– Где он жил?

– На Сакраменто-стрит. Его адрес у меня где-то здесь.

Он полистал страницы грязной записной книжки, и я получил номер дома погибшего, а также имена и адреса свидетелей происшествия, которых опросил Коффи.

Больше по этому делу у полицейского ничего не было, и я оставил его.

Своим следующим шагом я должен был обойти всех, кто был поблизости от места угона автомобиля, и от места, где его бросили, и опросить их. Полиция уже без всякого результата прошлось по этому полю, и вряд ли я найду здесь что-то полезное; но я не имею права манкировать своими обязанностями по этой причине. Девяносто девять процентов в работе детектива это терпеливый сбор информации – и ваша информация должна быть по возможности из первых рук, независимо от того, кто уже поработал на этой делянке раньше вас.

Прежде чем начать с этого перекрестка, я все же решил забежать за угол и заглянуть в принадлежавшую погибшему типографию – она была всего в трех кварталах от Зала Правосудия – и узнать, вдруг кто из служащих слышал что-нибудь, что могло бы мне помочь.

Предприятие Ньюхауса занимало первый этаж маленького здания на Калифорния-стрит, между Кирни-стрит и Монтгомери-стрит. Маленький офис спереди был отгорожен перегородкой, а сзади дверь из него вела в типографскую мастерскую.

Единственным обитателем маленького офиса, когда я зашел с улицы, был маленький, коренастый, взволнованно выглядящий блондин лет сорока, или около того. Он сидел за столом в нарукавниках, и сличал какие-то цифры в гроссбухе с пачкой бумаг перед собой.

Я представился как сотрудник Детективного Агентства «Континенталь», и сказал, что занимаюсь расследованием смерти Ньюхауса. Он назвал свое имя — Бен Сулз, и сказал что работал у Ньюхауса мастером. Мы обменялись рукопожатиями, затем взмахом руки предложил мне стул по другую сторону стола, оттолкнул от себя бумаги и книгу, над которыми он трудился, и с отвращением почесал голову карандашом.

– Это ужасно, – сказал он. – Что с одним, что с другим. У нас работы выше головы, я взялся за эти книги, хотя ничего совершенно в них не понимаю, и...

Он прервался, чтобы ответить на телефонный звонок.

– Да... Это Сулз... Мы над этим сейчас работаем... Я дам их вам к полудню понедельника, по крайней мере... Я знаю! Я знаю! Но смерть босса задержала нас. Объясните это мистеру Кросвэйту. И... И я обещаю вам, что вы их получите в понедельник утром, уверяю вас! – Сулз раздраженно кинул трубку на рычаг и посмотрел на меня.

– И вы думаете, что раз это его собственный автомобиль переехал босса, у него хватит такта не орать при задержке в работе?

– Кросвэйт?

– Да – один из его секретарей. Мы печатаем всякие рекламные листовки для него – обещали изготовить их еще вчера – но из-за смерти босса и пары новых людей, что еще учатся работать, мы опаздываем со всеми заказами. Я здесь восемь лет, и это впервые, когда мы терпим провал с выполнением оплаченных заказов – и каждый проклятый клиент вопит как потерявший голову. Если бы мы походили на большинство типографий, то они приучились бы ждать; но мы были слишком любезны с ними. Но этот Кросвэйт! Его автомобиль задавил босса, а он еще шум поднимает!

Я сочувственно покивал, толкнул сигару через стол и подождал, пока она не начнет дымится в зубах Солза, и только потом спросил:

– Вы что-то упомянули насчет двух новых людей, которые обучаются.

– Да. Мистер Ньюхаус уволил двоих наших печатников на прошлой неделе – Финчера и Кейза. Он обнаружил, что он являются членами профсоюза «Индустриальные рабочие мира»[8], и потому уволил их.

– С ними были какие—либо проблемы, или что-то иное, кроме того, что они были «вобблисами»[9]?

– Нет – они были довольно неплохими работниками.

– Какие-нибудь проблемы с ними, после увольнения были?

– Никаких особых проблем, хотя они были довольно горячими парнями. Толкали тут повсюду свои красные речи, прежде чем ушли.

