— Что, мой бы назвал?! — баба Дуся схватилась за сердце. — Ой, беда-беда мне с тобой. В могилу меня раньше времени сведешь…

Тим мотнул головой, как бы отгоняя эту ситуацию. Его опять начало захлестывать чувство беспомощности — ситуация шла совсем в непредвиденном направлении…

— А как налоговую менты позовут? И что тогда со мной будет? Последнюю пенсию отберут?!

Тим и правда совсем не подумал об этой стороне жизни его квартиросдатчицы — делала-то она это не легально, без оформления договоров и выплаты налогов государству. Впрочем, так делали все. Но эти все точно так же «тряслись» при одном упоминании органов власти.

Тим почувствовал неловкость от ситуации и жалость к старушке, которую жизнь запугала до такой степени.

— Не переживайте, Евдокия Степановна, — обнял он за плечи всхлипывающую бабушку, и почувствовал все ее накопившиеся за долгую жизнь страхи — и ночных «гостей» к соседям на черном «воронке», после которых навсегда пропал отец семейства; и ужас комсомольских собраний, на каждом из которых ее сердце опускалось до самых пяток от мысли, что кто-то может узнать про ее «темное» прошлое — отца-кулака; и потом ОБХСС — как бы не выловили, что она выносила с чулочно-носочной фабрики, где проработала почти тридцать лет, по паре дефицитных шерстяных колготок в неделю…

Тимур постарался передать ей все свое тепло и спокойствие, только никак не мог найти подходящих слов. Впрочем, похоже, этого и не понадобилось — бабушка и так почувствовала передаваемую спокойную силу, еще пару раз всхлипнула и вытерла глаза краешком головного платка:

— Что же я без тебя буду делать, касатик?

— Только не плакать по этому поводу, договорились? — шутливым, но строгим голосом, скомандовал Тим. — Я еще никуда не съезжаю, но и в полицию больше попадать не собираюсь. Всё у нас хорошо, так?

Он почувствовал себя Кашпировским, который внушает полезные жизненные настрои. Бабушка согласно закивала.

«Интересно, чего боятся люди?» — родилась в голове Тима мысль, когда он шел в цирк. «С бабой Дусей все понятно, вся ее жизнь строилась на страхе — время такое было, так оно в ее жизни и остановилось. Но и вчерашние полицейские, например, тоже выглядели очень испуганными… Врядли их пугают одни и те же вещи, что и мою хозяйку».

Тимур на секунду прикрыл глаза и представил вчерашний патруль, каким он запомнил их в последний момент встречи: три щуплые фигурки шагали нестройно под желтым светом редких фонарей. Невольно Тимур увидел движущиеся картины над каждым из них — их страхи и переживания. Один постоянно думал, как там в дальнем ауле безработная мать без него вытянет троих младших детей и отца-алкоголика. Он так надеялся, что у этого придурка (Тимура) окажется достаточно денег, чтобы начальник поделился и с ним. Тогда бы он смог добавить до той «кучки», которую он уже собрал, и отправил бы матери в помощь.

Страхи второго были более агрессивного характера — Тим увидел картинки дерущихся мальчишек из его детства, и самого будущего «копа» с вечно разбитым носом. Потом того же хилого паренька, но уже в армейской форме, и злорадные смеющиеся лица вокруг него — доставалось рядовому по полной программе от «дедов». И самый последний страх — где он уже в форме пинает со всей накопившейся злости какого-то бомжа. И пугается сам того, что натворил…

Начальник же боялся не угодить своему начальнику, и слететь с этой маленькой должности, которую он так недавно купил. Ему тоже нужны были деньги на очередной «подарок» своему шефу… Боялся же он прогадать с подарком или не правильно его преподнести — это тоже надо уметь делать…

…Тим мотнул головой — отогнал видения. Он подходил к цирку, и пора было настраиваться на работу. «У каждого свои страхи, но им нельзя давать волю, иначе превратят жизнь в ничто», — подвел итог размышлениям циркач. И порадовался за самого себя, что никогда не жил в подобном коричневом тумане, состоящим из тягучих и нескончаемых страхов.

— Ты сегодня во сколько придешь, Тимурчик? — спросила баба Дуся.

