— Чем же ты семью кормишь, Мазай?

— Выбился я из сил… прости, батюшка. Чем придётся… с утра до ночи, не разгибаюсь, жену загнал, нету сил. Все худые. А вот Олесь такой тихий хлопчик, ничего не попросит, ему, наверно, меньше всех достаётся…

— Так ты всё понимаешь… Хочешь сына поправить?

— Ой, хочу! Помоги, Родомысл!

— Оставляй мне мальчика в ученики. Буду его кормить как надо и учить. А ты будешь мне на него одёжку чистую привозить раз в месяц.

— Щедрый ты человек… как же отплачу тебе за добро?…

— Сын твой станет грамотным, и будет мне помогать — в этом и будет твоя мне помощь.

Как раз подошёл Ярила мокрый*, по другому, Трибожий День — Свято в конце весны, в начале лета. В этот день на смену молодому Яриле-Весеню приходит зрелый Трисветлый Даждьбог. Пора поминать дедов, а нечистую силу — утопленников, самоубиенцев, неприкаянных душ — на всё лето заговаривать, творить обереги, чтоб к людям не лезли, бесчинств не творили. Сего дня, как огня, боится всякая нечисть. А перед самым Солнечным восходом на сей «Духов день» открывает мать сыра-земля свои тайны, и потому знахари ходят в это время «наслушивать клады». А роса в этот день делается особенно целебной.

Обычно в народе говорят: «С Духова дня не только с неба, а и от земли тепло идёт», «Придет Трибож станет на дворе, как на печке». А ныне печка уже за две недели до свята. Ох, и жаркая ныне весна!

На ярмарке Деречинской с раннего утра народу полно. Ремесленники и торговцы продают-покупают. Скоморохи-музыканты народ развлекают. Народ понаехал — рты раззевают.

Помост, сколоченный из хорошей доски, по очереди принимал желающих выступать. Сооружён помост на пригорочке, на берегу небольшой реки, что называют Вец. Вец, потому что обычно здесь проходит большой сход — вече, то бишь «вец». На этот самый пригорочек и на этот самый помост взбираются высказаться по наболевшему делу, покричать, поспорить, конечно, с соблюдением всех вечевых приличий, пока могут их соблюдать. Лицо друг другу бьют не часто — не Киев и не Новгород. Но и не без того. А ныне веселье.

Наши песняры на все трюки мастера.

Стали показывать короткую сказку про Ярилу, Леля и Лелю — как двое милых поругались, а Ярила их помирил. Торхельда нарядили во всё белое, сделали огромную огненно-рыжую шевелюру — могучий получился Ярила, всем на загляденье и на вразумленье. Милавица и Янка изображали влюблённую пару. Им изображать легко — они и есть влюблённые. Да ещё какие влюблённые: от этой любви Милавица к Янке от отца сбежала. Да не просто от отца, отец то у ней — король. Правда маленькое у него совсем королевство в западной земле, ближе к Ютландии, но всё же королевство. И хотел отец выдать дочь за сильного соседа принца Ютландского. А Милавица-то Янку полюбила. В балагане теперь ездит, и ничего, не жалуется.

Из толпы протиснулись к песнярам поближе и Олесь с отцом. Глядят, рты раззявивши*. Торхельд усмотрел в первом ряду худющего своего попутчика. И в конце сказки соскочил с помоста, подхватил на руки Олеся, и тут же взбежав обратно на помост, прогремел: «А вот уже и дитё народили! Молодцы, постарались быстро!» — чем вызвал восторг у Олеся и бурю хохота у смотрящих.

Потом много ещё чего показывали. Смиргун и Никола очень задорно играли на разных своих струнах, а народ ещё и заглядывался на диковинную скрыпку. Строили пирамиду в основании которой был, конечно, Торхельд, потом Янка, потом Смиргун, потом Никола — на плечах друг у друга, а сверху Дивак — самый лёгкий. И прыгали и кубарем катались. Ходили на ходулях в длинных штанах и сарафанах, будто невиданные великаны. А Дивак худенький, лёгкий и очень ловкий ходил по канату, натянутому между двух крупных деревьев. Канат был прочен и тонок, и натянут высоко, так что его было почти не видно. А Дивак на нём не просто ходил — танцевал, прыгал, кувыркался и ещё делал вид, что падает, так что у всех сердце замирало и падало. А на другом канате перелетал с дерева на дерево. Получалось, что летает!

В часов пять пополудни ярмарка стала остывать и расходиться. Гудела-то она чуть не с рассвета! Артисты тоже устали и решили заканчивать на сегодня. Янка остался собирать, да заворачивать деньги, набросанные в расстеленный на земле платок. Торхельд с остальными отправились укладывать реквизит в свой разноцветный балаган. Денег набралось неплохо, можно было продолжать путь.

На левое плечо Янке, тяжело придавливая, опустилась каменная лапа, а к горлу спереди через правое плечо тесно прижалось лезвие. Презрительный голос процедил:

— Скоморох дешёвый, пикнешь — глотку перережу! Слушай сюда и запоминай… Твоё представление — г…но, твои подельщики — тоже г…но, и ты сам — тоже г…но! Ты сегодня денег себе не заработал. Только на налоги, шваль бродячая! Всё забираю, благодари, что шкуру твою не трогаю… ну, не слышу, благодари! — сталь прижалась плотнее.

— … Вовек не забуду твою щедрость! — прохрипел Янка.

— Запомни! Старший княжеский дружинник Рангвальд налоги уже взял — больше можешь не платить! — презрительный голос усмехался. Обладатель каменной лапы, ножа у горла и противного голоса резко толкнул Янку сапогом в спину между лопаток — лицом в траву. Нож, правда, убрал… Янка, с похолодевшим сердцем, не имел сил подняться, только, обернувшись, видел со спины здоровенного дружинника с двумя подручными, который удалялся вразвалочку, не по-людски плюя на землю. И перед глазами у Янки, почему-то, всё расплывалось…

— А кого бить, Торхельд? Сам не знаю, как так вышло, надо найти, где этот Рангвальд. — Янка и все мужчины из песняров разошлись искать Рангвальда.

Безнадёжность этого дела для Янки начала проглядываться сразу. Людей не знают. Место не знают. Упустил! Надо было кидаться на него со всей силы… Только силы не было. Надо было звать на помощь, только голос пропал…

Дедок с пушистой белой бородкой, рядом с которым присел Янка, поглядел на него — поглядел, да и подтолкнул коленом об колено:

— Чего кручинишься внучок?.. Я видел, как вы пели-танцевали — от же ж молодцы, дай Бог здоровья! А чего ты поник?.. Не молчи — скажи старику!

Неприятно говорить, но некуда деваться, и не обижать же доброго человека. Янка рассказал, как у него отобрали деньги.

— Да ладно бы воры — я с каким хочешь вором сам справлюсь! А тут старший дружинник княжеский со своими людьми! Как тут быть? Что за место?.. Э-хе-хе-э… Янка встал устало и стал бродить около деда.

— Постой-погоди! Место у нас доброе, не гневи домовых-родовых. А лучше скажи мне, какой такой старший дружинник?? Я старших всех знаю! — Как звать его?

— Рангвальд!

— Какой такой Рангвальд? Нету никакого Рангвальда!..

— Я как слышал, так и говорю — Рангвальд он назвался, старший княжеский дружинник… Да, я так впросак редко попадаю — старший он или какой — он сразу тесак приставил к горлу, а я… не ожидал. Мы уж и погоревали, сейчас не знаю, как быть… Не пропадём, конечно…