А тут – нате вам, выходит, никакое не божество с Олимпа, а живой человек, и довольно симпатичный к тому же.

Геля почувствовала себя гораздо лучше и совсем перестала трусить.

– Ну хорошо. Теперь, когда мы все успокоились, ты, Глаша, можешь отправляться домой, а мы с Полей войдем в клетку со львами. Готова, дорогая? – Ольга Афиногеновна протянула девочке руку. Ладонь у Ливановой была совсем не холодная, как ожидала Геля, а сухая, горячая и крепкая. Это тоже успокаивало, и новоиспеченная гимназистка отважно кивнула:

– Готова.

Вот к чему Геля оказалась не готова – так это к тому, что в классе будут лишь девочки. То есть она, конечно, знала, что гимназия женская, но все-таки это было ужасно странно – ни одного самого завалящего мальчишки, только девочки, на первый взгляд все одинаковые, как инкубаторские, – унылая гимназическая форма, темные ленты в гладко причесанных волосах, все скучное, тусклое, просто умереть-уснуть.

Еще ее поразила тишина.

Когда они с Ливановой вошли в класс, две дюжины гимназисток разом бесшумно встали – а в Гелином лицее общий подъем сопровождался обычно диким грохотом.

Ольга Афиногеновна извинилась перед бородатым мужчиной в синем мундире, стоявшим у доски (доска была самая обыкновенная, точь-в-точь как Геля привыкла), и обратилась к ученицам:

– Дорогие мои, сегодня к нам вернулась Поля Рындина. К сожалению, она еще не вполне оправилась после болезни, поэтому прошу вас пока не донимать ее пустыми разговорами. Надеюсь, вы радушно примете вашу подругу и поможете ей своим участием.

С этими словами Ливанова указала Геле на свободное место в третьем ряду и покинула класс. Девочки снова бесшумно встали – как стая призраков, а Гелю охватил страх. Она ни за что так не сумеет! Обязательно сейчас что-нибудь уронит или грохнет тяжеленной крышкой парты!

Обошлось. Геля удачно приземлилась, то есть села на свое место, и, стараясь не шуметь, достала из ранца чистую тетрадь и пенал. Писали здесь не шариковыми ручками и не гелевыми, а вовсе даже перьевыми. То еще испытание! Геля вечером немножко потренировалась – получалось пока не очень. Перья царапали бумагу, оставляли кляксы, а вместо букв выходили какие-то жуткие кракозябры (а ведь она так гордилась своим аккуратным почерком!).

Урок только начался, и учитель проводил перекличку. Геля напряженно вслушивалась, запоминая имена и фамилии своих теперешних одноклассниц, – что бы там ни говорила Ливанова, а девочки есть девочки. Если Геля только заикнется о своей «амнезии», ее не оставят в покое. Станут расспрашивать, вынюхивать, подлавливать и, в конце концов, докопаются до всего – даже до Люсинды с алмазом. Нет уж, спасибо.

Рядом с ней сидела хорошенькая кудрявая девочка – Сашенька Выгодская. Видимо, с Полей они были подругами – Сашенька встретила ее радостной улыбкой и, улучив момент, шепнула:

– Полечка, как же хорошо, что вы вернулись!

Геле она тоже понравилась, только, к сожалению, подруги ей сейчас были ну совсем не кстати. Придется, наверное, воспользоваться шутливым советом Ливановой всерьез – ныть и жаловаться, пока все от нее не отстанут. Что поделаешь, постоянное притворство – суровая участь всех секретных агентов.

И секретный агент Геля Фандорина, она же Поля Рындина, она же потомок проклятого Тео, сосредоточилась на своей секретной миссии – в гимназию она вернулась, как велела Люсинда, теперь надо все здесь изучить и ждать дальнейших указаний Феи.

Уроки начинались в девять утра, каждый шел не сорок пять минут, как в Гелином лицее, а пятьдесят. В полдень – большая перемена, целый час. Обычно девочки уходили в гимназический садик, а если была плохая погда, взявшись под руки, бродили по рекреации и шушукались.

Все-таки без мальчишек было тихо. Слишком тихо. Никто не бегал, не дрался, не шумел, и Геля была вынуждена признать, что мальчишки не такие уж бесполезные существа. С ними все же повеселее.

