несмотря на известное несоответствие этого последнего уровню дальнейшего развития

цивилизации. Известно о некоем Феагене Регийском, что он еще во времена Камбиза

выступал в защиту Гомера и был первым писателем, подвергшим Гомера обсуждению.

Разные неловкости у Гомера обходили путем аллегорического их толкования. Это находим

у Анаксагора, Метродора Лампсакского, Стесимброта Фасосского. Против философов

защищал Гомера Деметрий Фалерейский. Особенно прославились в аллегорическом

истолковании Гомера как и всей древней мифологии вслед за киником Антисфеном стоики

– Филодем, Зенон, Клеанф, Хрисипп, Кратет Молосский, Гераклид Понтийский. Другие

сократики отнюдь не разделяли этого аллегорического метода, как это можно видеть из

разных мест Ксенофонта и Платона. Аллегорический метод не исчезал в течение всего

эллинизма, дожил до неоплатоников и превратился у них в целую систему философии и

мифологии, где он, строго говоря, уже перестал быть внешним аллегоризированием и

превратился в основное орудие тогдашней диалектики. И вообще последние столетия

античности отличаются стремлением спасти Гомера и как поэта и как отца философов –

тенденция, которая ярко выявила себя уже в век греческого Возрождения (Максим

Тирский, Дион Хризостом) и которая дает себя чувствовать во всей позднейшей

орфической литературе и многочисленных цитатах из Гомера у неоплатоников и в

Халдейских оракулах. Порфирию принадлежит целый трактат «О пещере нимф», в

котором этот философ подвергает философско-символическому толкованию известный

нам из XIII песни «Одиссеи» образ пещеры на Итаке (правда, весьма загадочный). Оратор

же IV в. н. э. Фемистий (Orat. 20) прямо называет Гомера «праотцем и основоположником

рассуждений Платона и Аристотеля».

в) Ученая критика. Одним из самых ранних поэтов и грамматистов, работавшим

над текстом Гомера, был писатель V в. до н. э. Антимах Колофонский. Но если мы

захотели бы представить себе в точности, как занимались Гомером позднейшие античные

филологи, а именно александрийцы, то наилучшим материалом для этого могла бы

послужить XXV глава «Поэтики» Аристотеля, где с педантической подробностью

рассматриваются всякие возможные подходы к тексту писателя в целях их толкования или

исправления.

Здесь нужно упомянуть знаменитые имена александрийских ученых, потрудившихся

над толкованием, исправлением и изданием гомеровского текста, это – Зенодот Эфесский,

Аристофан Византийский и Аристарх Самофракийский. Первый из них разделил

«Илиаду» и «Одиссею» каждую на 24 песни и отличался большой смелостью в

исправлении текста Гомера, доходя до вычеркивания целых стихов. Второй известен своей

[36] осмотрительностью, осторожностью и большой филологической проницательностью.

Третий заново издавал Гомера, определял подложные места в нем и, подходя критически,

устанавливал текст. В венецианской рукописи Гомера можно найти также схолии из

Аристоника, Дидима, Геродиана, Никанора. Изданий Гомера в античности было вообще

немало. Его издавали и города и частные лица (так, например, известно, что Аристотель

издал Гомера для своего знаменитого ученика Александра Македонского).

Несмотря на тщательность работы александрийских ученых, в настоящее время она

расценивается во многих отношениях не очень высоко ввиду того, что эти ученые хотели

во что бы то ни стало сделать Гомера ясным, понятным, общедоступным и вполне

совершенным поэтом, удаляя из него все архаическое, непонятное и противоречивое. Это

в значительной мере снижает достоинство их работы над Гомером, давая в наши руки

подчищенного и выправленного писателя, хотя в других отношениях проделанная ими

работа еще до настоящего времени остается ценной и нужной.

