Полуян, заложив руки за спину, шагал по длинному коридору с зелеными, облупившимися стенами, с полом, выложенным красно-белой кафельной плиткой. На полу зияли проплешины, залитые цементом, — плитки повыпадали, и никто не счел нужным уложить их на свои места. Проще было заляпать дыры.

Позади заключенного, весело поигрывая резиновыми дубинками, шагали два коренастых краснолицых прапорщика, в которых, как думалось Полуяну, даже на пляже в голом виде можно было угадать тюремщиков.

Один из них, благоухая запахами лука, то и дело подавал команды: «Прямо. Направо. Лицом к стене».

Пока прапорщик гремел связкой ключей, выбирая нужный, Полуян успел заметить, что у стража — обвислые щеки, седые виски и узловатые пальцы, пораженные какой-то кожной болезнью.

Дверные петли давно не смазывались. Когда старший конвоя потянул ручку двери на себя, металл противно завизжал. Полуян вошел в камеру, воздух оказался еще более густым, чем в коридоре, — воняло острым мужицким потом и газами. Букет тюремных ароматов включал в себя и запахи параши — тяжелой железной бадьи, служившей для маленьких нужд больших преступников.

Полуян был уверен: как в любом загоне, где собраны звери разных пород, ему сразу же постараются определить подчиненную роль, чтобы он привык к своему положению и не рыпался. К такому приему Полуян был готов. Много раз он видел проявления тюремных нравов в кинофильмах, читал о них в книгах и никогда не воспринимал это как нечто «опереточное». Тюрьма — темный лес, в котором сохранить свою честь и порядочность трудно, если подчиняешься сильным.

Едва дверь за ним закрылась, с верхних нар сполз небритый тип с круглой мордой и сопливым носом. Он приблизился к Полуяну, выставив вперед два пальца «козой», как бы пугая новичка.

— Ты кто такой?

Из его рта потянуло гнилым запахом. Полуян понял, что перед ним далеко не самый большой «авторитет» криминальной компании. Паханы обычно не опускаются до мелкого шантажа и запугивания. Перед ним обычный «шестерка», придурок, играющий роль привратника в этой клоаке.

— Слушай ты, Сопля! Со мной у тебя, как в кино, не получится. Там ногой десять раз по башке врезают, а драка продолжается. Мне одного раза хватит. Не веришь? — Он говорил это не столько для типа, которого назвал Соплей, сколько для сведения тех, кто наблюдал за происходившим с нар.

В следующее мгновение Полуян схватил Соплю за лацканы куртки, притянул к себе. Затем едва заметным движением руки толкнул его от себя. Сопля кулем осел на пол и опрокинулся на спину.

С нар легко соскочил высокий черноусый красавец с типичным лицом абрека Кавказских гор. Подошел к Сопле, ткнул его носком ботинка в бок. Тот был в полной отключке.

— Ай, молодец! — Абрек протянул руку. Полуян подал свою, на всякий случай приготовившись к неожиданному рывку.

Абрек пожал его руку, но агрессивных намерений не проявлял.

— Люблю, когда работают чисто. Клянусь, без обмана. Ты десантник?

— Морская пехота.

— Значит, полковник.

— Нет, подполковник. — Полуян не любил такого рода закидоны: звание есть звание, и он не новоявленный казак, чтобы лепить себе звездочки на погоны по собственному желанию.

— Не спорь. Там, — абрек махнул рукой в сторону окна, — ты можешь быть кем угодно. Здесь будешь полковник.

Полуян понял: его приняли в этот изолированный мирок и по неписаному закону пометили кличкой. Спорить — что дуть против ветра.

Черноусый ухмыльнулся.

— Какая статья?

Полуян махнул рукой.

— Все равно ты не знаешь.

— Скажи.

— Двести тридцать восьмая.

— Э, Тэтэ, иди сюда. Ты слыхал, двести тридцать восемь?

Что-то в голосе абрека не понравилось Полуяну. Он сделал полшага назад, прижался спиной к сырой склизкой стене. На всякий случай. Показная доброжелательность кавказца его не обманывала.

Он знал: при любых обстоятельствах надо быть готовым отразить нападение. На него могли налететь с одной лишь корыстью — «обломать новичку рога», научить уважать «авторитетов», отбить охоту к сопротивлению.

