393

жду тем с этого времени я не выпустил абсолютно ничего, кроме

писем моего брата и некоторых переизданий, которые Бурж,

быть может, считал бы нужным запретить литератору преклон

ного возраста.

Я читал, что у некоторых диких племен дети побивают кам

нями своих родителей, когда те становятся дряхлыми. Наши

Элемиры Буржи не заходят так далеко, они хотели бы только,

чтобы их отцов засадили в тюрьму и не давали им ни пера, ни

клочка бумаги.

И эта статья появилась в «Голуа», в этом жалком листке,

который каждый день рассыпается в похвалах впавшему в дет

ство Фейе за то, что тот продолжает стряпать романы и коме

дии в перерывах между апоплексическими ударами.

Среда, 24 марта.

Бурже, усевшись на кончике дивана в углу гостиной прин

цессы, рассказал мне одну из тех живых и оригинальных био

графий чудаков, которые так хорошо у него получаются. Се

годня на очереди был Роллина, прозванный Катафалком, к ко

торому как-то вечером его привел Поншон.

Странный дом, похожий на особняк из рассказа Эдгара По,

где должно совершиться убийство; в глубине его — комната, в

которой повсюду валяются стихи, написанные на бланках для

извещений о смерти; в этой комнате — хозяйка с бельмом на

глазу, собака, сведенная с ума тем, что ее били, когда она вела

себя как разумное животное, и кормили сахаром, когда она со

вершала какое-нибудь бесчинство, и, наконец, сам хозяин, ку

рящий трубку Гамба * с головкой в виде черепа. Бурже про

вел там неописуемый музыкальный вечер, в обществе этой

женщины с бельмом на глазу, полоумной собаки и умопомра

чительного Катафалка.

Четверг, 25 марта.

Я говорил сегодня Доде, что близость с ним дала моему уму

вторую молодость и что после брата он — единственный чело

век, ум которого, сталкиваясь с моим, способен высечь из него

искру.

Суббота, 27 марта.

Обед у Золя. За кофе Золя и Доде говорят о бедствиях и зло

ключениях, которые оба познали в молодости. Золя вспоминает

времена, когда, заложив в ломбарде пальто и штаны, он сидел

дома в одном нижнем белье. Жившая с ним в ту пору любов-

394

ница говорила в такие дни, что он превращается в араба. А он

почти не замечал, что сидит на мели, ибо голова его была цели

ком занята грандиозной поэмой в трех частях: «Рождение

мира», «Человечество» и «Будущее» *, — иначе говоря, эпиче

ский цикл, охватывающий историю нашей планеты — до появ

ления человечества, в долгие века его существования и после

его исчезновения. Никогда он не был так счастлив, как в те вре

мена, несмотря на всю его бедность... Почему? Прежде всего,

потому, что он ни одной минуты не сомневался в своем буду

щем успехе, — не то чтоб он ясно представлял себе, как все про

изойдет, нет, он просто был убежден, что его надежды осущест

вятся, и Золя, добавив, что ему трудно выразить это чувство,

из скромности определил его так: «Если я и не был уверен в

своем таланте, то верил, что мои усилия не пропадут даром».

Затем он рассказывает о ледяном жилище, в котором про¬

жил несколько лет; это было нечто вроде фонаря на седьмом

этаже, из которого он вылезал по карнизу на крышу вместе со

своим другом Пажо. Оттуда был виден весь Париж, и в то время

как будущий полицейский пристав Пажо развлекался тем, что

мочился в дымовые трубы квартирантов, сам Золя созерцал раз

вертывавшуюся перед ним панораму столицы, и в голове начи

нающего писателя бродили мысли о том, что когда-нибудь он

покорит Париж.

А Доде говорит о пережитой им ужасающей нищете: бывали

дни, когда он буквально ничего не ел... И, однако, даже эта бед

ность была ему мила, ибо он чувствовал за плечами крылья сво

боды, он был волен идти куда вздумается, делать что хочется...

ведь он не был больше классным надзирателем. Он перечисляет,

сколько переменил за это время углов, и рассказывает, что, когда

Лепин пришел к нему по поручению Морни * в «Сенатскую го

стиницу», в его комнате было не на что сесть, и его любовница,

очень славная девочка, спряталась в уборной и просидела там

сорок пять минут, пока посетитель не ушел.

Четверг, 1 апреля.

Проходил по Тюильри во время ярко розовеющего заката;

на его фоне арка площади Звезды казалась изваянной из сире

невого облака.

Понедельник, 5 апреля.

Сегодня в «Фигаро» помещена статья Жилля, который объ

являет «Творчество» Золя шедевром из шедевров. А когда я

напечатал «Манетту Саломон», которая, по-моему, имеет опре-

395

деленное родство с книгой Золя, то в такой же передовой «Фи

гаро», какая посвящена счастливому автору «Творчества»,

Вольф заявил, что моя книга совершенно бесталанна. Право, в

нашем мире свершаются слишком большие несправедли

вости.

Вот мое суждение с птичьего полета о «Творчестве». Хорошо

построенный, но старомодный роман, роман, сколоченный ре

месленником. — Любовь Кристины тонко и изящно изображена

в ее повторяющихся посещениях художника, носящих столь не

винный характер, но начинается и кончается эта любовь совер

шенно неправдивыми ситуациями, и только такой, не понимаю

щий женского целомудрия человек, как Золя, может считать их

правдоподобными. Женщина целомудренная в некоторых об

стоятельствах, быть может, и согласится воспользоваться на

ночь гостеприимством мужчины, но никогда, ни за что на свете,

она не разденется и не останется при нем в одной сорочке; и я

убежден, что истинно целомудренная женщина скорей даст

обесчестить себя целому полку, чем покажется голой мужчине,

с которым она еще не спала! — Я всегда рад встретить Золя в

его книгах: это, по крайней мере, хоть один человек, которого

он действительно изучил, — ведь он, кажется, так мало знал лю

дей, и мужчин, и женщин. Но право, встречаться с ним дважды

в одном романе, где он выкроил из своей особы двух персона

жей: Сандоза и Клода, — это уж чересчур! Скоро, по примеру

Гюго, в книгах Золя все персонажи станут самим Золя, и я не

удивлюсь, если в недолгом времени он воплотится и в своих ге

роинь... О, хо, хо! Разница будет не так уж велика! В сущности, Золя из «Творчества», книжный Золя просто уморителен!.. Что

за мягкий, ласковый, сердечный добряк, — когда он угощает

друзей жарким или рыбой, он похож на этакого Христа-натура-

листа, который делит плоть и кровь свою с учениками. Затем он

немного перебарщивает, отдавая дань сыновней любви, поклоне

нию любимой матери, с показной сентиментальностью, вконец

истрепанной от постоянного употребления художником Мар-

шалем. И право, у него опять слишком много всяких «Черт по

бери!» и чрезмерное количество сквернословия и непристойно

сти. Он устраивает сцену жене из-за того, что живот у нее

изуродован материнством, — у меня подобная сцена лишь наме

чена, — и сцена эта дает почувствовать, что написавший ее че

ловек — грубая скотина; право, не знаю, где он встречал таких

художников... Но разве художников изобразил он в своей книге?

Это плотники, кровельщики, ассенизаторы... У самых распущен

ных художников под всей их распущенностью просвечивает по-

396

рой что-то selected 1 (как говорят англичане), отличающее их

от грубых рабочих... Кой черт! Я же знал Мане, он ни в малей

шей мере не был похож на поденщика от живописи, именуе

мого Клодом.

Что касается революционных идей Золя в области искус