Олесь осторожно макал перо в добротные, чёрные, как тушь, чернила и, следя, чтобы капля на гусином пёрышке не была чересчур жирной, заглядывал в старую рукопись и старательно выводил новые письмены на чистом листе:
Азъ Боги Веди.
Глаголи — Добро Есть. Живете Зело.
Земля Иже И Дервь Како Люди Мыслете — Наш Онъ Покой.
Рцы Слово Твердо Ижица Укъ Фертъ Херъ От.
Печаль Цы Ша Ща Еры Юс Ять.*
Часть II.
Глава одиннадцатая. Тревога
Двадцатое липеня лета 6574 (1066).
В тот день пламенеющее Око Богов не торопилось скрыться за край. Замерло в созерцании недолговечной красоты человеческого мира. Закат окрасил всё в кроваво-малиновый цвет. Крадущийся мрак подчёркивал огненные переливы в небе и на земле. Отблески на крепостных зубцах были похожи на пожар.
Вершко стоял за пригорочком, за краем городка — дальше от глаз. Весь в закатном огненном свете. Он держал свой боевой меч вдоль земли, привычно впитывая его тяжесть, вытянув к солнцу. Огонь бежал-струился по острому клинку, стекал каплями на траву, взлетал лучистыми искрами к набежавшим кучевым облакам, в которых великий художник мог бы взять себе всю гениальную палитру. Сварожий свет перетекал в руку, крепко и легко держащую рукоять. И Вершко удивлялся, как велика сила этого света-огня, что даже только видишь его, и сердце тоже наполняется могучей силой.
И р-раз. Лезвие с гудом рассекло воздух широкой дугой направо вниз, стряхивая капли огня. «Здесь он хуже видит мой меч». Ноги и всё тело превратились в боевую пружину. Солнце — опять в глаза, но Вершко его уже не замечает. Он представляет, как враг стоит против солнца, что хуже всего, его не видно. И надо верить не столько глазам, сколько всему своему существу, что знаешь о враге и чувствуешь его тонко и верно.
Он правша.
И медленно: уходя из-под удара вправо в сторону щитной руки противника, широкий режущий взмах над верхней кромкой щита справа налево — он должен слегка пригнуться и подставить щит. А его инерция ещё тянет его за своим ударом. И сразу с подскоком вперёд удар правой ногой в колено его левой ноги, в нижний край щита. Если он опытный боец, то резко отскочит в другую сторону, если очень хороший — резко прянет навстречу, опасно атакуя левую ногу или толчок в щит, или удар над щитом. Если он ас — он не ударит, как попало, а на сближении уже увидит перемену шага. Надо выиграть даже не полшага, а полстопы.
И р-раз. Снова лезвие рассекло воздух широкой дугой направо вверх, и капли огня застыли на нём.
И медленно обозначив отход от удара вправо, не уйти, а очень жёстко встречно отбить его меч щитом, и прямо буй-туром проломить ему щит ногой. Очень много силы потерять в один миг. Или. Отбить его меч и резко, очень быстро атаковать его мечную руку сверху справа влево вниз… Он отвёл отбитый меч в сторону, прикрылся щитом плотнее. Резко приседаю, вращаясь, бью мечом и краем щита по ногам, отпрыгиваю назад.
Если он очень быстрый — я предвижу и защищаюсь, сдерживаю атаку, атакую в конце его атаки слитно с ним в один поток, сразу после его последнего движения.
Как раздавить его сопротивление? Показать полное превосходство, смертельную угрозу, и великодушие. И так много раз. Пока не задрожит, пока не застонет, пока совсем не упадёт.
И р-ра-аз. Лезвие рассекло воздух сложным пируэтом, следуя за быстрыми ногами и твёрдой рукой. Огонь брызнул во все стороны.
Хорош меч Вершислава. Хорош — не то слово. Великолепен. Ковал меч друг отца дядька Ясь, почти такой же теперь седой, и такой же ещё крепкий как отец. Вообще-то Ясь больше известен как Колодрег. Прозвище такое ему досталось за то, что около болота жил, железо там доставал. Хоть болотное железо и считается хуже горного — всё дело в мастере. А Колодрег с молодости коваль. Он дело своё любит и знает, почитай, лучше всех. Однажды, лет чуть ли не тридцать тому назад он поручил свою семью попечительству родных и друзей, простился на всякий случай, и уехал за наукой, дивно подумать — в Дамаск. Через два года вернулся. Чёрный от солнца. Худой. С радостным блеском в глазах.
