Ночь в лесу, но все видно, снег светится, звезды мерцают словно живые, только дыхание разгоняет тишину. Сжавшись в комочек, сидит у дерева маленькая девчушка. Холодно!

Пытаясь согреться, Туруйа дышит на ладошки.

Неудержимо тянет в сон, вот только спать нельзя, идут за ней злые носатые люди, которые хотят заточить её в темницу-башню острога на берегу Лены — матушки!

Захар и Петруха, не сговариваясь, остановили коней.

— Кажись, ушла девка, — протянул Петруха.

— Ежели кажется, перекрестись, — подначил Захар.

— Можа, вертаем обратно? Пацаненка хватит, — сказал в спину Петруха.

— Да куды она денется, — уверенно сказал Захар, — чай не лето, все следы как на ладони.

— Дык стемнело!

— Да не уйдет она от нас, — оборачиваясь к Петрухе, кинул Захар. — Вон, гляди, к поляне выходит девка, лес-то редеет, а месяц полный!

— А ведь верно, — подбодрился Петруха. — Просветы видны.

Через четверть часа, казаки выбрались на опушку леса. Неожиданно поднялся ветер.

Луну, как назло закрыли тучи. Разом стемнело.

— %@%&$#@! — зло выругался Петруха.

— Помолчи, — поморщился Захар.

Впереди виднелось строение.

Подъехав к балагану, Захар ударил рукоятью нагайки по косяку.

Петруха спешился, стянул пищаль с седла. Соскочив с седла, Захар бросил повод Петрухе. Положив руку на рукоять сабли, Захар пинком распахнул дверь.

Посреди комнаты у стола стоит спиной женщина с очень длинными волосами и что-то готовила.

— Улыр-улыр улырой, куда путь держишь, дружок? — не поворачивая голову, спросила женщина вместо приветствия.

Захар хмуро оглядел скудное убранство.

— Девчушка-дуреха, медведя-шатуна испугалась, в лес убежала, ищем её, — нехотя ответил Захар.

— Улыр-улыр улырой, заночуйте у меня, муж на охоте, а до алааса не доберетесь, пурга будет, — повернувшись боком и перекладывая снедь на столе, ответила хозяйка.

Захар недоверчиво взглянул на неё, про медведя у него вырвалось случайно, уже успел обругать себя за торопливость, как там Октавий говаривал? — Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрее.

Чуть помедлив, Захар прикрыл дверь.

— Дык, девчушку не видала, говоришь? — переспросил он.

— Улыр-улыр улырой, не приметила.

Мимоходом удивившись несообразному ответу, Захар махнул рукой.

— И то, правда, кудычь на ночь то, глядя, особливо в пургу… Погодь, сейчас односума кликну, — приоткрыл дверь и позвал Петруху.

Кинув поводья на коновязь, Петруха зашел в избу, широко перекрестился на образа.

— Садитесь, ночлежники, разделите еду, — также стоя спиной, пригласила за стол девица.

Подивившись, что сразу образа не приметил, Захар толкнул Петруху к столу.

— Нас, казаков, дважды звать не надо! Один раз позовешь, хучь в раю найдем, — оскалился Петруха.

Захар недовольно нахмурился.

— Вот только, хозяйка, холодновато у тебя, — сделав вид, что не заметил недовольства Захара, сказал Петруха.

— Улыр-улыр улырой, и то правда, жених-хозяин на охоте, огонь растопить некому, — запричитала женщина.

Только сейчас Захар с удивлением заметил, что огонь вроде бы горевший в очаге погас.

— Ну, дак, мы и растопим, — продолжил Петруха, скидывая жупан. — Где дрова-то, говоришь, хозяйка?

Плотно поужинав, казаки начали устраиваться на ночлег. Петруха вышел во двор, распряг лошадей. Захар с Петрухой, бросив тулупы на длинные полати, легли.

Хозяйка задула лучину и легла на печи, Петруха толкнул Захара и шепотом спросил.

— Захарушка, не знал, что русские избы в дремучем лесу стоят. Во дворе даже овин есть.

Захар кивнул сквозь дремоту.

— Твоя, правда, грит муж на охоте…

— Кто о чем, а Захарка о своем! — с досадой кинул Петруха и, повернувшись на другой бок, уснул.

Снилась Захару Украина!

Будто зашел в шинок, кликнул мальчишку-полотера, грозно рыкнул.

