«Любит она его, что ли? — не спеша рассуждал он, обсасывая дольку лимона. — Вот повезло-то дураку!»

— Ну что, Семён, — разогнал его невесёлые мысли Евгений, — отпустим оболтуса нашего? Под подписочку?

— Звони, — вяло отозвался Попович. — Он в «восьмёрке» вроде должен сидеть, вместе с трофимовскими.

Амина переводила напряжённый взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл непонятных слов. Евгений Модестович снял трубку.

— Алло, — сказал он через секунду, — ИВС? Сивцова из «восьмёрки» в двадцать третий доставьте. Да, к Поповичу… Всё, — он положил трубку и разлил ещё по одной. — Ну, Амина, за возвращение вашего непутёвого мужа в лоно семьи!

Выпили ещё по одной. Сивцова почему-то всё не вели. Раздался телефонный звонок, от которого все разом вздрогнули.

— Тьфу ты, чёрт! И когда ты, Семён, громкость отрегулируешь? — пробормотал Женя, беря трубку. — Алё! Что? Не понял, что значит «уехал»? Погодите, кто говорит? Ты чего, сержант, белены объелся?! Какой ещё, твою мать, этап?! Он здесь должен быть, следствие идёт! Кто это сказал? В камере сказали? А ты проверял? Ну так иди и проверь, умник! Он, может, сидит там в уголке, да смеётся над тобой, придурком! — он в сердцах бросил трубку. — Блин, наберут идиотов по объявлению! Представляешь, он, говорит, на этап ушёл, в Казань! Как тебе это нравится?

— Совсем мне это не нравится, — сказал Попович, поднимаясь. — Спущусь-ка я сам в ИВС, всё на месте выясню, — он стремительно вышел.

В тревожном ожидании прошло около пятнадцати минут. Женя всё это время барабанил пальцами по столу, а Амина ёрзала на стуле, как будто тот был весь утыкан иголками. Наконец вернулся мрачный Семён.

— Вы были как всегда правы, Амина, — заявил он с порога. — Он именно «делся». Куда-то взял вот — и «делся»! — Он с силой ударил по дверному косяку. — Да что ж это за человек такой, скажет мне кто-нибудь или нет? Ни минуты покоя! То он СОБРовцев калечит, то он врёт о себе неизвестно что, а сейчас вот взял — и поехал в Казань! Вместо Кренделева, который, видите ли, спал. Ничего не видел, ничего не слышал. Тьфу! — и капитан ещё раз с силой засадил ногой по косяку.

— Погоди, Семён, — перебил его следователь. — Надо его просто перехватить до погрузки этапа в поезд, и всех делов!

— Думаешь, самый умный? — ехидно поинтересовался Попович. — Позвонил я уже на станцию. Сказал, чтоб его не отправляли, а до нашего приезда в линейном отделе подержали. Так ведь ехать за ним сейчас придётся, машину искать! Нет, ну что за человек — его освободить хотят, а он тут такие фортеля выкидывает!

Амина сидела расстроенная и чуть не плакала. Семёну внезапно стало жалко её: как же она, бедная, с ним живёт уже столько лет? Это ж застрелиться, наверное, проще.

— Ладно, Амина, не расстраивайтесь, — сказал он как можно душевней. — Дальше узловой он от нас не уедет — задержат и сразу мне отзвонятся, я договорился. Вот только с машиной может быть проблема…

— Семён, у меня есть с собой деньги, — тихо сказала Амина, — поймаем такси. Главное чтобы он опять куда-нибудь не пропал!

— Да куда ж он… — начал было Евгений, но осёкся под красноречивым взглядом Поповича. — Ну да… Вообще-то он уже пропал из ИВС, так что — кто его знает, этого вашего Сивцова…

По коридору вдруг загрохотали чьи-то быстрые шаги, раздались громкие, но невнятные команды. Дверь открылась и в комнату заглянул взъерошенный Синельников.

— Здрасьте! — поздоровался он с мгновенно побледневшей Аминой и тут же зачастил скороговоркой: — Сеня, руки в ноги, живо! На ребят напали, которые этап на станцию везли. Оглушили и связали, но все живы, слава богу. Одиннадцать этапируемых остались, а троих — не хватает: двое матёрых — Мальборо с Туристом, это из трофимовской братвы, а третий — некто Кренделев, вообще неизвестно зачем побежал — ему максимум «трёшка» светила. В общем, аврал полный, всё вокруг прочёсывать надо, собирайся, я на улице жду, в машине! — и Витька исчез так же внезапно, как и появился.

