Крестовина тоже прямая не узка и не широка, хорошо прикрывает руку, не мешает крутануть кистью. Рукоять полуторная, при желаньи иль нужде удобно берётся обеими руками как влитая. А в одной руке не оползает — повита шершавой кожей. Навершие на рукояти простое — полукруглое стальное.

Весит меч меньше, чем дитя новорожденное, раза в два.

В простоте и отточенности формы всего меча и в многослойности его клинка видны не только традиции ковальского дела на Руси, но и угадывается великий опыт и громадный труд мастера-кузнеца.

Будто и не меч это вовсе, а идол. И не для резни живых существ он предназначен, а для священнодейства.

И капли Сварожьего огня стекают с него на траву. Убить врага этим мечом — доблесть. Погибнуть от него — честь. «Но мне не надо убить!» — подумал Вершко.

Меч, казалось, прошептал в ответ: «…Тогда — не убивай…»

И медленно: в момент его замаха — быстро вперёд, под руку, захват руки, присед-поворот и бросок слитным движением через себя. Он грянется оземь всем весом. И отойти.

Он колет прямо — провожаю его руку вправо от себя, захват руки, поворот вправо вокруг себя, почти выламываю ему руку, удар сзади по шее, шею не ломать… и под зад бы дать — но нельзя сильно унижать… бросаю его на̀земь… И отойти.

Он бьёт — прохожу вплотную к нему, отвожу его руку влево от себя, правым локтем — в зубы, поверх щита… подсечь по ногам, опрокинуть его на спину… И отойти.

Хорош и сам Вершислав как боец. Как говаривают, ни в сказке сказать, ни пером описать. Умелый так, что тело само знает, что делает, самые жаркие приёмы выкручивает и не запыхается. А голова холодная, трезвая, расчётливая до тех пор, пока уже с ног начинает от устали падать. А чтобы усталость его победила, должен он скакать на коне с утра до вечера и всю ночь до утра — коней загонит пятерых. Или биться полторы суток без передыху. Богатырь. А с виду не сказать.

Роста среднего… либо чуть повыше. В плечах, конечно, широк, но и не косая сажень. Руки-ноги — всё как у людей. Шея ни короткая, ни длинная. Грудь, конечно, широка, но у воина почти любого: грудь — не доска. В поясе не тонок, но и не широк. Осанка прямая, но в дружине кривых и нету. Сдержанно себя ведёт. Руку пожимает вежливо, меру знает, не клещами давит. Если обнимает, то, как бы, бережно. Лицо чистое, правильное, черты не мелкие и не крупные. Лоб высокий светлый. Может вот, нос слегка шишковат на конце, но не изъян — особенность. В подбородке ямочка-разорка, подбородок крутой, ну этим тоже никого не удивишь. Волос светло русый, мягкий, как ребячий, завивается по краям, стриженный по кругу. Усы носит тоже ни большие, ни маленькие, аккуратно но не сильно закрученные на концах. Глаза тёмно-серые, как бы голубоватые на свету, ни раскосые, ни широкие, ни узкие. А когда сильное чувство гнев ли, радость — глаза как будто синие делаются. Взгляд открытый, прямой, не исподлобья, не свысока. Одевается, как все дружинные добротно, просто и опрятно. Не выдаёт ничего в нём вроде бы ни силы, ни сноровки особенной.

Но, в глаза его ближе заглянувши, видишь какой-то яркий свет. Посмотришь и делается понятно, что человек этот особый, недюжинный. И проявляет себя именно так, особенно и недюжинно. Ежели осерчает на кого, а ударить нельзя — мимо может пройти, не замечая, а плечом нечаянно да вскользь так зацепит, что все посыплются в стороны, как досочки.

Вот если с князем его сравнивать, то сразу видна разница: тот — Князь! Ростом выше, лицом красивее, глазами мудрее, как-то величественнее. А Вершислав — как-то попроще. Простой, вобщем, воин… настоящий.

И солнце уже село а старшина княжий всё скакал с мечом, и вился вьюном, и меч порхал в его руках, как живой.

Князь Любомир, исполняя обещанное Изяславу Киевскому, вместе с Горынычем собирал войско. Сам Любомир на войну ехать не пожелал — там родственники разбираются. Зачем мешаться? Ещё будешь лично виноват не одному, так другому. Бранибора с отборной сотней князь от себя не отпустил, оставил в Белой Веже. Вершислава с охранной полусотней тоже не отдал. А сотник Судислав сам выпросил у князя, мол, не хочу никому больше служить, и тоже остался со всей сотней в крепости. Войско собрали быстро, несмотря, что осенью руки на пожинки могли понадобиться. Но уговор, дороже выгоды, особенно, как понимал благородный князь Любомир, дороже всего договор княжеский. Горыныч с войском в пять сотен доблестной беловежской дружины, тысячу лёгкой конницы из оруженосцев-помощников и четыре тысячи доброго пешего ополчения в конце месяца-травеня отправился в Киев.

