характеристику Ахилла, делая его подлинным героем эпоса со всеми главными чертами

эстетического мироощущения Гомера вообще.

Наконец, если мы коснулись древнейшей основы облика Ахилла, о которой Гомер не

забывает говорить при всей классичности образа Ахилла, то следует напомнить также и те

черты позднейшего уже перезрелого эпоса, где перед нами не [242] просто раскрытие

внутренней жизни личности Ахилла, отсутствующее у старинных и суровых героев, но

еще и обрисовка разного рода капризов Ахилла, его неустойчивости и упрямства, его

излишней гневливости и выдвижения своих личных интересов выше своего

патриотического долга, которому он отдает всю свою жизнь, его непринципиальности как

в вопросе о наложнице Брисеиде, так и в вопросе о мести за Патрокла, в то время как он

должен был сражаться вовсе не из-за мести после убиения, но из-за долга перед родиной

вообще. Его героизм, его преданность интересам родины, его горячий патриотизм, его

храбрость и бесстрашие составляют центральное содержание его характера. Они не

подлежат никакому сомнению, они делают его величайшим героем не только Греции, но и

мировой истории. Без этого самоотверженного героизма Ахилл вообще не осуществлял бы

собою примата общего над индивидуальным, т. е. он вообще не был бы эпическим героем.

Однако это. центральное содержание его характера, с одной стороны, уходит корнями в

далекое мифическое прошлое и в незапамятную хтоническую старину. А, с другой

стороны, его характер представляет собою продукт уже позднейшего

субъективистического развития, когда идеалы сурового героизма уже уходили в прошлое,

а на очереди был капризный и своенравный субъект со всеми эгоистическими и

нервозными чертами своей неустойчивой внутренней жизни. Гомер и здесь верен своему

основному эпическому стилю, а именно его ретроспективно-резюмирующей тенденции,

заставлявшей его в своих художественных образах подводить итоги самым разнообразным

ступеням общинно-родового развития.

Это основное эстетическое заострение художественного стиля Гомера, особенно

видно на образе Ахилла.

Ахилл как характер есть не что иное, как только новый пример той предварительной

характеристики эпоса, которую мы имели вначале: Ахилл есть мифическое существо. Это

мифическое существо стихийно-телесного характера как в смысле чистой стихии, так и в

смысле пластического ее оформления; мифический, пластический, стихийно-телесный

образ Ахилла дан у Гомера эпически, т. е. внешне, внелично, поскольку все существенное

вкладывается в Ахилла только богами и судьбой, а сам он в основном только осознает свое

предопределение. Стихия, пластика, мифичность, судьба и предопределение и осознание

этой судьбы, ведущее от звериного бытия через нежное сердце к печали и обреченности,

включая капризную и эгоистическую психологию уже выходящего за пределы эпоса героя,

– вот что такое Гомер вообще и его Ахилл. Весь этот социально-исторический комплекс,

начиная от хтонической мифологии и кончая капризной психологией и цивилизацией,

необходимо понять как нечто единое и неделимое, не как механическую сумму, но как

живой и неразложимый организм. [243]

3. Агамемнон. Агамемнона Гомер явно не любит и часто старается его принизить.

И вообще «Илиада» во многих отношениях может рассматриваться как сатира на

ахейских царей и прежде всего на Агамемнона и Ахилла. Конечно, Агамемнон у Гомера не

так снижен, как Ахилл. Ахилла не трогает никакое поражение ахейского войска, а если что

и трогает, то только гибель близкого друга.

Агамемнон гораздо принципиальнее и гораздо менее мелочен, чем Ахилл.

Отобравши пленницу у Ахилла, на которую он, как верховный распорядитель на войне,

имел не меньшее право, чем Ахилл, он при первом же военном ущербе ахейского войска

возвращает эту пленницу Ахиллу и всячески его ублажает. Гомер рисует Агамемнона во

всем величии ахейского вождя, сравнивает его с богами и снабжает его оружием лишь

немного худшим, чем у Ахилла. Но Ахиллу легко было получить свой знаменитый щит,

поскольку он сын морской царевны, а та просила об этом оружии самого Гефеста.

