Еще один уселся в кресло и начал что-то нажимать.

— Остыньте, ребята, вы чего… — пробормотал пилот, покуда четверо зомби волокли его в заднюю часть кабины. — Вы что делаете, придурки? — простонал он оттуда. — Как вы полетите, вы же ничего не сможете! Ты же, блин, даже не знаешь, что там к чему!

— Йа геймер, — ответил ему отморозок из кресла.

Теперь настал черед пилота отмалчиваться.

Паузу прервал тот, кто его свалил:

— Йа боксер!

— Да у вас там горючки часа на два лету! Не будет вам никаких пингвинов, м…чье консервное!

— Йа геймер! Пи-и-и-иу, бум, бабах, гейм овер!

— Что?

В очередной раз изобразив нашу сообразительность, пилот потянулся в карман — и достал оттуда мобильник.

— Так вот что ты задумал, сучонок… Алло, Петрович! Этих не получится высыпать. Ну вот так вот, не получится! Эти извращенцы все просрали… Говорил же: замените, вам бы там по любому хватило!.. Пирожок, чмо, слинял. Петрович! Вам тут Нью-Йорк показать собираются! Да!.. Да, я понял. Я сам. Ага. Да, сам! Ладно, давайте, мужики…

Потом он позвонил сыну. К этому времени 76-й вырулил на взлетно-посадочную. Когда самолет пошел на разгон, Г. Г. обратился к пилоту:

— Сотовые выключаем!

— Ага, сейчас выключу. Я сейчас вообще все выключу. Вот только еще один номерок наберу.

Сделав итоговое движение большим пальцем, он произнес:

— Жарьтесь, гниды.

Едва передние колеса оторвались от земли, я услышал глухой удар. Нас всех швырнуло наверх и на лобовое стекло, затем болтнуло так, что мы сделали круг по потолку, стенкам и полу. Я увидел оставшуюся часть самолета, полыхавшую ярким пламенем. Она заворачивалась в сторону. Кажется, это называлось дрифтом. Из нее высыпались и разлетались по летному полю горящие головешки, части тел. Потом снова раздался грохот — это рванули уже топливные баки. Шлейф огня метнулся в нашу сторону. Пахнуло нестерпимым жаром.

Последнее, что я запомнил — выпученные глаза пилота прямо перед моим лицом.

Когда очнулся, услышал чей-то крик. Сначала он шел как будто издалека, но с каждой секундой звуки становились все явнее и явнее. Я повернул голову и увидел мужика, который стоял возле бортового ГАЗ-66 с надписью «ЛЮДИ» и подосипшим голосом орал:

— Оо, дьэ, бырах итинтиккин! Олор манна, айаннаатыбыт, түргэнник![5]

Поняв, что это мне, я направился было в его сторону — и обнаружил в своих руках что-то темное. Это была голова пилота. Я узнал ее, несмотря на прокопченность и выгоревшие брови. Видимо, я немного погорячился. Голова что-то пыталась сказать, но у нее, естественно, ничего не получалось.

Выбросить ее? Но она ведь совершенно беззащитна: ни с места сдвинуться, ни за себя постоять. Я прижал ее к своей груди и пошел к грузовику.

— Бырах, диэтим![6]

Из машины высунулся водитель:

— Ыллын ээ, ылар буолласына, хайыаххыный…[7]

В кузове под брезентом сидели еще зомби. С усеянного мертвыми костями летного поля мы двинулись в сторону Мархи. Проехав ее, мы оказались на Намцырском тракте. Где-то под горой нас ждали.

Водила выскочил из машины:

— Еще семерых привез! Или восьмерых…

— Ты че, считать разучился? — принимавший груз пожилой мужик в камуфляже нахмурился.

— Так… это…

— Трудно, что ли, было по головам посчитать?

— Ну раз по головам, то восьмерых!

Мы выстроились в ряд. Пожилой прошел вдоль него, похлопал меня по опаленной щеке:

— Красавчик!

Тут он заметил голову и поправился:

— Красавчики!

Привезший нас грузовик поехал обратно. Проводив его взглядом, пожилой глубоко вздохнул и показал в сторону города:

— Ваших там бьют. Конкретно бьют. В этот раз лучше подготовились. Варфоломеев штабом руководит… Такой вот прикол. Мы с вами иначе поступим. Мы на самом деле отправим вас в вашу Антарктиду. Все это мы готовили сами, наверху нам в этом не помогали. Поэтому подготовились, как смогли. Допускаю, доберутся не все. Но процентов 80 я вам дам.