– Помните в какой день это случилось?

– В среду, на прошлой неделе, кажется. Да, точно, в среду, потому что я нанял двоих новых в четверг.

– Сколько человек тут работает?

– Я, и еще трое.

– Действительно мистер Ньюхаус очень часто болел?

– Он был не настолько болен, чтоб отсутствовать очень часто, но время от времени сердце ставило ему подножку, и ему приходилось отлеживаться в постели недельку или дней десять. Но и нельзя сказать, что он всегда хорошо себя чувствовал. Он никогда ничего не делал кроме офисной работы – мастерской занимался я.

– Когда он заболел в последний раз?

– Миссис Ньюхаус позвонила во вторник утром и сказала, что у него случился очередной приступ, и он не выйдет из дома несколько дней. Он заходил вчера, в четверг, минут на десять после полудня, и сказал, что вернется на работу сегодня утром. Он был убит, как только ушел.

– Как он выглядел? Очень больным?

– Не очень плохо. Он, конечно, никогда не выглядел совсем здоровым, но я не нахожу отличия между его обычным видом и вчерашним. Последний приступ был не столь тяжел как большинство из них, так я полагаю – он обычно лежал неделю, или даже больше.

– Он говорил, куда он собирается пойти? Я по той причине спрашиваю, что проживая на Сакраменто-стрит он взял бы машину, что было бы естественно, если бы он направлялся домой, но в то время он был сбит на Клэй-стрит.

– Он сказал, что пойдет посидит на солнышке с полчаса в Портсмут-сквере. Мол он был заперт дома два или три дня, сказал он, и хочет погреться прежде, чем идти домой.

– Когда его сбили, у него в руках нашли кусочек иностранной банкноты. Что-нибудь знаете об этом?

– Да. Он получил ее тут. Один из наших клиентов – по имени Ван Пельт – пришел расплатиться за кое-какую работу, которую мы сделали вчера во второй половине дня, пока босс был здесь. Когда Ван Пельт вытащил свой бумажник, чтоб оплатить счет. Этот кусок голландских денег – я не знаю, как они называются – лежал среди счетов. Мне кажется, он сказал, что это стоит как тридцать восемь долларов. Во всяком случае босс принял их, дав Ван Пельту сдачу. Босс сказал, что хочет показать голландские деньги своим мальчикам – и он может обменять их на американские деньги позднее.

– Кто такой Ван Пельт?

– Голландец. Планирует открыть здесь через месяц или два фирму по импорту табака. Больше ничего о нем не знаю.

– А где его дом или офис?

– Его офис на Буш-стрит, Около Сэнсом-стрит.

– Он знал, что Ньюхаус был болен?

– Я так не думаю. Босс выглядел почти как обычно.

– Как полностью зовут этого Ван Пельта?

– Хендрик Ван Пельт.

– Как выглядит?

Прежде чем Сулз успел ответить, из задней части мастерской сквозь треск и стрекот печатных машин прозвучали, с равными интервалами, три звонка.

Я плавно поднял ствол своей пушки – она лежала у меня на коленях уже минут пять – достаточно высоко над краем стола, чтоб Бен Сулз мог ее увидеть.

– Положите обе руки на стол, – попросил я.

Он положил их.

Дверь печатной мастерской была сразу за ним, так что сидя за столом перед ним, я мог через его плече присматривать и за ней. Его коренастая фигура укрывала мой пистолет от глаз тех, кто войдет в дверь, в ответ на сигнал Сулза.

Мне не пришлось долго ждать.

Трое мужчин – вымазанных в краске – появились в дверях и вошли в маленький офис. Они вошли с беспечным видом, смеясь и перешучиваясь.

Но один из них облизал губы, когда входил в дверь. Глаза другого были широко распахнуты, и белки глаз вокруг радужки были слишком заметны. Третий оказался лучшим актером – но он держал плечи излишне напряженно, чтоб изображать беспечность.

– Стойте где стоите! – рявкнул я на них, когда последний вошел в офис – и показал им пистолет.

Они остановились все разом, будто на троих была одна пара ног.