— Ну что, Жень, — спросил Попович, доставая из сейфа свой пистолет. — Ты уже догадался, кто есть на самом деле бежавший третьим «Кренделев»?

— Догадался, — буркнул следователь. — Век бы с гадом не встречаться!

— Скажите, это как-то связано с Фёдором? — испуганно спросила ничего не понимающая Амина. — Что с ним?

— Ничего, — зло ответил капитан, надевая наплечную кобуру. — Если не считать, что он опять «делся». Куда-то. Причём в компании двух опаснейших рецидивистов, которые бежали от пожизненного заключения. В отличие от вашего драгоценного Фёдора, который бежал зачем-то как раз наоборот — от освобождения!

— Семён, — вскрикнула Амина, — я прошу вас, будьте аккуратнее — не застрелите случайно Федю!

— Я постараюсь, — язвительно заметил Попович. — Хотя мне безумно хочется сделать именно это! Женя, — обратился он к следователю за секунду до того, как покинуть помещение, — Оставь вдове мои телефоны, по которым она сможет узнать, где и во сколько будут выдавать тела беглых.

Хлопнула дверь. Амина с ужасом посмотрела на Женю. Губы её тряслись.

— Он пошутил, — натянуто улыбнулся Евгений Модестович. — Нервы, знаете ли… Выпейте лучше коньяку, полегчает.

Амина безропотно взяла протянутую ей рюмку.

Альберт психовал уже вторые сутки подряд, что само по себе было чертовски неприятно — никому не нужен работник его профиля, которого так легко можно вывести из себя.

Нет, внешне по Альберту ничего сказать было нельзя: спокойный, даже чуть флегматичный молодой человек, чуть выше среднего роста, одетый в потёртые джинсы и короткую дублёнку, сидел на скамеечке стадиона и развлекался наблюдением за катающимися на коньках людьми. Маленькая вязаная шапочка скрывала под собой светлый ёжик волос, а руки были спрятаны от холода в карманах дублёнки. В общем, один из нескольких десятков людей, сидевших на трибунах то ли потому, что не умели кататься на коньках, то ли из-за того, что им просто нравилось смотреть на катающихся. Отличался от остальных Альберт, пожалуй, только взглядом: цепкий, всё замечающий полуприщур его прозрачных серо-голубых глаз странным образом и видел окружавших его людей и предметы, и одновременно проходил, казалось, прямо сквозь них. А ещё Альберт был не похож на остальных отдыхающих тем, что в его душе бушевала настоящая буря.

«Откуда взялся этот урод? — металась в его голове одна бешеная мысль. — Кто он? И главное — знал ли он про общак?!»

Эта мысль не давала покоя Альберту Ростоцкому последние двое суток.

Фамилию Ростоцкий Альберт носил только два последних года, но уже успел к ней привыкнуть: фамилия ему нравилась. Своё имя он, по сложившейся традиции, не менял никогда, и оно так и перекочёвывало из документа в документ, коих Альберт в своей жизни переменил уже более десятка. Он жил один в огромной квартире, в солидном «сталинском» доме, хотя и числился внештатным корреспондентом одной не особенно популярной газеты, получая за свои редкие статьи какие-то копейки.

Тем не менее, в громадной квартире было всё: от всевозможных кондиционеров с домашними кинотеатрами до суперсовременной и сверхдорогой посудомоечной машины, которая, по большому счёту, была Альберту совсем не нужна — гостей он не принимал. Его квартиру посещали только два человека, которые передавали Альберту заказы и деньги. Эти люди, в лучшем случае, могли пригубить немного коньяка или виски, так что посудомоечный агрегат в основном простаивал, немым укором выставив наружу свои хромированные конечности.

Но Альберта не расстраивала бесполезность машины: место в квартире имеется, аппарат есть-пить не просит — ну и пусть себе стоит. А потраченные зря деньги его тем более не волновали — он мог себе позволить и куда более значительные траты. Денег у Альберта было много. До неприличия много. Столько денег просто не может иметь корреспондент малотиражной газеты. Но работа в газете была для Ростоцкого лишь прикрытием — он был специалистом совсем в иной области. И до последнего времени являлся одним из лучших специалистов в своём классе — этим-то и объяснялись его бешеные гонорары.