– Сегодня я посмотрел номер Кристианы Маркович, – небрежно заметил Николас. Их собственное выступление прошло на высшем уровне. Пегас стал звездой, и наездник прославился вместе с ним. – Это же полное безумие! – Даже сейчас, от одного лишь воспоминания, на душе становилось нехорошо. Малейшей неточности хватило бы, чтобы сорваться и разбиться. Номер Галины выглядел занимательным, в то время как Кристиана заигрывала со смертью. Колоссальная разница бросалась в глаза.
– Все говорят, что они ненормальные. – Тобиас равнодушно пожал плечами.
– Отец-то уж точно, раз из вечера в вечер позволяет дочери испытывать судьбу. Если бы ты решился на что-нибудь подобное, я бы тебя убил. – Николас никак не мог найти оправдание жестокому риску.
– Именно этим Марковичи и занимаются, – усмехнулся Тобиас. За шесть недель и сам цирк, и все, что в нем происходило, превратились для него в обыденность. А теперь влюбленность окрасила мир в радужные тона. Роман с Катей расцветал. Обе семьи об этом знали и считали отношения детей милыми – до тех пор пока те не вышли за рамки дозволенного. Галина пристально следила за дочкой и внушала ей строгие правила. Николас, в свою очередь, предупредил сына, чтобы тот держал себя в руках и не заходил слишком далеко. Тобиас обещал вести себя благоразумно. Чувства оставались невинными, и родители надеялись, что так будет и дальше.
Ночью, лежа в постели, Николас продолжал думать о Кристиане и ее фантастическом номере. Перед глазами стояла парящая в вышине точеная фигурка: вот она повернулась, потом еще раз и снова двинулась над притихшей от ужаса толпой. Потом, в кошмарном сне, он увидел, как она падает, бросился куда-то, пытаясь спасти, но не успел, и в полной тишине девушка провалилась в черную дыру, успев печально на него посмотреть. Николас проснулся в холодном поту и все еще думал о ней, когда снова засыпал. Утром страхи отступили, однако воспоминания о ночном кошмаре сохранились. Чрезмерная опасность казалась невыносимой. Днем он рассказал о своих переживаниях Галине, и в ответ та театрально закатила глаза.
– Вся их семья ищет смерти, – осуждающе пояснила она. – Во всем виноват отец. Этот ненормальный старик считает, что единственное, что существует на свете, – это проволока, натянутая под куполом цирка. Конечно, девочка просто обязана работать со страховкой, но тогда публика не станет реагировать так неистово. Ну а мне рисковать жизнью нельзя: у меня дети, – заключила она просто. Николас знал, что Галина тоже время от времени забывала о благоразумии и выступала без сетки, хотя сейчас уже все реже и реже. И всякий раз после опасного номера Сергей сердился и неделями не разговаривал с женой. Руководство цирка не побуждало Галину нарушать правила безопасности: для этого в труппе существовала Кристиана. К тому же в семье Марковичей подрастала вторая дочка – Мина, которую отец тоже нещадно муштровал. Сейчас ей было только тринадцать лет – слишком мало, чтобы подниматься под купол – однако через несколько лет девочку ожидала участь старшей сестры.
Через два дня после рождественского представления Николас, Тобиас и Лукас в тесном семейном кругу отметили сочельник. Купили маленькую елочку, поставили в гостиной и нарядили. Снаружи повесили гирлянду из лампочек. Разноцветные огоньки напоминали о празднике, но трейлер все равно выглядел убого. Николас печально вздохнул: он ненавидел эту конуру и не хотел жить хуже своих лошадей. Но в цирке все ютились в тесных прицепах и ни о чем другом не мечтали.
В сочельник на елке зажгли свечи. Сразу вспомнилась Германия; к глазам подступили слезы. Николас сидел с детьми за праздничным столом и старался не думать об отце, Алексе и череде проведенных дома счастливых рождественских праздников. Во Флориде они жили всего два месяца, но казалось, что прошла вечность. Сыновья чувствовали себя прекрасно и быстро приспосабливались к новым условиям, а вот Николас то и дело спрашивал себя, удастся ли когда-нибудь вернуться к нормальной жизни среди людей, вместе с которыми вырос, в доме, где семья обитала на протяжении нескольких веков. В Америке все вокруг казалось новым и совершенно чуждым – за исключением детей и лошадей. Цирк представлял собой причудливый, ни на что не похожий мир. Сможет ли он привыкнуть настолько, чтобы почувствовать себя своим? Даст ли судьба шанс вновь увидеть родину или придется навсегда остаться изгнанником?
