— Но, господин генерал, я не могу с ним работать.

— Это дерзость. Как командир бригады он уполномочен решать, с кем ему работать.

— Но послушайте, генерал, разве человеческую натуру не следует принимать в расчет?

— Натура не имеет к армии никакого отношения. Здесь есть только приказы. Вы получаете приказ и вы его выполняете, вот и все. Армия не место для дебатов и не контора по подбору гармоничных пар. Возвращайтесь к работе. Только полковник Шмуэль сможет освободить вас от нее.

— Слушаюсь, господин генерал.

Полковник Шмуэль вел джип сквозь тьму. Впереди виднелись только красные огни машины сопровождения. Рядом с комбригом лежал автомат Томпсона; запасные магазины находились в пределах досягаемости. Ему не нравился Узи. Он считал, что калибр 9 мм маловат. Этой поездке в части предстояло стать последней перед началом войны[103].

Полковник Шмуэль родился в Вильно (сейчас Вильнюс), в Литве, в канун пасхи 1930 г. в семье обойщика и знатока Талмуда. Как считал отец, Божественное предначертание состоит не в явлении нового мессии верхом на белом ослике, а в обретении Израилем независимости. Когда Шмуэлю исполнилось три с половиной года, семья иммигрировала в Палестину и обосновалась в Иерусалиме. Отец открыл мебельный магазин, но дела шли неважно, и он вернулся к работе обойщика. Это было тяжелое время, вся семья — отец, мать, три дочери и три сына — жила в одной комнате. Чтобы содержать семью, мать пошла работать на металлургический завод, где в 1940 г. начали выпускать мины для нужд Британской армии.

Шмуэль вырос в атмосфере запретов и ограничений. Он постоянно сталкивался с вопросом, разрешено это или запрещено. Его отец требовал дисциплины, уважения и не терпел «никакой чепухи». В каком-то смысле это здорово помогло Шмуэлю подготовиться к службе в бронетанковых войсках Израиля. До шестнадцати лет он обучался в иешиве[104], где считался отличным учеником. Там ему привили педантичность, настойчивость в достижении цели и научили превозмогать усталость. Его учитель, равви Ядлер, завел обычай: каждый день в одно и то же время за десять минут до заката студенты принимались заниматься с удвоенным рвением. По сигналу голодные и утомленные мальчики преодолевали усталость и с энтузиазмом повторяли пройденное.

Одно время Шмуэль был ревностным почитателем Субботы. «Для арабов было бы лучше, если бы я возглавлял Зилотов субботы в Иерусалиме, чем командовал танковой бригадой», — как-то заметил он. Но однажды он состриг пейсы. Отец не ругал его, веря в максиму: «Лучше пусть грешат по невежеству, чем от знания». Отец умер за год до обретения Израилем независимости, когда Шмуэль уже стал активным членом Хаганы.

В тринадцать лет Шмуэль поступил на службу в молодежный отряд Хаганы. Теперь, двадцать четыре года спустя он думал о том, что предстоящая война станет для него третьей войной с Египтом.

Они приближались к расположениям батальонов, но вокруг стояла абсолютная тишина и темнота. Он испытал прилив гордости за то, какую дисциплину сумел установить в своей бригаде, и, повернувшись к офицеру по личному составу, проговорил:

— Такой народ как наш, Георгий, всегда должен быть готов к войне. Иначе погибнет.

— Да, господин полковник.

Шмуэль замурлыкал с детства знакомый мотив. Комбриг не спал несколько суток и очень устал. Увидев замелькавшие во тьме тени, он встряхнулся. Не успел полковник припарковать свой джип рядом с машиной эскорта, как к нему приблизился высокий человек, которого он не сразу узнал в темноте. Это оказался майор Эхуд Элад, командир батальона D-14, укомплектованного танками «Паттон».

— Батальон в полной готовности, господин полковник.

— Хорошая работа, Эхуд. Я проехал по расположению части и не слышал ни звука, не видел ни огонька. Дисциплина на высоте.

Не каждый день получаешь похвалу от командира бригады — Эхуд был доволен. Он сопровождал полковника. Они прошли в полной темноте до белого круга, где остановились перед сидевшими на земле солдатами. Прозвучала команда «Смирно!», и два стоявших рядом джипа фарами осветили комбрига и комбата.

