— Отстань, Влад.

— Че за хрень, я тебя спрашиваю?!

— Не видишь — мы разговариваем. А ты уже и шпионов ко мне приставил…

— Потому что ты ведешь себя, как дура!

— Ну, раз я дура, стерва и б…ь, то это вполне естественно.

— Так… садись в машину.

— Да ну тебя.

— Садись в машину, я сказал!

— Не сяду!

— Слышь, ты… Садись, а то пожалеешь!

— Да? И что ты мне сделаешь?

Чувак достал пистолет, передернул затвор и приставил к моей голове.

— Так сядешь или нет?

— Ну ты и сволочь…

Сволочь выразительно подняла руку с пистолетом и надавила так, что я чуть не упал. Сардана произнесла про себя какое-то ругательство и направилась к джипу. Этот Влад постоял, постоял и с размаху влепил мне рукояткой в скулу — так, что я подлетел. Уже из сугроба я услышал:

— Еще раз увижу, как ты с кем-то под ручку ходишь, урод — расколотка из тебя будет. Я тебя запомнил!

И, уходя, бросил:

— Консерва тухлая…

Теперь у меня слева вмятина — как напоминание о лучшем дне моей… Я не знаю, как это назвать.

Мы, зомби, ко многому питаем безразличие. До поры до времени нас не заботило наше будущее — а оно находилось уже рядом, где-то в двух-трех неделях. Когда в один пригожий день случилось -19, все мы почувствовали неприятное возбуждение и беспокойство. Каждый, кто побывал в активной фазе, знал, насколько это больно и неприятно. Так что вопрос заимел для нас некую актуальность.

Впрочем, людей наше будущее заботило не в пример больше. Как-то по улицам проехался микрик с громкоговорителем: нам предлагалось отправиться на Полюс Холода в Верхоянск. Почти сразу появился другой микрик — в качестве конечного пункта вояжа указывался Оймякон. На перекрестке Ленина-Кулаковского экипажи выгрузились из машин и устроили знатную потасовку — с расквашенными носами, выбитыми зубами, матом и проклятьями.

Вечером того же дня по городу был запущен милицейский УАЗик — теперь мы должны были направиться на Северный полюс. Кто-то, может, и ушел, но вскоре выяснилось, что там температура поднимается до нуля. Это обстоятельство в корне все меняло: в состоянии полной активности хоть как-то забываешься, а так…

Прошла еще неделя — и начался очередной виток суеты. Речь коменданта транслировалась по всему городу и окрестностям.

— Уважаемые товарищи зомби! Некоторые вопросы требуют незамедлительного решения. Мы нашли для вас два варианта. Оба они тщательно подготовлены, действенность их заверена нашими ведущими учеными. Некоторые из вас спустятся до зимы в подземную лабораторию Института мерзлотоведения, в которой дополнительно установлены мощные холодильные агрегаты. Все вы туда не поместитесь, конечно. Поэтому мы с гордостью представляем вам второй вариант. Мы подготовили для вас специальный самолет… специальные самолеты-рефрижераторы. Они доставят вас в Антарктиду! Там стрелка термометра не поднимается выше минус двух градусов! Уверен, это оптимальное решение для всех…

Потом выступил какой-то профессор и объяснил, что упомянутые в речи коменданта минус два градуса даны по его шкале, в которой за нуль взята температура перехода зомби в активную фазу.

Далее какой-то вояка представил нам порядок действий. Загрузку предполагалось осуществить определенными партиями, которые формировались по месту текущей дислокации. Я попал в ту часть, которая направилась по Портовской, в третий поток. Еще до захода солнца я был на Гагарина.

Когда ворота открылись, и наш поток направился к стоявшему напротив здания аэровокзала самолету, меня остановил охранник с автоматом.

— Эй, ты, иди-ка сюда, — глаза его блестели. Из спортивной сумки он извлек две бутылки «Гленморанджи». — Это вискарь, понял? Нехеровый вискарь. Так, значится, берешь это дело и несешь хлопцам из охранения на дальней полосе — вон, в ту сторону. Скажешь, от Гарика. Делаешь это шустро, понял? Времени у тебя — полчаса максимум. Находишь, отдаешь, возвращаешься, садишься, угребываешь — ферштейн? И смотри, пойло зачотное, просрешь — я тебе лично череп вскрою. Все, вперед, гаденыш!

