Наргинаут ушла, и слух, пущенный ею, немедленно проник в каждую ярангу.

Ваамчо тут же побежал к учителю. Выслушав новости, Дворкин сказал:

— Пожалуй, Ваамчо, надо завести тебе хорошую упряжку.

— Да, да. Надо, — подтвердил Ваамчо. — Ой, как надо хорошую упряжку! Быстро можно ездить. Только муки у меня четыре мешочка, а нужно двенадцать.

— Хорошо, Ваамчо, я дам тебе восемь мешочков своей муки. Потом ты мне вернешь.

— Да, да. Я верну тебе. Есть у меня песцы и рубли-бумажки. Быстро поеду к Русакову.

— Хорошо, Ваамчо. Покупай у него собак. Это же недорого?

Ваамчо лукаво подмигнул и тихо сказал:

— Совсем даром. Он, наверное, с ума сходит. Русаков за одного песца дает четыре мешочка. А собака стоит пять песцов. У него все хорошие собаки.

— Иди, Ваамчо! Покупай! — твердо сказал Дворкин.

Добежав до своей яранги, Ваамчо оперся о косяк наружной двери и стал разглядывать небо, будто только оно интересовало его.

Посматривая в торосы моря, около своей яранги стоял Алитет.

— Чарли! — не выдержав, вдруг крикнул Ваамчо. — Ты хочешь обменять упряжку на муку?

— Да, — ответил Алитет.

— Правда, у меня и свои собаки есть, но, если ты хочешь, я дам тебе двенадцать мешочков. Только за хороших собак.

Лицо Алитета передернулось, и он крикнул:

— Безумец! Разве когда-нибудь ты видел у меня плохую собаку? Возьмешь упряжку, на которой вернется Гой-Гой.

— На эту упряжку я, пожалуй, сменяю. Я поеду встретить Гой-Гоя.

— Муку сначала принеси.

Ваамчо быстро положил в нарту двенадцать мешочков, запряг своих собак, по пути свалил муку у яранги Алитета и помчался встречать Гой-Гоя.

Все, что творилось на побережье, люди называли новой жизнью. И все это выводило Алитета из терпения. Дома он запретил говорить о новой жизни. Торговля, которой он отдавал всего себя, кончилась. И Алитет растерялся, не зная, что ему делать. Все товары находились только у русских. Не осталось ни одного торгующего американа. И вельбот утонул. И шхуна не пришла. Где взять товары? Эти думы сводили Алитета с ума.

Он копался около нарты и с тоской укладывал на нее топорики и огненную воду — самогонку, разлитую в моржовые мочевые пузыри. Правда, это были хорошие товары, но ведь в нарте нет ни ружей, ни патронов, ни табаку, ни бус, ни жевательной серы. Не было иголок, наперстков, гребешков, колокольчиков. А колокольчики ох как нужны оленеводам! Как в пургу искать оленей без колокольчиков? И не сделаешь их сам.

Алитет увязал нарту, постоял над ней задумавшись и пошел в полог.

— Тыгрена, — сказал он, — пожалуй, надо надеть матерчатую рубашку: все-таки буду походить на американа. Товаров мало в нарте. Совсем мало. Одни топорики.

Алитет взял рубашку и неохотно надел ее.

В кармане рубашки зашелестела бумажка мистера Брауна — Тэки Черного Жука.

Алитет вытащил бумажку, осторожно развернул и тупо уставился на нее.

— Вот она! — потряхивая ею в воздухе, сказал он Тыгрене. — В ней много товаров. Летом Браун привезет. Он знает, куда привезти, — я ему указал место. Никто не увидит.

Тыгрена промолчала.

Засунув бумажку в кармашек, Алитет оделся подорожному и выехал в горы, к своему приятелю — оленеводу Эчавто.

Старик Эчавто кочевал все в тех же местах, что и в прошлые два года. Но жизнь в его стойбищах тоже чуть было не нарушилась. Слухи о какой-то новой жизни стали проникать и в горы. Потом вслед за слухами приехал русский и разговаривал с пастухами. Эчавто не стал вести пустой разговор с ним. Русский не был торгующим человеком. Эчавто не о чем с ним разговаривать. Пусть с пастухами говорит. А когда Эчавто узнал, что хозяином его стойбища назначены три пастуха, прозванные родовым советом, он рассмеялся.

После отъезда русского он вызвал этих трех пастухов и сказал:

— Запрягите мне белых быстроногих оленей. В стадо мне ехать надо.