Углядел мастерство тамошних кузнецов! Секреты он и не спрашивал. Кто поделиться секретом?! Просто, добравшись с купцами до Дамаска, нанялся за еду помощником в кузню. Посмотрели на него — работать умеет, расторопный, крепкий — и взяли. Жил с собаками. Ел — что дадут. Как куют мечи, видел только издалёка.
Да ему видеть и не обязательно было. Он нутром всё впитывал: как жарко натоплен горн, чем топят, из чего наковальня, каковы молоты, каковы кузнецы, как меха раздувают, чем пахнет пар от закала, сколько раз окунали клинок, сколько раз стучали по нему каким молотом, с какой силой, звук какой выходит, и много всяких мелочей, из которых слагается мастерство.
А потом на базаре видел сами мечи. И понимал…
А после с караваном русских купцов вернулся домой. И, приехавши домой, взялся ночами из кузни не вылазить. Пробовал. Изучал. Много здоровья потратил на постижение тайн своего ремесла. Ясное дело, не сразу всё и получалось. Русские мечи спокон века славились на земле. В том числе и благодаря таким мастерам как дядька Ясь.
Однажды, вывез Колодрег на ярмарку в Менск вместе с другими товарами чудный меч — лёгкий, будто нож, гибкий, что им можно было опоясаться, острый как бритва, такой прочный, что дробил камень! А на самом — нет щербины. Вот как охали и ахали вокруг того меча! Сулили десять да три цены.
Отец это всё рассказывал, да и сам Вершко был на той ярмарке, маленьким ещё, видел тот меч, порезался об него, не заплакал, а подумал: «Я же тебя не обижаю, ты чего меня порезал?». И показалось ему тогда, что чудесный меч, будто, насупился на справедливый упрёк, и как бы в мыслях сказал ему: «Я не твой!» А купил тот меч тогда же князь Всеслав Брячеславович из Полоцка. За пять коней. Не торгуясь, князь цену предложил, а Колодрег, не торгуясь, продал.
Князь Всеслав звал дядьку Колодрега в Полоцк к себе, но тот сказал, что, мол, «Прости, князь, но далеко от своих и дерево засохнет, совсем к тебе не перееду, а ближе переберусь». И Колодрег перебрался жить в Менск. Много ему там было и есть и работы, и заработка, и почёта немало. И свои князья его не заревновали — в Менске у него большая кузница, помощники, он там и накуёт больше. Ныне, посчитали, не время для ревности — родственные семьи и племена переселяются ныне с побережья Варяжского вглубь земель — всем нужны мастера-кузнецы. А Менск как раз посредине земель переселенцев. И князь Всеслав до сих пор даёт мастеру-кузнецу заказы. Говорят, сковал Колодрег для Всеслава какой-то совсем особый меч, но про это даже отец не рассказывает, хотя знать должен. Они с Колодрегом с детства вместе росли, так всю жизнь и дружат. Отец сына Ясева от хвори тяжёлой спас. Вот коваль в долгу и не остался.
Этот самый меч для Вершко выкован на заказ. Колодрегом. Отец заказы давал для своих сыновей заблаговременно. Видя уже в старшем сыне доброго воина, но, вроде самого себя порою опрометчивого, для Бранибора заказал отец отличный щит. Когда Вершко исполнилось двадцать лет, отец подарил ему этот меч, лучше подарка не придумаешь, считает Вершко. А младшему Святояру достался редкостный шелом, наверно, для большей сохранности ума.
Меч Вершислава прямой, длиной в два локтя, годный и для ближнего боя в толчее и для поединка на просторе, обоюдоострый, облегчённый широким долом-желобом посередине вдоль всего клинка. У крестовины — шириной в три пальца, толщиной в один палец — надёжный, широкий, ровно сужающийся к острию, у острия — шириной два пальца. Само остриё плавно, округло стекается из двух бритвенно острых лезвий в острый, но не тонкий угол, годящийся и броню пробить и резануть наотмашь и не сломаться под тяжестью целого всадника с конём или под поперечным ударом топора. Свод лезвия начинается от самого дола, ничего лишнего, утяжеляющего. Клинок покрывает серая паутина тончайших тёмных и светлых слоёв серого тона, они как волны морские к берегу сбегаются к лезвию клинка. Лезвие отточено до зеркального почти блеска.