Циркач замешкался с ответом — уж очень странным показался ему вопрос. За несколько лет совместной жизни хозяйка прекрасно знала во сколько Тим возвращается после шоу. А если у него намечались какие-то редкие мероприятия кроме работы, то он всегда предупреждает ее заранее.

— Так как обычно, Евдокия Степановна… — ответил он, наконец.

— А то у меня сегодня семейная группа собирается, хотелось, чтобы и ты присутствовал, — с гордостью и значимостью в голосе проговорила старушка.

— Какая группа? — не понял фокусник. Семьи-то у бабы Дуси и не было. Точнее, был сын, но давно потерялся где-то на просторах великого когда-то Союза. Баба Дуся даже не знала, жив ли он — уже несколько лет не подавал о себе вестей.

— Это из церкви моей такая группа, — опять с величайшим достоинством произнесла бабушка. Тим напряг память — что-то он такого ранее не припоминал. Ну, ходила изредка бабушка в православный храм, но ни про какие семейные группы он и не слышал.

— А-а-а, — только и нашелся сказать циркач, не зная, как правильно реагировать на слова своей квартирной хозяйки.

Баба Дуся с тем же чувством собственного достоинства начала натирать поцарапанный стол остатками «Полироля». По комнате распространился запах просроченного средства для чистки мебели. Тим заспешил к входной двери, хотя на работу было еще ранова-то.

— Так если получится, то пораньше приходи, — услышал он уже на выходе.

— Хорошо, — отозвался озадаченный Тим уже с лестничной площадки.

Поведение бабы Дуси его заинтриговало. Разумеется, Тим не мог закончить программу раньше времени — надо было появиться на завершающем параде-алле вместе со всеми участниками программы. Но вот прибавить шаг по дороге домой он вполне мог. И сделал.

…Гостей своей квартирной хозяйки он застал уже в маленьком коридорчике. Неопределенных лет низкая дама с яркой корейской внешностью и Библией подмышкой, неловкая девочка-подросток с броской «стрелкой» на черных колготках и худенький юноша, постоянно шмыгавший носом.

— А это мой племенник Тимур, — представила его радостно Евдокия Степановна. — В цирке работает, фокусник! — в голосе бабушки прозвучала гордость, как будто он и правда был ее родственником, а она принимала непосредственное участие в его профессиональных успехах.

— Слава Богу! — проникновенно проговорила дама. «Явно, лидер этой группы», — подметил Тим и вежливо поздоровался со всеми. Женщина буквально искупала его просветленным взглядом, девочка от протянутой руки Тима шарахнулась, но все-таки несмело ее пожала, тоже самое сделал и парень, предварительно шмыгнув два раза носом.

— Надеюсь, следующий раз и племянник ваш на нашем собрании поприсутствует, — через чур утвердительно проговорила дама. — Оставайтесь с Богом, Евдокия Степановна!

Дама вышла на плохо освещенную лестничную площадку и важно зашагала вниз по ступенькам. За ней шмыгнули и два других члена семейной группы. Тим заглянул в лицо квартирной хозяйки — лицо бабушки светилось счастьем, но каким-то новым — тихим и таинственным. Бабушка вздохнула и шагнула в комнату. На столе стояла начатая упаковка турецкого печенья и остатки шоколадных конфет. Баба Дуся начала собирать парадно-выходные чашки, которые она на памяти Тима ни разу не доставала из буфета.

— Да вы тут неплохо посидели! — подметил Тим. — Только бутылочки вина не хватает да кавалера для вас!

— Что ты, что ты, милый! — испуганно замахала руками старушка. — Спиртное — это грех, и в Библии сказано…

— А вы, кажется, раньше… — начал было циркач вспоминать ее редкие посиделки с соседками, но хозяйка его резко остановила:

— Все мы грешны были, но Христос за нас на кресте умер, и мы очистились…

Тим опять не знал, что сказать. Зато начала говорить Евдовия Степановна:

— Вот ходила в православный храм, и что? Стала ли я от этого ближе к Богу? Ни на грамм! Потому что не понимала, про что говорят! А кто, скажи, эти старославянские проповеди уразумеет? Только сами священники! А про людей они думают? Нет, только деньги на разные требы собирают, а кто из них, скажи, вот так запросто придет в дом, да еще печенье с конфетами принесет прихожанам? И Святое писание объяснит…