В Белой Веже Элипранд гостил у радушно расположенных братьев Буривоевичей. Бранибор тут же взялся наставлять Элипранда военному делу.

— Может он военным не будет, но понимать, зато, будет. А в жизни себя оборонить, мужчине обязательно пригодиться.

Даже поднимал парня каждое утро обходить крепость.

— Нашему человеку там, на чужбине надо много знать!

Вершко учил двоюродного брата правильно держать лук. Ложить стрелу. Выпускать стрелы, не дёргая, плавно, нежно. Точно. И при этом быстро. По десять штук на один вдох. Не раз показывал приёмы мечного боя, ставил руку.

— Держи крепко! Во весь кулак сжимай! Больше у руки никаких положений нет — только твёрдое… Видишь, навершие у рукояти широкое — нарочно, чтобы рука не ёрзала. Взял в руку меч — всё, слился с ним в одно, он твоё продолжение. И твоей руки продолжение, и твоих мыслей, и всего норова!.. Ты ненавидишь врага — он тоже ненавидит. Ты щадишь — он тоже щадит. Ты решил обмануть — он тоже обманул. Ты — его душа. Он — твоя душа, твой стержень для битвы… В мирный час ты другим сделаешься. А в битве — вы одно.

… Сеча потому сеча, что в ней секут! Не гладят!.. Не жалей!.. Вот так с силой сечѝ! Р-раз! Отбил… Два-а! Руку отсёк… Три-и! Голову снял… И дале с разворота. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. И подшагнул, ежли не достаёшь, отскочил, подшагнул — ноги робят, отскочил. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. Четыре! — копьё отсюда летело! Разворот — набегает на тебя… Р-раз!.. Два-а!.. оставь его — у тебя угроза слева. Р-раз! Справа. Р-раз! Слева. Справа. Слева. Уйди от правого за левого! Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!.. Следующий. Р-раз!.. Два-а!.. Три-и!..

— Ловко у тебя выходит, дядя Вершко! — восторженно горят глаза у Элипранда.

— Обучайся — у тебя получится!

— … А-а!

— Что?

— В руку отдало!

— Твёрже держи!..

Святояр сильно подружился с Элипрандом. Они и похожи как братья.

Дед хорошо подлечил своего друга Меркула. Тот совершенно перестал кашлять, сделался румяный и помолодел на внешность лет на… двадцать! Оказалось, что он мужчина в расцвете сил, примерно лет пятидесяти. Он сам был весьма рад. Помогал деду по хозяйству, рассказывал, чем сильна италийская наука. Поскольку трудился долгое время кораблестроителем, знал много интересного и по инженерной части, и по плотницкой, и кое-что по навигции, по звёздам на небе.

Наступил липень. Пѐкло на дворе всех утомило до невозможности. Говорили, что у Чехов горят и леса, и поля, и дымы стоят круглыми сутками не сдуваемые ветром, и люди не знают, куда деваться от пожарищ, и просто даже мрут, задыхаясь в дымах.

Волхв Стрыйдовг ежедённо становился посреди Беловежской крепости и взывал при всём народе к небесам о дожде, чтобы не покидали землю, чтобы не сделались сушь, и глад, и мор. И у нас иногда шли дожди-ливни, что земля промокала насквозь, реки после них бурлили, грозя выйти из берегов, гремели грозы, молнии лупили в землю с такой силищей, как будто настали последние дни сотворённого мира.

Волхвы, сидящие отдельно в капищах, приходили в селения и вещали, что гневаются родные боги за отступление, за предание веры предков. Грозили христианам, велели держаться подальше от священных рощ и дубов, не осквернять своим присутствием святых родных мест.

Ненависть к саксу у Вершко не была явной. Она скорее была похожа на отношение добросовестной хозяйки дома к мышам — мелкие докучливые твари бегают и грызут и се…т, где ни попадя. И основное желание такой хозяйки было бы вывести всю эту нечисть под корень, чтобы никогда больше и не вспоминать. Если бы такую добрую женщину заставить наблюдать за жизнью мышей, то вскоре она обнаружила бы, что их жизнь тоже имеет свои заботы, радости и печали. Она нашла бы, что прежде противные грызуны, на самом деле милые маленькие создания, которые тоже хотят кушать и делать всё, что положено живому существу. И что их маленькие глазки блестят как бусинки, и что они явно имеют право на существование. После этого погружения в другую жизнь прибить бедную маленькую мышку какой-нибудь палкой, что раньше она сделала бы без всякого колебания и сожаления, стало бы для этой доброй женщины очень затруднительно.