Агамемнон – отважный воин, так как при всей гомеровской демократии он

бессменно командовал ахейским войском в течение всей войны. Его ведь ничего не стоило

сместить. Но он был на месте, и смещать его было нецелесообразно. Нестор называет его

сильнейшим оплотом для ахейцев во всей войне и не может отказать ему в той

величайшей чести, которой он обладает (Ил., I, 278 сл., 283 сл. ). Несколько раз он был

готов оставить поле сражения ввиду бесполезности борьбы и ввиду бесцельной,

бессмысленной гибели множества ахейцев. Предлагая прекратить войну (Ил., IX, 13-28),

он с сокрушением сердца констатирует обман Зевса, обещавшего ему победу, и со слезами

на глазах жалеет о смерти огромного числа ахейцев, проявляя тем самым гуманизм,

неведомый Ахиллу. О прекращении войны рассуждает не только Агамемнон, но и Нестор,

и Одиссей, и другие (X, 145-147). Агамемнон (XIV, 64-81) в самый критический момент

предлагает спустить часть судов с берега на море, чтобы тем самым хотя что-нибудь

спасти от подошедших к судам троянцев. Но это не есть его твердое мнение и уже тем

более не приказ, потому что после первого же краткого возражения на это Одиссея он

опять готов сражаться до конца.

Теоретически рассуждая и трактуя художественный образ формалистически, можно,

конечно, упрекать Агамемнона и за то, что он отнял и Брисеиду у Ахилла и за его советы

прекратить войну. Но сам Агамемнон вовсе не склонен преувеличивать своей мудрости и

вполне справедливо объясняет свои поступки наваждением Аты, демоном безумия (XIX,

78-144). Это указывает только на его скромность и на отсутствие у него всякого желания

упорствовать в своих ошибках. Его подробный рассказ о том, как Ата навела безумие на

самого Зевса перед рождением Геракла, не оставляет в этом никаких сомнений. Точно так

же обманутый [244] сном относительно отправления войска на родину (п. II) и в

дальнейшем разгадавший эту иллюзию, он скромно ретируется; и можно только пожалеть,

что столь возвеличенный царь оказался пешкой в руках коварного Зевса.

Из этого следует, что Агамемнон вовсе не обладает таким деспотическим и дерзким

характером, который многие ему приписывали. Наоборот, его характер слабоватый, как об

этом и говорит Диомед (Ил., IX, 39 сл.). Если он сгоряча и невпопад что-нибудь

приказывает и кто-нибудь его покритикует, он тут же готов взять свои слова назад,

извиниться и покрыть все своим миролюбием, как это и произошло однажды, например, с

его приказом идти в бой и с возражением на это Одиссея (IV, 338-363).

Этой его слабохарактерностью объясняются и его гневные вспышки, когда он

неожиданно вскипает, но тут же и утихомиривается. Именно этим объясняется его

знаменитая ссора с Ахиллом (Ил., I), причем Агамемнон оказался незлопамятным,

несмотря на все оскорбления со стороны Ахилла, а оскорбивший его Ахилл как раз

длительно злопамятным. И Нестор, упрекающий Агамемнона в том, что тот обидел

лучшего мужа (IX, 110), несомненно, хитрит, рассчитывая на скромность и совестливость

Агамемнона, что тут же и происходит: Агамемнон чистосердечно кается и глубоко

сожалеет об отобрании Брисеиды у Ахилла. И вообще Агамемнон терпеливо выслушивает

бесконечные возражения со стороны своих подчиненных и при этом никогда не прибегает

к крайним мерам наказания, а, наоборот, почти всегда старается исправить свои ошибки.

Он достаточно мягок и не мелочен. Рекомендуя Диомеду взять себе товарища для

разведки, он предоставляет ему полное право выбирать кого угодно и не считаться с