С нар спрыгнул и вразвалочку подошел к беседовавшим второй абрек, ростом пониже первого и, похоже, пониже его рангом. Он был раздет до пояса. Демонстративно поигрывал мускулатурой.

Если начнется драка, решил Полуян, надо первым ударом выключать именно этого — Тэтэ. Он покрепче, значит, опасней первого. Коли его «выбить», дальше все пойдет проще.

— Двести тридцат восем? Я такой не слыхал, Вадуд.

— Я же говорил, — с усмешкой заметил Полуян. — С такой здесь не сидят.

— Мы узнаем, — сказал первый абрек, которого, как понял Полуян, звали Вадудом. — Сейчас узнаем. — Абрек повернулся к нарам. — Эй, Юрист! Иди сюда.

С нижней полки сполз пузатенький лысый мужичок с бегающими мышиными глазками.

— Юрист, что такое двести тридцать восьмая? — Вадуд приставил к груди лысого палец. — Объясни толково.

— Неповиновение. Отказ выполнять военный приказ.

— Ты какой приказ не выполнил?

— Военный, — улыбнулся Полуян. — Не все ли равно, какой именно?

— Ладно, мы все узнаем. Теперь пошли, покажу тебе место. Хорошее, как у меня.

Лопасти винта медленно раскручивались. Легкая зыбь бежала по щетине сухой травы.

Рахман захлопнул дверь.

Несущий винт, сверкая клинками лопастей, со звоном рубил горячий воздух.

— Все, поехали! — Рахман хлопнул вертолетчика по плечу.

Боевики загоготали, довольные своим уменьем шутить, довольные добычей. Первая — самая трудная — часть их плана прошла успешно. Даже с плюсом.

Рахман взял двухлитровую бутылку «пепси».

— Это что?

— Поставь на место! — сказал Чигирик отрывисто, будто команду подавал.

Рахман засмеялся.

— Частная собственность, да? Уважаю.

— Да, частная собственность. Сыну купил, не тебе.

Рахман поставил бутылку на место и сходил к чемодану с деньгами. Открыл, небрежно выдернул из пачки сотенную бумажку. Вернулся к пилоту. Потянул купюру.

— Возьми. Купишь сыну сто бутылок. Эту я забираю.

Он крутанул пробку. Жидкость зашипела, обостряя жажду. Рахман приложил горлышко ко рту. Сделал несколько жадных глотков. Вытер губы ладонью. Вышел к своим.

— Кто хочет пить?

Пить хотели все. Один за другим боевики прикладывались к бутылке.

Чигирик сосредоточенно держал курс на северо-восток Чечни, к озеру Будары. В какой-то момент он обернулся и увидел, что боевики, успокоились, застыв в нелепых позах.

Чигирик утопил кнопку на ручке управления. Вышел на радиообмен с вертолетами сопровождения.

— «Рапира», «Рапира», я «Щит». Как слышите?

— «Щит», я «Рапира». Слышу отлично. Что у вас?

— «Рапира», не могу сказать точно. Но веселые ребята успокоились.

— «Щит», срочное приземление. Срочное! Мы тут же подсядем к вам. «Щит», как понял? Иди на приземление.

Ровно три минуты ушло на то, чтобы возле севшего в степи вертолета опустились два других винтокрыла.

Крепкие мужики в круглых шлемах — «глобусах», в тяжелых бронежилетах, с автоматами «вал», удобными и скорострельными, выскакивали на землю и бежали к «Мишке» Чигирика.

Последним, высадившимся вместе с группой захвата, был полковник Мацепуро.

Рахман открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека, то и дело терявшего четкость очертаний. Лицо его показалось знакомым. Мадуев облизал сухие губы. Вздохнул горестно.

— Ты нехороший человек, переговорщик. Нехороший. Ты меня обманул.

Мацепуро встряхнул боевика за плечи, помогая ему вернуться к жизни.

— Нет, Мадуев, я тебя не обманывал. Перехитрил — другое дело.

Мацепуро отошел от террориста. Приблизился к Глущаку.

— Федя, у тебя есть «горючее»? Надо «растормозиться».

— «Смирновская», «Жириновка», «Брынцаловка». Что тебе?

— Только не политическое. Лучше уж самопальной, что твой батя гонит.

Глущак принес заветный чемоданчик, достал алюминиевую фляжку и налил до краев граненый стакан. Мацепуро осторожно принял его и выпил легко, точно воду. Глубоко выдохнул и вернул стакан майору.