— С вами будет говорить командир бригады, — обратился Эхуд к своим людям.

— Вольно, можете сесть, — произнес полковник Шмуэль более мягким, чем обычно, голосом. Послышались шорохи и глухой стук автоматов о землю, затем наступила полная тишина. Фары слепили полковника, и он не видел лиц сидевших перед ним людей. — Можете курить, — разрешил он.

Вспыхнуло несколько спичек, замелькали огоньки зажигалок, на мгновения высвечивая лица людей. Напряжение отступало.

Шмуэль знал, что в бригаде в шутку поговаривают, будто военнослужащие боятся его больше, чем войны, на это он отвечал, что ему наплевать на разговоры — лишь бы слушались приказов. Он требовал дисциплины даже более жесткой, чем сам генерал Таль, — порядки в бригаде были суровыми. Так называемый «Приказ одного километра» стяжал полковнику дурную славу среди армейских водителей. Приказом устанавливалось, что водители бригады «D» должны передвигаться на скорости, установленной в соответствии с правилами генштаба, минус один километр в час и минус десять километров в час в районе Беершевы. Он лично следил за неукоснительным выполнением приказа и предупреждал о предстоящих передвижениях частей бригады военную полицию, чтобы та могла выставить «ловушки» на дорогах. Скоро аварийность у водителей бригады резко пошла на убыль, за что комбриг удостоился похвалы начальника генштаба.

Полковник Шмуэль установил, что аварии на дорогах часто происходят из-за пользования транспортом, находящимся в плохом техническом состоянии. Он настаивал на увеличении количества мастерских в бронетанковых войсках. Он мог послать инспекцию для неожиданной проверки, и любое транспортное средство, в котором выявлялись даже малейшие неполадки или дефекты, отправлялось в ремонт. Командиры частей бригады ворчали, что такая система мешает им выполнять задания, но полковник был неумолим и требовал безоговорочного повиновения. В течение трех месяцев он привел парк в отличное состояние. У командиров частей быстро сформировалась привычка самим проверять все заблаговременно, чтобы избежать неприятностей при «налетных» проверках. Иногда Шмуэль лично ловил и наказывал нарушителей за вождение джипа без каски, за неуставную шнуровку ботинок и за неправильно застегнутый ремень.

В глубине души полковник Шмуэль хотел, чтобы солдаты любили его, и верил, что испытание боем поможет им по достоинству оценить его строгость и требовательность. Он в значительной степени полагался на свою репутацию бесстрашного воина, так как солдаты уважают смелых и решительных командиров. Подчас он соревновался с лучшими стрелками и водителями бригады. Он уже предупредил подчиненных командиров, что в бою на его танке будет развеваться большой черный флаг, чтобы люди знали: их командир — в гуще битвы.

— Солдаты, — начал полковник Шмуэль, — все арабские армии ополчились на нас: Египет, Иордания, Сирия, Ирак и Кувейт, Саудовская Аравия и Алжир, и кто знает, кто еще присоединится к ним завтра. Скопом против одного. И это очень хорошо. Это очень-очень хорошо. Так мы сможем прихлопнуть их всех одним ударом. На нашем участке — египтяне. Я хорошо их знаю. Я дрался с ними три раза — из них дважды на Синае. И на сей раз, я обещаю вам, мы спалим их танки, и они будут драпать до самого Каира без оглядки. — Довольный шепоток прошелестел по рядам сидящих людей. — Предстоит война, как в 1948 г. Возможно, даже более великая. Мы победим, как победили в 1948-м и в 1956-м. Поскольку вы — бойцы лучшие, чем они. Вы намного храбрее и более подготовлены. Ко всему прочему, я знаю вас лично, и если политики нам не помешают, мы будем в эль-Арише через двенадцать часов. — Солдаты одобрительно закивали. Вспыхнули новые огоньки сигарет. — И если нам позволят, мы дойдем до канала, и в конце концов омоем в нем ноги. — Раздался смех. Напряжение трех недель ожидания оставляло танкистов. — Нет, я не шучу. Вы отлично знаете, что я зря не обещаю. И когда вы доберетесь до канала, я должен просить вас помнить об одном — это наш один километр.