– Привет, – или что-то вроде того пролепетала я.
– Эй, у тебя оригинальный вид, – сказала ведьма, облетая меня и разглядывая со всех сторон. – Да и выглядишь ты неплохо! Совсем девчонка! Но на твоем месте я бы не стремилась особенно выделиться: не забывай, слишком выпендрежных выскочек у нас не любят! – Сказав это, ведьма лихо развернулась на своей метле и улетела прочь.
– «Слишком выпендрежных выскочек»?! Да ты на себя взгляни, мутант пауковый! – посмотрела ей вслед я.
Видимо, до двух часов ночи оставалось совсем чуть-чуть. Ведьмы потихоньку подтягивались к шалашу из сена и хвороста, в руках у некоторых уже поблескивали странные шары с огнем. Игра в салочки завершилась. Над Пустым озером висела лишь большая круглая луна, и желтоватый свет ее падал на спокойную темную воду. Легкий летний ветер теребил озерную гладь, маленькие тревожные волны словно перебрасывали друг другу светящиеся нити. Не знаю, может быть, кто-то и нашел бы эту картину романтичной, но для меня все было совсем иначе! Ночь, полнолуние, костер, полчище самых настоящих ведьм с метлами и кладбище неподалеку – вдруг стало так жутко, что я как парализованная застыла на месте.
– Чернышева! Что стоишь столбом? А ну, двинула осуществлять наш гениальный план! – раздался из кустов громкий Машкин шепот. Я тут же очнулась, испуганно покосившись на ведьму – не обернулась ли Герма, не увидела ли меня? Но та стояла все так же на отшибе, гордо повернувшись к празднику спиной, и, очевидно, размышляла о чем-то своем, ведьмовско-женском.
Я засела за кустами. Залезть в заросли, конечно, было бы безопаснее, но, во-первых, я боялась зацепиться сетью за ветки, во-вторых, это были очень колючие кусты. Поглядывая на свою злодейку, я тихонько, на четвереньках, продвигалась вперед, сжимая в руке Машкин ножичек. Внезапно к моим старческим болям присоединилась и одышка с головокружением. Трава, кустарник, темное ночное небо – все вдруг смешалось, в ушах поднялся странный противный гул. Мне стало так плохо, что я растянулась на земле и закрыла глаза. Гул все нарастал и нарастал, и вместе с ним усиливалась головная боль, так и не затихавшая ни на минуту. Желая хоть как-то ее унять, я прижалась виском к холодной земле. Не знаю, сколько я так пролежала – должно быть, немного, раз Мария не начала бить тревогу и ползти вслед за мной на разведку, но мне чудилось, что уже целую вечность меня крутит по какой-то быстрой бурлящей реке. Я прислушивалась к реву ее потоков, силясь узнать, на какой неведомый берег швырнут меня воды, и вдруг услышала в этом неразборчивом шуме слова. Их будто кто-то пел, и казалось, эта странная песня постепенно замедляет течение, приглушает гул. Незаметно я принялась повторять слова:
Заговариваю месяц младой,
Беру его в руку.
Будет мне словно ножик остро́й,
Все разрежу им путы.
Заговариваю месяц младой,
Все успею до срока.
Не моя голова седой,
Седина – не моя забота.
Заговариваю месяц младой,
Он луну остудит.
Упадет ее желтый ком
И меня разбудит.
Повторяя эти стихи снова и снова, я чувствовала, как с каждым мгновением мне становилось все лучше и легче. Головная боль, да и не только она, боль из всего тела уходила, словно растворяясь в темноте ночи.
Поднявшись и вновь крепко сжав ножик, я продолжила прокрадываться к своей сопернице за право обладать молодостью и здоровьем. Мне повезло: ведьма-воровка по-прежнему стояла среди деревьев, не спеша присоединяться к коллективу, который вот-вот должен был зажечь праздничный костер.
Герма находилась буквально в трех шагах от меня. Она слегка покачивалась в такт доносившейся откуда-то музыке. Я все никак не могла выбрать походящий момент для решающего прыжка. Сверля ведьму взглядом, я осторожно приблизилась еще на полшажочка, как вдруг под ногой хрустнула ветка. Герма обернулась.
– Ты?! – воскликнула она. – Не может быть! Откуда ты взялась?
