В ревкоме стало совсем светло. Солнце едва зашло, как вскоре опять полезло по небосклону вверх. Андрею не спалось. Он встал и подошел к окну. На улице ни души.

Андрей растолкал Лося.

— Я надумал, Никита Сергеевич, вот что: нам бы культбазу такую организовать здесь. Понимаешь, целый комплекс культурных учреждений…

Приподнявшись на локте, Лось в упор посмотрел на Андрея и раздраженно сказал:

— На кой черт мне знать твои ночные фантазии? Неприятель, что ли, показался на горизонте, что ты будишь меня? Не даешь поспать после бани. То свет мешал — не мог заснуть, теперь — ты! Ведь завтра будет день. Завесь чем-нибудь окошко и ложись спать!

Рассерженный Лось залез с головой под одеяло.

— Я думал, ты тоже не спишь… — сказал Андрей и курткой занавесил окно.

Но свет все же пробивался в комнату. Андрей лег в кровать и быстро уснул.

— А теперь я не могу заснуть, — сказал Лось, глядя на своего спящего соседа; он усмехнулся, взял длинный меховой торбаз и, размахнувшись, шлепнул Жукова. — Андрей, Андрюшка! Что ты мне хотел экстренно сообщить? с усмешкой спросил Лось.

Андрей лениво протер глаза, зевнул, посмотрел на Лося, сидевшего на кровати, и засмеялся. Он свесил ноги с кровати, потянулся, высоко подняв руки, и еще раз зевнул.

— Про культбазу я хотел сказать тебе, Никита Сергеевич. Построить здесь такую культбазу, где были бы и больница, и школа-интернат, и ветеринарный пункт — лечить и разводить хороших собак, и политпросветпункт, и баня. Не такая, как у нас, — умывальник, а настоящая, понимаешь, как на «материке». И пекарню обязательно! Хлеба народ совсем не ест, и выпечь негде.

Решено было и этот вопрос с соответствующими обоснованиями поставить перед губревкомом.

Почтовый ящик принял в свое чрево объемистый пакет.

С каждым днем на пушную факторию съезжалось все больше и больше охотников. Мистер Саймонс работал в магазине и в пушном складе с утра и до ночи. Он уставал от работы и иногда, как рекомендовал ему Чарльз Томсон, прекращал торговлю.

— Ничего, они могут обождать даже дня два-три. Они всегда с удовольствием живут здесь и не торопятся домой, — сказал мистер Томсон. А про себя думал: «С ума сошли эти людишки! Откуда их столько понаехало? Никогда за все годы я не видел здесь такого сборища. И где они набрали столько пушнины? Неужели Алитет не забрал у них? Только за один день они сдали сто двадцать песцов. О, это небывалый случай!»

Как-то утром Ярак сказал мистеру Саймонсу:

— Я не могу сегодня вести с тобой торг. Голова болит, кружится. Пусть Чарли будет тебе переводчиком. Он хорошо говорит по-нашему.

Мистер Томсон с удовольствием принял предложение мистера Саймонса. Но вскоре он очень пожалел, что пришел в факторию. Торговля шла бойко. Охотники были веселы и получали за пушнину такую уйму товаров, что полностью загружали свои нарты.

— Погляди, Чарли, как торгует новый американ! У него всегда хороший дух, и мы перестали увозить песцов обратно. Ты никогда не вел такого торга, — сказал один веселый и насмешливый парень.

— Что он говорит, мистер Томсон? — спросил мистер Саймонс.

— Он говорит, что ему предстоит далекий путь. Он хотел бы ускорить торговлю, мистер Саймонс. Спешит сегодня же уехать.

— Ол райт! Сейчас мы его отпустим.

— Вы напрасно так щедро платите ему, мистер Саймонс. Ему можно было дать значительно меньше — и он уехал бы с таким же восторгом.

— О нет, мистер Томсон. Боюсь мистера Лося. У мистера Лося есть прейскурант, и если выяснится, что я недодал ему товаров, будут большие неприятности для нашей компании. Это дело надо делать тонко, — ответил мистер Саймонс, скаля зубы.

Мистер Томсон всегда считал, что Север вырабатывает у человека дьявольское терпение и веревочные нервы. Но Север вдруг изменился.

Когда торговля кончилась, Томсон не смог даже остаться у мистера Саймонса на чашку кофе. Он ушел в очень дурном настроении. Злоба душила его. Он тихо вошел в дом и уже взялся было за ручку своей двери, как вдруг насторожился, а затем резким движением сорвал меховую занавеску полога, где помещалась его семья. В пологе была Мэри вдвоем с Яраком.

