называлась «Бедная Тереза», я читала бы ее всю ночь!»

Языком профессионала, способным привести в восторг зна

тока, языком точным, скупым, красочным, Жибер говорит об

искусственном голосе с носовым или горловым звучанием,

который вырабатывают у себя некоторые актеры и певицы,—

этот металлический голос чрезвычайно стоек, тогда как естест

венный голос людей, поющих на глубоком дыхании, гораздо

скорей изнашивается.

Затем разговор зашел о прошлогоднем бунте челяди во

время бала у княгини де Саган, о восстании лакеев, которые,

собравшись внизу на площадке парадной лестницы, осыпали

руганью своих хозяев и хозяек и поносили гостей, требовавших

свои кареты, отвечая им площадной бранью и унизительными

издевательствами; мы вспоминали этот гнусный бунт привиле

гированных слуг, для прекращения которого пришлось вы

звать отряд полицейских. Вот характерный признак упадка об

щества, и этот эпизод мог бы послужить хорошей концовкой

современного романа о высшем свете.

Среда, 15 декабря.

Первое представление «Мишеля Поп ера». Из ложи Пореля

я замечаю в ложе напротив мадемуазель Шарко, которая по

сматривает в нашу сторону, привлеченная, должно быть, сидя

щим рядом с нами Леоном Доде; порой же, когда на сцене

разыгрываются страсти, она смущенно прячет лицо.

Наконец-то мы видим премьеру этого новоявленного мес

сии современного театра! Его пьеса — попросту чудовищная

бульварная мелодрама, «Антони», нашпигованный современ

ными грубостями. О, боже, какой стиль, какие перлы языка!

Если ободрать всю эту шелуху, обнаружатся поистине смехо

творные вещи! Тут и обители избранных, и бедра амазонки,

и девушки, признающиеся в постыдных наклонностях. Словом,

даже у Деннери более приемлемый язык.

А каково нахальство автора!.. А новизна выведенных им ти

пов, которых он перекроил из героев «Опасных связей» или

персонажей Бальзака, — причем так по-детски беспомощно, не

последовательно и бессвязно, что пьеса просто распадается.

И это выдается за оригинальность!

В наше время, когда принято сваливать в одну кучу все

драматические эффекты, какие только можно придумать, право,

надо быть совершенно бездарным, чтобы не сделать ни одной

сильной сцены... И это — новый театр? И в этом находят ка-

414

кое-то новаторство? Я не знаю ничего более зараженного духом

Бульвара Преступления *, более отсталого, более старомодного, как будто специально созданного для привратниц. Черт возьми,

и подумать только, что у господина Бека есть горячие поклон

ники!

Пятница, 24 декабря.

Прочитал у Лоредана Ларше, что имя Гонкуров, по-види

мому, происходит от Gundicurtis, старого германского имени,

означающего боец, воин. Пожалуй, я в самом деле имею неко

торое право носить это имя в литературе.

Пятница, 31 декабря.

Получил новогодний подарок в виде напечатанной в «Жиль

Бласе» статьи за подписью Сантильяно; злопыхательство

этого Сантильяно и всех прочих по поводу сбора средств на

памятник Флоберу * кажутся мне согласованными. В житей

ских делах у меня нет никакого такта, — говорит он, — я не об

ладаю ни малейшим талантом, Академия, которую я хочу осно

вать после смерти, — недостойная самореклама, и, наконец, я

буду худшим из друзей, если не выложу из своего кармана три

тысячи франков, которых не хватает на памятник Флоберу; все

эти выпады приправлены мелкими гадостями, цель которых —

выставить меня перед читателем как весьма изворотливого и ко

рыстного человека.

Получив этот новогодний подарок, я невольно думаю — не

то чтобы с завистью, но с естественной человеческой горечью —

о том, чт о принес уходящий год Доде: о его театральных и ли

тературных успехах, как прошлых так и будущих, о благо

склонных отзывах газет, о грудах поздравительных писем...

Конечно, можно ко всему относиться философски, но если на

падения непрерывно следуют одно за другим, наступает минута,

когда хочется прекратить борьбу, отказаться печатать что

бы то ни было и забиться куда-нибудь в угол, ибо я чувствую,

что у меня нет больше ни сил, ни энергии, ни мужества бо

роться с этим бешеным потоком клеветы и всевозможных гнус

ностей, который на меня обрушивают журналисты.

Да! Я повторяю здесь просьбу, которую уже высказал не

сколько дней назад. Если кому-нибудь после моей смерти будет

дорога память обо мне, пусть он сопоставит мою жизнь, кото

рая будет тогда известна до конца, и мои произведения, которые

будут оценены по достоинству, пусть он сопоставит их со всей

ложью и измышлениями журналистов, моих современников.

ГОД 1887

Среда, 5 января.

< . . . > Обед у Шарпантье, на котором Доде заявил, что мо

жно было бы написать хорошую книгу под заглавием «Век Оф-

фенбаха», и утверждал, что в наше время все связано с ним и

идет под знаком его юмора, его музыки, которая, по существу,

насмехается над серьезными вещами и пародирует серьезную

музыку. И Сеар довольно остроумно назвал Оффенбаха Скар-

роном в музыке.

Воскресенье, 9 января.

Есть только одна вещь, способная заглушить во мне отвра

щение к жизни и пробудить некоторый интерес: это первые

гранки новой книги.

Поль Маргерит рассказал мне сегодня, что он недавно ходил

в сенат, повидаться с другом отца, и там его познакомили с

Анатолем Франсом. Бывший служащий книгоиздательств Ле-

мерра * и Леви подразнил Маргерита довольно неопределенным

обещанием поместить его статью в «Обозрении литературы и

искусства» и, между прочим, сказал: «Да, да, несомненно, Фло

бер выше всякой критики, и я не раз это заявлял... Но уверяю

вас, очень жаль, что ему не приходилось писать статьи на за

каз... Это научило бы его гибкости, которой ему не хватает».

Среда, 12 января.

Дюваль, этот вор, который возвел воровство в политический

принцип, прямо утверждал на суде, что воровство есть закон

ное изъятие излишков у людей имущих в пользу неимущих; его

речь была поддержана толпой друзей и единомышленников, ко-

416

Сара Бернар. Фотография

Актриса Режан в роли Жермини Ласерте.

Фотография

торые в какой-то момент чуть не разнесли весь суд, — а ведь

по существу Дюваль лишь преувеличил политические и со

циальные доктрины тех, кто стоит сейчас у власти *.

Четверг, 13 января.

Вечером Доде говорил об Эрмане — выхоленном, напомажен

ном, вылощенном человечке, похожем на румяного мальчика, но

с весьма решительным личиком, который в своей литературной

карьере * всегда идет прямо к цели, никогда не сворачивая с

пути, и добивается рекомендательных писем твердо, настой

чиво, без всяких сентиментальных и дружеских излияний, без

тени признательности; и Доде сравнивал его с крошечным

изящным револьвером, инкрустированным перламутром, — чу

дом техники, прелестной игрушкой, но убивающей наповал.

Воскресенье, 16 января.

Сегодня зашел Стефан Малларме. Он тонок, изыскан, остро

умен, в его речах нет и тени головоломности, свойственной его

стихам. Но, право, наблюдательности у этих поэтов — ни на

грош! Они нисколько не замечают изменений и метаморфоз, про

исходящих с людьми, возле которых они живут, и Малларме

оценивает в наши дни Катюля Мендеса совершенно так же, как