Подъехала «санитарка», из нее выбрались еще четыре зомби. Внимание пожилого переключилось на них. К нам подошла девчонка, явно школьница — тоже в камуфляже:

— Следуйте за мной.

Пройдя через лесок, мы оказались на поляне. На ней располагалось с полтора десятка воздушных шаров. Усадив нас всех в одну гондолу, школьница принялась нас инструктировать:

— Летите все время на юг, желательно не опускаться ниже девяти километров, слишком высоко тоже не забирайтесь, чтобы контроль не терять, посматривайте на термометр, если будет ближе к минус двадцати — поднимайтесь выше, каждая тысяча метров — это шесть с половиной градусов…

Из леса показался пожилой, он орал в трубку:

— По Маганскому их веди! Гони что есть дури! А, блин, какая на «шишиге» дурь…

Все, кто были на поляне, принялись переглядываться.

— У нас скоро гости будут!

— Может, начнем уже по одному запускать? — спросил кто-то.

— Ну, минут десять-то как минимум у нас есть. Может, дождемся еще Володи с Герой. Едут уже, должны прорваться. Но готовность к запуску — максимальная!

Я спросил у одного из них — того, что стоял возле нашего шара:

— Кто вы?

— Мы — гребаные гнилые толерасты. На самом деле, мы — все еще люди.

И, заглянув мне в глаза, он добавил:

— Удачи вам, пацаны.

Когда мы летели еще на высоте птичьего полета, отдаляясь от освещенного заревом пожаров и восходящим над Леной солнцем Якутска, я посмотрел вниз и увидел на трассе толпы плетущихся в его сторону зомби. Гонимые ранней весной, они шли на север в поисках хотя бы временного спасения. Передние уже прошли Покровск, и поток этот не прерывался даже на подходе к Качикатцам… А дальше видимость заслонили облака и туман.

Теперь это все подо мной, далеко от меня.

Мороз ласкает мою кожу. Неспешными движениями я стряхиваю со своих рук иней. Любуюсь самым ярким солнцем, наслаждаюсь самым свежим воздухом за три месяца. Теперь я это умею.

Голова смотрит куда-то мимо меня безучастно. Ну и что, я тоже так смотрю. Может, когда-нибудь у зомби будут свои доктора, которые будут пришивать им части тел. Тогда я узнаю, что она мне говорила тогда, на летном поле. Если нам повезет, и наш шар долетит, то мы еще долго будем вместе… А если не повезет, так хоть будет трапеза напоследок.

Я свободен, я лечу.

Когда Нэд родился, он не заплакал. Его мама лежащая на родильной кушетке тут же сжала губы. Сознание ее балансировало на хрупком промежутке между ясностью и провалом в беспамятство. «У меня мертвый сын» — мысль обожгла как кипяток. Палату разрезали два шлепка, после которых, мальчик которого в скором времени назовут странным именем Нэд, заплакал громким и чистым голосом, обрадовавшим слух матери и позволивший ей наконец с откинуться на подушку.

В Якутске начиналась зима. 19 октября, в день когда родился Нэд, выпал первый снег. Лежа в пластиковом контейнере, Нэд смотрел за окно и пока, конечно не понимал, что означают белые хлопья, падающие с низкого, облепленного тучами неба. Не понимал он и что век тому назад, в далеком начале двухтысячных, 19 октября Якутск уже покрывал уверенный слой снега, люди торопились одеться в пуховики и толстые шапки, а лед на озерах был таким толстым, что сотни детишек обувались в коньки и резвились на нем, выписывая невиданные круги.

Нэд был в семье первенцем. Мама и папа его, уже немолодые люди были так рады долгожданному сыну, что уже до рождения не чаяли в нем души.

Свою маму он увидел в тот же вечер. Малыша Нэда принесла робкая медсестра, и уложила в уютные мамины руки. Он смотрел на нее, ощущая на себе любящий взгляд, и впервые улыбнулся. Мама в ответ ему улыбнулась то же, и провела пальцем по крохотному носику. Прикосновение было таким приятным, что малыш заулыбался еще больше.