«Сейчас или никогда», – поняла я и метнулась вперед. Мгновение – и, вцепившись в ошарашенную ведьму, я полоснула соперницу по руке. Мои пальцы коснулись красных, таких же, как у всех обычных людей, капель крови.
«А теперь бежать, бежать, бежать!..» – застучала в такт бешено колотящемуся сердцу новая мысль.
Манюня уже неслась ко мне, оседлав метлу, я вскочила позади и заколотила пятками – быстрее, быстрее, быстрее прочь отсюда!..
Позади были слышны удивленные возгласы, разъяренные крики, треск ветвей. Я боялась оглянуться и, вцепившись обеими руками в подругу, только барабанила по метле.
Мы неслись с бешеной скоростью, и ветер звенел у нас в ушах. Не то от волнения, не то от того, что Маша с трудом находила в темноте путь, нас то и дело заносило куда-то в сторону и мотало то вправо, то влево. Пару раз я чуть не слетела с метлы. От гибели спасало лишь то, что руки сковало в замок вокруг талии Никитиной, и я удерживалась вместе с ней.
За нами гнались. Наверное, не все огромное собрание ведьм, а только какая-то часть. Остальные все-таки запалили костер и остались танцевать на поляне, иначе шума было бы больше. Так это или нет – не знаю. Ни я, ни Машка не смотрели назад. Подгоняемые страхом, мы стремглав летели сквозь тьму навстречу одиноким огням спящего города.
– Все! Ух! – мы с облегчением перевели дух, когда ноги коснулись одной из городских крыш, и в первый раз оглянулись. Но позади была лишь пелена ночной мглы. Наши преследовательницы уже повернули назад, и только с большим трудом можно было разглядеть в темноте очертания их фигур. Скоро они растаяли без следа.
– Ура! – завопила я так, что где-то внизу на улицах залаяли собаки. – Ура!
– Ура! – подхватила Маша, и мы принялись обнимать друг друга и танцевать на крыше неведомый танец.
Глава 8
Колдунья с двумя коленями
Мы сидели на крыше возле антенн, у ног лежала летательная метла, а над головами темным куполом раскинулось небо.
– Смотри, какая круглая луна, словно это чей-то глаз, наверное, глаз ночи. Ах, как красиво, как романтично! – вздыхала Мария.
– Ты находишь? А мне от всего этого жутко! Полнолуние всегда считалось временем особой активности нечистой силы, а вот эти антенны так похожи на кресты у могилок! Ты, я, ночь, почти что кладбище… На тебя все еще веет романтикой? – поинтересовалась я у подруги. – И вообще, Маш, ты сказала «давай немножечко отдохнем», а?..
– Да, я так и сказала. А в чем дело? Между прочим, у меня руки устали за метлу держаться! Пальцы уже заклинивает! – И Манюня повертела передо мной кистями. – Кстати, ты не хочешь расстаться с этим очаровательным балахоном? Он тебе, конечно, к лицу, но все же мы уже добрались до цивилизации!
Я высвободилась из пут рыболовной сети, стянула платье в дикий горошек и продолжила свою мысль:
– «Немножечко» уже прошло. Давай наконец разлетимся по домам, а то вдруг эти ведьмы придумают какую-нибудь новую гадость!
– Да, действительно пора домой, – вздохнула Манюня, расставаясь с остатками романтики. – Ой, что же там будет! Е-мое! Ох-ох-ох!
Я закрыла глаза и попыталась представить эту картину. Может быть, лучше все-таки остаться на крыше? Будем жить здесь с Манюней, как два Карлсона, по ночам охотиться на птиц и круглосуточные магазины…
– Ладно, посидели на дорожку, а теперь пора, – Никитина решительно поднялась на ноги и взялась за метлу. – Как говорится, чему быть, того не миновать. Надеюсь, Даниил еще не успел справить по мне поминки и радостно занять мою комнату!
Дома у меня состоялся второй шабаш. Вместо луны горела люстра, вместо праздника с песнями и плясками был монолог мамы с элементами допроса на темы: «Где доча шлялась всю ночь?», «Какие черти, где и с кем ее носили?», «Как выглядел главный черт?», «Что мы с ним делали?», «Почему я не предупредила родителей?» и «Где моя совесть?». Мамина сольная партия изредка прерывалась похрапыванием папика. Вообще-то, вначале папа тоже принимал участие в моем воспитании, но быстро отвлекся и задремал.