У здешних девочек было любимое словцо – «развиваться». Все бурно развивались и очень много читали – надо думать, без интернета и телека иначе с тоски подохнешь. Из-за этих дурацких книжек в первый же день Геля чуть не влипла.

Сашенька Выгодская, которая взялась ее опекать, оказалась бойкой, разговорчивой и очень начитанной девочкой, вечно затевающей споры (она и похожа была на фокстерьера – маленького, но грозного бойца).

– …раньше я читала Тургенева, Гончарова, там, по-моему, не вполне раскрывается жизнь, – взахлеб тараторила Сашенька, повиснув у Гели на локте, – вот у Достоевского, у Толстого, особенно в «Анне Карениной», описана жизнь со всеми ее хорошими и плохими сторонами! Я больше обращаю внимания на темные стороны, но, разобравшись, много найдешь и хорошего, светлого…

– Анна Каренина – дурная женщина, а ваш Толстой пишет вредные книжки, мне мама говорила, – вмешалась крупная и чувствительная Лида Воронова, немного похожая на нервную корову, – я вот прочла у доктора Мёбиуса, что женщине пристало быть здоровой и глупой. Она должна заботиться о детях, а в остальном подчиняться мужчине. Женщина должна быть доброй матерью и верною женой, а не то что эта ваша Каренина…

– Какая же вы все-таки косная и неразвитая, – с досадой бросила Сашенька и обернулась к Геле: – Ведь правда? А ваша какая любимая книга?

– «Гарри Поттер», – неосторожно ответила Геля, сбитая с толку всеми этими Мёбиусами и Достоевскими.

– Никогда не слышала, – озадаченно проговорила Лида.

– Да потому, что вы здоровы и глупы! – припечатала ее Сашенька. – Это английская книга, да, Поля? Я знаю, что ваш папа любит все английское и сам занимался с вами этим языком! О чем же она, расскажите!

– Ну… – Геля подумала, что, может, и выкрутится. – Эта книга об одном мальчике, сироте… Сначала он не знал, кто его родители…

– Сиротка? Обожаю про сироток! Точно как у Чарской! – вскричала Лида.

– Чарская – страшная пошлость. Поля ни за что не стала бы читать такое! – убежденно сказала Сашенька. – Наверное, «Гарри Поттер» – это книга Диккенса. Он тоже пишет про сирот, но куда лучше, чем ваша глупая Чарская, так ведь, Поля?

– Да, – кивнула Геля и, чтобы не сморозить еще что-нибудь не то, позорно покинула поле боя. – Простите, у меня ужасно разболелась голова…

Но, кроме нечеловеческой начитанности, старинные девочки ничем не отличались от нормальных – так же хихикали, сплетничали, вели глупые дневнички (только не в интернете, а в хорошеньких альбомах), и Геля довольно быстро освоилась в классе.

Гимназия Ливановой считалась элитной: плату за обучение брали большую, но и преподавание велось на самом высоком уровне. Гимназистки в четвертом классе изучали алгебру, геометрию, историю, географию, грамматику славянского языка. Особое внимание уделялось иностранным языкам. Непривычными предметами для лицеистки XXI века были, пожалуй, закон божий и танцы вместо физкультуры.

Закон божий оказался совсем легким, похожим на урок русской литературы, – надо было читать, а потом рассказывать, что ты понял, или учить наизусть стихи – только религиозные, конечно.

С танцами пришлось бы плохо, не занимайся Геля в театральной студии. А так она умела танцевать и полечку, и мазурку, и даже вальс. Одно ее смущало – у них в лицее для физкультуры полагалась спортивная форма, а тут девочки не переодевались для танцев и после занятий пахли как стадо маленьких козочек. «Ну еще бы – в такой куче тряпок как не употеть», – с досадой думала Геля, которая никак, ну никак не могла привыкнуть к местной одежде.

Учителя в гимназии обращались к девочкам на «вы» и тоже носили форму, только не коричневую, а синюю. У мужчин – мундиры с золочеными пуговицами, у женщин – платья. Кроме обычного учителя, на каждом уроке присутствовала так называемая классная дама, или надзирательница. Она следила за порядком. В Гелином (вернее, в Полином) классе была Клара Карловна. Присмотревшись к ней, Геля поняла, что та до ужаса напоминает Швабру, их географичку, – такая же визгливая, занудная и придирается по пустякам. Даже заподозрила, что это Швабрина прабабушка. А может, порода такая вечная, кто знает.