— Штоф горилки! Да смотри, сосунок, сальца не забудь!

Кинул на стол шинкарю серебряный рубль, а шинкарь, паскуда, повертел его туда-сюда, да хмыкнул.

— Не знал, что старый рубака, удачу серебряную свою на олово лживое сменил.

И так обидно Захару стало, что терпеть невмогу было поклеп еврейский. Схватился за саблю, потянул, да вытащил рукоять одну!

— А-а-а, — радостно закричали вокруг, — Ещё и убивец!

Вздрогнув, Захар проснулся. Петруха как-то странно булькал во сне, будто горлом перерезанным…

А ведь верно — горлом перерезанным!

Крутанувшись через голову, Захар вытянул сабельку верную, рядом с ним лежащую, не единожды выручавшую.

Мысль первая была, — Муж вернулся, да пластовать без разбору стал гостей полуночных!

Сорвав зубами затычку, бросил на тлеющие угли камелька пороховницу свою у изголовья лежавшую.

Гулко вспыхнул порох, разом осветив скудное убранство балагана.

Не было полатей широких, да и печи русской не было. А был пол земляной, камелек трухлявый, да домовина на столе. Лежал Петруха на голом полу, а на нем сидела кикимора волосатая, c когтями в пядь длиной, рвала тело друга!

Не помня себя от ужаса, взмахнул Захар саблей, и ударил, метя кикиморе в голову, да погас порох.

Взвизгнула тварь. На удачу, авось зацеплю, крутанул саблю вкруг, сгреб в охапку Петруху и выскочил во двор.

Зло выл ветер, вторя визгу в погребальной домовине, только сейчас, холодея от ужаса, вспомнил Захар байки, которые травили казаки из дальнего дозора, дескать, в тайге дремучей встречали они домовины диковинные, где мертвяки лежат, да не простые, дескать, мертвяки, а навье зачарованное! И ни крест, ни слово святое не помогают от них!

А Захар тогда подначивать начинал, ежели так, то почему рассказчик перед ним сидит, да вино смородиновое, наливкой земляничной запивает!

Бросил Петруху поперек холки своего коня, шлепнул по крупу, взлетел на гнедого Петрухи, схватился за гриву коня и рванул прочь.

Снилось Туруйа, будто пришла к ней женщина, красоты неземной, взяла её за руки, поцеловала-понюхала, прижала к себе. Тихо говоря, напевая про себя, начала убаюкивать её, вот только слова не были похожи ни на одну колыбельную, которую пела мама. От слов этих, будто что-то горело, выгорало внутри, наполняя душу пустотой.

Туруйа вздрогнула, вспомнив вдруг страшные истории, рассказываемые у камелька зимними вечерами старухой Эбэрикээн, о мацэне — злых духах, вечно желающих живому смерти, о празднике мертвецов — вестевегабу, о неистовстве буйного празднества Арсан Дуолая — от которого раскрывались, раскалывались небеса, наполняя зимнюю ночь сиянием.

Туруйа открыла глаза. Постель, где она лежала, была из душистых веток елки и можжевельника, у дальней стены, горел огонь. Чуть приподнявшись, Туруйа огляделась. Землянка была тесной, но уютной. Стены были забраны стволиками ели, пол устилала хвоя. Рядом с кроватью стояла плошка с соком брусники, на деревянном блюде ломтями лежало мясо. Правда, ничто из вещей не наталкивало на род занятий жителя, но не трудно было догадаться, что это охотник. Кто же еще будет жить в начале зимы в землянке в глухом лесу?

Внезапно полог землянки отворился, обнажив за собой не ожидаемый зимний пейзаж, а темное пространство. Внутрь просочился черный дым, собираясь в центре землянки Полно — землянки ли? И начал обретать человекообразные черты. Составляя великана, сплошь покрытого волосами, с культяпками вместо ног. Одна рука у него заканчивалась огромным крюком, а на конце другой была человеческая голова с оскаленными зубами.

Кингир-кингир кингирдэнин, прилетел гостинец ко мне!

Гостинец дорогой от невесты-хозяйки, госпожи алааса Дюрюн!

Ух, соскучился я!

Оближу я тебя!

Будешь мостиком ты у меня!

Мостиком ко всей Срединной земле!

Несмотря на ужас, охвативший её, Туруйа с удивлением поняла, что мысли у неё текут так же вяло и неторопливо как и раньше.