На дальней полосе покоились обломки рухнувшего в день заражения «Боинга». Никого возле них я не обнаружил. Зато обнаружил кучу пустых бутылок. Хлопцы явно не скучали. К тому же, морозец к вечеру ударил крепкий. Это значило, что хлопцы, скорее всего, продрогли и оставили свой пост. И это значило, что… я шел медленно.

Словно в подтверждение этого мимо стремительно пронесся 76-й. Еще медленнее, чем в эту сторону, я двинулся в обратную.

Гарик был немного раздосадован.

— Ты че, удод, рейс свой просохатил?! Оставь бухло, где стоишь! Че с тобой делать-то тогда, а?! Пристрелить тебя, что ли? Че ты встал тут, консерва? Пшел вон отсюда! Жди теперь новый борт, чуркестан тупорогий! Будет скоро.

И я пошел обратно за ворота.

Следующая загрузка осуществлялась уже под светом прожекторов. Охрана времени даром не теряла. Теперь хлопцы собрались в одну кучу и со стороны давали ценные указания своему приятелю:

— Серега, вон ту прихвати, она почти целая! И эту тоже!

Серега, держа в одной руку поднятый кверху АКСУ, подходил к тем, на кого указывали, выхватывал из толпы и швырял в сторону своих:

— Пош-ла…

Подобравшись к очередной «избраннице», он просигнализировал:

— Слышь! Да она же без глаза!

— А… ниче! Морду прикрыть — так сойдет.

Один, шатаясь, вышел и дал очередь поверх голов. Это был упоротый в хлам Гарик.

— Легли, с-суки!.. Легли, я кому сказал, б…ь?!

Серега, видимо, сообразив, что Гарик может ненароком промахнуться в воздух, посмотрел на него виновато:

— Да забей, пусть идут.

С последней бабой-зомби Серега бежал уже сам, держа ее за загривок. Еще один помог ему закинуть ее в грузовик, после чего он прыгнул в стоявший рядом джип. Оттуда раздалось:

— Ты-то куда, ты же здесь!

— Да л-ладно, че с ними будет?

Кортеж двинулся в сторону ангаров.

К самолету мы шли сами. Передние ряды уже прошли по трапу через задний люк. И тут я произнес:

— Номер тот же самый.

Шедший передо мной высокий зомби остановился и обернулся. Его длинные волосы полностью закрывали лицо.

— Этот самолет уже летел сегодня, — добавил я.

Высокий повернулся обратно.

— Я Г. Г.! Я умный и со-о-бра-зительный! Нас о-бманывают! — сказал он громко. И, не дожидаясь реакции остальных, зашагал в сторону передней части самолета. Я и еще отморозков пятнадцать двинулись следом.

Едва мы поднялись по трапу, как люк открылся, и из него показался человек. Незажженная сигарета повисла в углу рта и, сорвавшись, полетела вниз. Человек заверещал и сиганул вслед за ней. Мы же пошли внутрь. Там мы какое-то время стояли и ждали, пока проморозится. Затем часть пошла в нижнюю кабину, донимать штурмана. Я с остальными поднялся в кабину пилотов.

— Пирожок, йоптить, не май-месяц же!

Тут пилот обернулся. Взгляд его показался растерянным — но ненадолго.

— Вам чего надо, ребята? Я вас к себе не приглашал.

— Самолет улетел недавно.

— Да, улетел, и что?

— Этот самолет улетел недавно.

— Вы что тут, совсем тормоза? Позавчера я улетал, пробным маршрутом. Все нормально там, полоса готова, пингвины вас ждут не дождутся. Вот только обратно прилетел, и сразу снова лечу.

Все стояли, молчали. Пилот понял, что ему не поверили.

— Где Пирожок?

— Улетел, — ответил ему Г. Г.

— Куда улетел?

И снова никто не ответил ему словом.

— И что, далеко улетел?

— Нет. Приземлился жестко. Но не аварийно.

— Сыкун, б…ь. Пошли на хрен отсюда, все. Тут, б…ь, положено только пилотам находиться, а не всякому мерзлому сброду. Что, непонятно?!

Однако, он быстро научился понимать отсутствие ответа.

— Я вас сейчас всех поодиночке ухайдокаю, — сказал он и тут же зарядил кулаком ближнему отморозку. Тот пошатнулся, но не упал — пилот ударил его еще. И тут один приблизился и свалил его хуком в челюсть.