г) Аристотель о Гомере. В заключение мы хотели бы привести некоторые мысли из

Аристотеля, в которых знаменитый философ, как нам кажется, формулирует общее

отношение античности к Гомеру, хотя и глубоко критическое, но положительное и даже

восторженное.

В главе XXIV своей «Поэтики» он пишет (перев. Новосадского): «Гомер и во многих

других отношениях заслуживает похвалы, но в особенности потому, что он единственный

из поэтов прекрасно знает, что ему следует делать». И далее: «... и нет у него ничего

нехарактерного, а все имеет свой характер». В «Этике Никомаховой» III.5 Аристотель

утверждает, что Гомер в своих поэмах воспроизводил древнюю общественно-

политическую жизнь (ср. также фрг. 154) и, следовательно, характерное у него касалось

человеческой жизни в целом. Имея в виду Гомера, Аристотель также пишет в «Поэтике»

(та же гл.): «В эпосе нелогичное незаметно, а удивительное приятно». Поскольку же

Гомера часто обвиняли в ложном изображении жизни, Аристотель отводит это обвинение

следующим образом: «Гомер прекрасно научил и других, как следует говорить ложь: это

неправильное умозаключение ... Невозможное, но вероятное следует предпочитать тому,

что возможно, но невероятно ... Так, несообразности в «Одиссее», в рассказе о высадке (на

Итаке), очевидно, были бы недопустимы, если бы это сочинил плохой поэт; но тут наш

поэт другими достоинствами сглаживает нелепое, делая его приятным».

Таким образом, Аристотель стоит выше всяких отдельных противоречий или

несообразностей у Гомера, но относится к нему прежде всего с эстетической точки зрения,

ценя в нем художественный реализм, и притом сознательный реализм, т. е. изображение

того, что является «характерным» для жизни, а [37] также и того, что кроется в ней в виде

«возможности» и что развертывается поэтом в художественную действительность. Нам

кажется, что в античности не было более глубокого и трезвого отношения к Гомеру, чем

то, которое мы находим у Аристотеля, и что в основном это и есть последнее слово о

Гомере самой античности. Заметим при этом, что у Аристотеля нет ни малейшей

склонности аллегоризировать; и это видно не только по соответствующим главам из

«Поэтики», где он касается Гомера, но и из тех многочисленных толкований Гомера, о

которых мы мржем судить по многочисленным фрагментам из его сочинения «Трудные

места из Гомера» (фрг. 142-179 по изданию фрагментов В. Розе). Аллегористика, правда,

не была лишена больших достоинств, поскольку она многое подчеркивала такое, что без

нее оставалось непонятным или неясным. Тем не менее непосредственно эстетический

подход к Гомеру и анализ его художественных методов, конечно не могла заменить

никакая аллегористика. Наиболее глубоким исследователем Гомера именно с этой стороны

и оказался Аристотель.

III. Гомер в новое время.

1.Гомеровский вопрос на Западе до Вольфа. До Ф. А. Вольфа, известного

немецкого филолога (конец XVIII в.) весь культурный мир продолжал видеть в Гомере

единоличного автора обеих поэм. Раздавались отдельные случайные скептические голоса,

но они, не приводя никаких научных оснований, тонули в общепризнанных мнениях.

Таково было во Франции мнение Добиньяка (1715) о том, что Гомер – выдумка, в Италии –

Джамбатисто Вико (1730) считал, что Гомер – собирательное имя для многих поэтов и

поколений, в Англии – Роберт Вуда (1769) отрицал письменность для эпохи Гомера.

2. Фр.-Авг. Вольф своим исследованием «Введение в Гомера» (1795) настолько

заострил вопрос о личности Гомера, что после него возникла по гомеровскому вопросу

огромная литература.

По Вольфу, поэмы появились в X в., когда не существовало никакой письменности.

Но даже и после записи текст все еще подвергался разнообразным переделкам со стороны

ученых и критиков.

В «Илиаде» и еще больше того в «Одиссее» мы находим вполне определенное