У Чарльза Томсона перехватило дыхание. Он не смог ни кричать, ни ругаться и, сжав кулаки, молча, задыхаясь от злобы, бросился на Ярака.

Уже ничего не соображая, Томсон навалился на него всем своим грузным телом.

— Год дэм! — тихо прошипел он и занес кулак над головой Ярака.

Ярак поймал его руку, до боли стиснул ее и в этот момент увидел, как Мэри, с обезумевшими глазами, высоко занесла над спиной отца блеснувший сталью нож.

— Нельзя, Мэри! — крикнул Ярак. — Уйди из полога!

Но Мэри медлила.

— Скорей уходи отсюда! — сердито крикнул Ярак, и тогда она исчезла.

— Негодяй, обманщик! Зачем ты пришел сюда? — хрипел Чарли.

Ярак, крепко держа Чарли за руки и глядя на него в упор, спокойно говорил:

— Русскэ начальник сказал, можно ходить… Можно жениться. Русскэ закон…

— Год дэм! — взвыл Чарльз Томсон и укусил руку Ярака.

В ту же минуту Ярак с силой отшвырнул его. Чарли отлетел в противоположный угол и распластался животом вверх.

Ярак выбежал в сенки, где стояла Мэри. Он схватил ее за руку и побежал с ней на улицу.

Чарльз Томсон долго лежал на шкурах, затем вытер цветным платком лицо и вылез из полога. Увидев Рультыну, он дико закричал:

— Проклятая ведьма! Где дети? Куда ты спровадила их, сводница? Это ты устроила всю эту мерзость! Завтра ты посмотришь, что я сделаю!

Рультына молчала.

Мистер Томсон ушел в свою комнату, сильно хлопнув дверью.

«Чарли сердитый, Чарли очень сердитый!» — подумала Рультына и пошла звать детей, чтобы уложить их спать. Она ходила по ярангам, собирая детей, но нигде не встретила Мэри.

Уложив детей, она опять пошла искать дочь. Но в стойбище Мэри не было. Не было и Ярака. Уставшая от многолетних переживаний, от этой очень тяжелой для нее жизни в доме белого мужа, Рультына долго бродила по стойбищу и все искала дочь, заглядывая в каждую ярангу.

— Они ушли по этой дороге. Теперь они прошли, пожалуй, вон тот холмик, — сказал встретившийся паренек.

— Хорошо. Пусть идут, — сказала она.

Рультына вернулась домой, посмотрела, как спят дети, и потихоньку, крадучись, заглянула в комнату Чарли. Он лежал на кровати, не раздевшись. Рультына вошла в комнату и окликнула его. Чарли спал.

«А может быть, он не хочет разговаривать со мной?» — подумала она. Прислушавшись к его сонному дыханию и убедившись, что он крепко спит, Рультына тихо вышла из комнаты в сенки. Она схватила висевшие на стене собачьи алыки и выбежала на улицу. Мигом она запрягла двенадцать псов, села на нарту и погнала их в направлении холмика, указанного мальчиком. Выехав из стойбища, она стала кричать на собак, стучать по нарте остолом и гнала их все быстрей и быстрей.

Вскоре Рультына заметила беглецов.

Но Ярак и Мэри вдруг свернули и быстро побежали к каменистому склону горы.

Старуха встала на нарту и, с трудом держась за баран, закричала во весь голос:

— Я-ра-ак! Ру-ульты-ына едет!

Ее слабый голос затерялся в просторах тундры. Ярак и Мэри бежали так быстро, что трудно было догнать их. Рультына свернула собак с дороги и направила упряжку по их следу. Она все стояла на нарте, и кричала, и звала то Ярака, то Мэри.

Ярак хорошо знал, что на склоне горы, среди нагромождений каменных обломков, не очень-то хорошо поедет нарта. О, они еще успеют скрыться в камнях!

Тяжело дыша, они залезли в каменную пещеру.

— Если Чарли сойдет с нарты и пойдет искать нас, ты выследи его и убей камнем, — сказала Мэри.

Упряжка подскакала к склону горы, остановилась, и вожак, залаяв, бросился вперед, карабкаясь по камням. Но нарта зацепилась за каменный выступ — и собаки остановились.

— Мэри! Это я, Ру-ультына! Не бойтесь! — вдруг услышал Ярак.

Он залез на высокий камень и увидел около нарты старуху.