Вечер прошел очень тихо: все трое сидели, глядя на мерцающие огоньки, и каждый думал о своем. Когда мальчики ушли готовиться ко сну, Николас осторожно задул свечи: он очень боялся пожара, но не смог отказать детям и самому себе в удовольствии провести вечер так, как было принято на родине. Он тоже лег, но долго не мог заснуть: думал об отце, об Алексе, о том, как они жили и как провели рождественский сочельник. Особенную тревогу вызывал отец. Николас часто ему писал, но помочь, к сожалению, ничем не мог. Утешало лишь то, что Алекс не забывал старика, навещал едва ли не каждый день, а в письмах уверял, что у того все в порядке. Оставалось лишь надеяться, что друг не кривит душой, пытаясь успокоить.
С Рождества до Нового года в цирке царила атмосфера праздника. Все приглашали друг друга в гости, устраивали застолья. Многие ездили в город, чтобы погулять, посидеть в ресторане. Накануне Нового года руководство цирка устроило торжество в главном шатре, где присутствовали все артисты и рабочие. Николас с сыновьями, разумеется, тоже приняли участие в общем веселье. На вечеринке можно было познакомиться с новыми людьми и встретиться с теми немногими, с кем уже успели подружиться. Вокруг звучало множество языков. Николас удивился обилию немцев, итальянцев и французов.
Наступление Нового года завершало рождественские каникулы. Скоро мальчикам предстояло вернуться к учебе. В школу Тобиас и Лукас ездили вместе с другими детьми; к счастью, оба уже в достаточной степени освоили английский язык и чувствовали себя уверенно. В апреле предстояло отправиться на гастроли. Николас радовался грядущему путешествию по огромной стране, мечтал открыть для себя Америку, город за городом, от восточного побережья до западного. Дети тоже с нетерпением ждали перемен.
Новогодний вечер провели с Галиной, Сергеем и всей их большой семьей, а домой вернулись вскоре после полуночи. Мальчикам даже разрешили попробовать шампанское: Тобиас сделал несколько глотков, а Лукасу досталась лишь капля. Они с Рози играли в шашки и, не закончив партию, незаметно заснули, так что Николасу пришлось нести сына на руках. Год проводили с новыми друзьями, в тепле и уюте. Особенно приятно было говорить по-немецки и соблюдать общие традиции.
На следующий день, занимаясь лошадьми, Николас увидел на улице Лукаса и Рози: дети направлялись в главный шатер. Он велел сыну вернуться домой к ланчу, и тот пообещал не опаздывать. Но едва Николас закончил чистить Пегаса и перешел к Афине, в конюшню прибежала испуганная Рози.
– С Лукасом беда! – сквозь слезы закричала она по-немецки. Николас окаменел от ужаса. Трудно было представить, что натворил неугомонный мальчишка. Подошел слишком близко к слону, и тот его растоптал? Сунул руку в клетку с тигром? Попал под грузовик? В цирке могло произойти все, что угодно, особенно с таким любознательным и живым ребенком, как Лукас.
– Что случилось? Где он? – с трудом ворочая языком, проговорил Николас; щетка со стуком упала на пол.
– Там, на манеже… хотел пройти по низкой проволоке и упал. Наверное, сильно ударился головой. Лежит с закрытыми глазами, не отвечает и не шевелится. – Николас не стал выяснять детали, а бегом бросился к шатру, расположенному в самом центре городка. Непонятно, что заставило мальчика залезть на проволоку, натянутую для тренировок воздушных гимнастов. В шатре возле одного из снарядов собралось несколько человек. Николас подбежал, опасаясь худшего. Он уже потерял жену и дочку, так неужели суждено пережить еще один страшный удар, причем в чужой стране, где и без того несладко? Лукаса он заметил сразу: сын лежал беспомощный и жалкий – в коротких штанишках и клетчатой рубашке – но глаза его были открыты, и он разговаривал. Подойдя ближе, Николас увидел, с кем именно говорит малыш. Рядом с ним опустилась на колени Кристиана в белом трико и балетных туфлях. Лукас слабо улыбался, а она держала на его голове мокрую тряпку и велела лежать неподвижно.