Подвели оленей. Эчавто сел на нарту, взял кенчик[41] и сказал:

— Вот вы, родовой совет, бегите за мной в стадо.

Он хлестнул оленей, и они, сорвавшись с места, понеслись по крепкому насту, от копыт оленей взлетали комья снега. Три пастуха во весь дух бежали за ним.

И когда они прибежали в стадо, Эчавто в легкой пестрой кухлянке, подпоясанной ремешком, уже похаживал, разглядывая выпасающихся оленей. Они рассыпались у подножия горы, и глаз не мог охватить все стадо: так много было здесь оленей.

— Подойдите ко мне! — визгливо крикнул Эчавто.

Пастухи подошли и, задыхаясь от усталости, сели у его ног на снег.

— У тебя сколько оленей своих? — спросил Эчавто самого старшего пастуха.

— Двадцать, — ответил пастух.

— А у тебя? — обратился он ко второму.

— Только восемь. Мало еще.

— А у тебя сколько?

— Одиннадцать, — ответил третий.

— Ага-а! — протянул Эчавто. — Много развелось у вас оленей. Первый раз, когда вы пришли ко мне, у вас ничего не было… Отбейте своих оленей и уходите из моего стойбища. Отдельно живите. Мне не нужен родовой совет.

Пастухи переглянулись.

— Эчавто, — робко сказал пастух, у которого было только восемь оленей, — как будем жить? И яранг нет, и нарт нет, и ездовых оленей нет. Как будем кочевать? На берег придется уходить, к мышеедам.

— Пропадем мы, Эчавто, — сказал другой.

— У меня еще много пастухов есть. — И Эчавто одернул штаны. — Живо отбивайте своих оленей.

Пастухи молча стояли, опустив головы.

— Ну-ну, живо, — вскрикнул он.

Когда в стойбище приехал Алитет, Эчавто лежал в пологе и тянул из бутылочки спирт.

— Чарли, приехал? — нараспев спросил Эчавто.

Алитет с удивлением посмотрел на старика: откуда у него огненная вода? Он разделся и, одернув рубашку, изумленно спросил:

— Ты знаешь, что я Чарли?

— Идут в тундру всякие слухи, — тоненько произнес Эчавто.

Женщины молча смотрели на Чарли-Алитета.

— Товаров много привез, — сказал Алитет. — Кейпа, — обратился он к одной из жен Эчавто, — принеси-ка один топорик из нарты.

Кейпа мигом скрылась из полога и тут же вернулась с топориком, который Алитет заранее положил на верху нарты.

Эчавто повертел топорик перед носом, словно обнюхивая его, и весело сказал:

— Хороший топорик!

— Много привез я их, — сказал с подчеркнутой гордостью Алитет.

— Еще какие товары привез?

Алитет закурил, проглотил дым и, слегка покашляв, ответил:

— Крепкую огненную воду привез. Кейпа, принеси-ка с моей нарты маленький моржовый пузырь. Он сверху лежит.

Эчавто придвинулся к Алитету и пощупал матерчатую рубашку.

— Ты таньгом стал, — сказал он.

— Да! Американом! — важно произнес Алитет.

— Американов, говорят, нет на берегу. Слух такой пришел в тундру. Русские понаехали. И ко мне приезжал один. Пустой разговор вел. Одни слова возит. Родовой совет сделал у меня. Три пастуха. Прогнал я их. Теперь ни один хозяин их не возьмет.

— Куда они пошли, эти пастухи? — насторожился Алитет.

— К морю покочевали. Пешком покочевали.

Кейпа давно уже стояла с пузырем в руках, прислушиваясь к разговору.

Алитет взял у нее пузырь и, показывая его Эчавто, сказал:

— Вот огненная вода. Очень хорошая. Совсем не мерзнет.

— Хе-хе-хе, что-то я не видал, чтобы в такой посуде возили огненную воду, — насмешливо сказал Эчавто.

— Эта посуда для кочевой жизни, не бьется.

— Только теперь у меня у самого есть огненная вода. Много огненной воды.

— Откуда? — спросил Алитет.

— Хе-хе, — начал старик, — на Горячих ключах американ объявился, Ник зовут его.

— Он торгующий человек? — перебил его Алитет.

— Нет. В речках что-то ищет да в камнях. Товаров у него нет. Одна огненная вода. Раньше на лето приезжал, теперь на зиму остался. Лодка испортилась у него. На Горячих ключах я ему ярангу поставил, мясо посылаю. Оленей даю ему ездить. Любит смотреть нашу землю. Речки, горы рисует на бумажке. Он дает мне огненную воду.