Несчастье склонно к обвинению.[2451]
Я всегда полагал, что друзей [наших] недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.[2452]
Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого-нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.[2453]
Стыдливому человеку тяжело просить о чем-нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.[2454]
Знаю я вас, великих защитников [т. е. адвокатов]: тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.[2455]
[О правлении Юлия Цезаря:] Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.[2456]
В гражданских войнах все является несчастьем (…). Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. (…) Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.[2457]
При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой-то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.[2458]
Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.[2459]
Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.[2460]
Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.[2461]
Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.[2462]
Никому не следует особенно скорбеть из-за того, что случается со всеми.[2463]
Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.[2464]
Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.[2465]
Утешение на основании несчастий других (…) – самое слабое утешение.[2466]
Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.[2467]
Государство не может пасть, пока стою я.[2468]
Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.[2469]
Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.[2470]
Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.[2471]
Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.[2472]
Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.[2473]
Он (…) не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом.)[2474]
При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.[2475]
Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.[2476]
Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.[2477]
Их молчание – громкий крик.[2478]
[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов[2479]
Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.[2480]
Цезарь не забывает ничего, кроме обид.[2481]
Никто (…) не станет плясать (…) в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.[2482]
Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.[2483]
Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.[2484]
Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.[2485]
Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.[2486]
Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.[2487]