гомеровскому вопросу, а именно, что автор гомеровских поэм – художник. Все то, что
говорилось и говорится, например, об истории греческих племен, отражением которой
являются гомеровские поэмы, об истории разного рода культурных напластований в них, о
смешении диалектов у Гомера, о разного рода механистических соединениях и
разделениях в пределах гомеровского текста, об их редактировании, интерполировании,
перелицовке и т. д., и т. д., все это говорит нам о чем угодно, но только не о том, что автор
гомеровских поэм есть художник. Даже формально литературоведческий анализ поэм
Гомера и их [50] традиционная поэтика, состоящая из перечисления и классификации
литературных приемов у Гомера, тоже говорит нам очень мало о поэтической и
художнической личности подлинного автора гомеровских поэм. Эти поэмы не есть ни
история племен с их войнами и передвижениями, ни учебник греческой диалектологии
или поэтики, но это есть прежде всего художественное произведение, это песни,
содержащие в себе не буквальное и фотографическое отражение жизни и не научный ее
анализ, но живые картины и образы, порожденные глубокими и мудрыми чувствами
художника, захотевшего в обобщенной и красивой форме сказать о жизни своего народа.
Поэтому, пока мы говорили выше об истории греческого народа, нашедшей себе
отражение в поэмах Гомера, мы только научно конструировали эту историю на материале
поэм, но этим еще ни слова не сказали об этих поэмах как художественном произведении
и ни на один момент не прикоснулись к их автору как к художнику. Очень резкое и
принципиальнейшее противопоставление нашей ученой реконструкции поэм и их
подлинной художественной действительности – это тоже один из самых основных
результатов истории гомеровского вопроса, которая, к сожалению, очень часто грешила
полным непониманием этого противопоставления.
4. Эпический художник. Теперь спросим себя, что же это был за художник и в
какую именно художественную форму он облек те материалы из истории греческого
народа, которые мы выше реконструировали путем отвлеченно-научной абстракции. Это
был эпический художник, каковая истина, несмотря на всю свою простоту, тоже далеко не
всегда в достаточной мере принималась во внимание. Так, вся эта работа
контаминирования, редактирования, интерполирования и пр. не имеет ничего общего с
творчеством эпического художника. Ниже будет раскрыто мировоззрение и стиль такого
художника; сейчас же необходимо сказать только то, что эпический художник это тот,
сознание которого тождественно с сознанием народа на общинно-родовой ступени его
истории, т. е. личное сознание такого художника вполне до-лично, или вне-лично, причем
подобное сознание выбирает и соответствующие ему художественные формы.
5. Греческий эпический художник. Но и этого мало. Каждый народ имеет свой
эпос, и чтобы не впасть в отвлеченную фикцию какого-то вне-национального эпоса,
необходимо сказать, что Гомер есть еще и греческий эпический художник. Это не есть,
например, средневековый христианский эпос житий святых, где на первом плане была
проблема духа, а человеческое тело трактовалось как темница духа. Это не есть также и
средневековый германский эпос какой-нибудь «Песни о Нибелунгах», где изображалась
жизнь и подвиги мрачных и титанических героев. У Гомера была языческая влюбленность
в земного и материального [51] человека, в его тело и материю, в физического героя,
физически защищавшего свой народ и физически побеждавшего стихийные силы
природы. Эта подчеркнутая телесность греческого языческого мироощущения вообще
определила собой одно общепризнанное свойство античного гения, а именно его
пластичность, которая и заставила Маркса увидеть в греческом искусстве
«недосягаемый образец» и Энгельса во всем мировоззрении греков художественную
«целостность». Вот что дало Гомеру его греческое происхождение.
6. Греческий ионийский эпический художник. Однако греки имели слишком
длинную историю и слишком разнообразно проявляли себя в своем художественном
творчестве, чтобы одно простое указание на греческое происхождение того или другого
поэта могло конкретно нам его обрисовать. То, без чего невозможно даже и приблизиться к
пониманию Гомера, это есть его ионийство, которое нужно уметь формулировать не
только как сумму определенного рода диалектальных особенностей его языка, но и как
целое мировоззрение, предопределившее также и его стиль. Это экспансивное и легкое
настроение ионийца бьет нам в глаза почти в каждом стихе гомеровских поэм; но оно,
ярко ощущаясь нами как факт и будучи установлено в науке как неопровержимая
особенность гомеровского творчества, все еще, однако, не нашло для себя адекватного
научного выражения и все еще излагается многими в самых общих, пока только
восторженных тонах.
7. Греческий ионийский эпический художник эпохи разложения общинно-
родового строя и перехода его в рабовладельческую формацию. Далее, и самое
ионийство Гомера все еще не есть его последняя по конкретности характеристика. Автор
гомеровских поэм есть тот иониец, который живет в Греции накануне классового
рабовладельческого общества, а может быть, и в самом его начале; и это мы должны
утверждать с полной уверенностью потому, что его отношение к общинно-родовой
формации и прежде всего его отношение к мифологии, как общинно-родовой идеологии,
чрезвычайно свободно и игриво, причем эта свобода доходит до юмористического
отношения, а эта игривость часто граничит у него даже с некоторого рода фривольностью.
Если Маркс говорит, что Гомер «выше своих богов», то, очевидно, это значит и то, что
Гомер выше и вообще общинно-родовой формации, поскольку эти боги были именно
порождением этой последней. Однако поскольку у Гомера все же еще нет никакого
рабовладельческого общества в положительном смысле, а есть только критическое и
эстетическое, чисто светское отношение к общинно-родовой формации, мы и должны
говорить, что Гомер – это иониец именно эпохи перехода от одной общественной
формации к другой, или поэт эпохи перехода греков «от варварства к цивилизации»
(выражение Энгельса). [52]
8. Аттическое завершение гомеровского эпоса.
а) Восходящая классическая демократия. Наконец, чтобы дать последнюю по
конкретности характеристику социальной и поэтической личности Гомера, необходимо
учитывать, что в пределах указанного перехода от одной общественной формации к
другой было много самых разнообразных и антагонистических прослоек и что Гомера
необходимо связывать не только с этим временем вообще, но и специально с какой-нибудь
определенной социальной средой этого времени. Если поставить вопрос о той
общественности и публике, для которой пел Гомер, то это, конечно, были не цари и даже
не аристократы, а та зарождающаяся и восходящая в VIII–VI вв. ионийская демократия,
которая уже порвала с общинно-родовым строем, но еще не выработала своей
законченной идеологии и потому пользовалась пока старой общинно-родовой поэзией, но
в своей новой и вполне светской ее интерпретации.
Однако в настоящее время мы располагаем достаточным количеством данных об
аттических элементах в гомеровском эпосе, которые трактуются разными
исследователями, конечно, по-разному, но в которых ионийская стихия Гомера как раз и
получила свое последнее завершение. У многочисленных теоретиков «ядра» – это грубые
позднейшие интерполяции, у Кауэра – это культурные напластования, у Бете – это личные