохнуть у родни и крепенько выпить.

Нахлестывающий коней извозчик не верил, что его отпустили.

Когда сани скрылись за поворотом, великодушные грабители, одев лыжи, тут же скрылись за елями. На скованном утренним морозом снегу не осталось ни царапины.