охотником Орионом (Од., V, 121-124) и Клитом, внуком прорицателя Мелампа (XV, 250

сл.). Антропоморфность Зари чисто по-гомеровски доведена до того, что на острове Ээе

находится у нее дом и площадка для танцев (XII, 1-4). Даже этот маленький образ Эос у

Гомера представляет собою сложнейший социально-исторический комплекс, в котором

можно нащупать как элементы матриархальной мифологии, так и элементы зрелого

героизма вплоть до возникновения привольной роскоши и эпических стандартов.

Мифология остального неба тоже представлена у Гомера весьма слабо. Она получает

свое развитие только в эпоху эллинизма. У Гомера ясно сказано только об Орионе,

охотнике, похищенном Эос-зарей и за это убитом Артемидой и впоследствии вознесенном

на небо (Од., V, 121-124). Поскольку «мощь Ориона» сопоставлена на щите Аполлона

вместе с Плеядами, Гиадами и Медведицей (Ил., XVIII, 485-489), можно предполагать, что

уже в гомеровскую эпоху все эти фигуры были связаны между собой мифологически, а

именно, что Орион охотился [300] за разными животными на небе в виде Плеяд, Гиад и

Медведицы. Интересно также и то, что Орион одновременно имеется и в Аиде, где он

тоже продолжает охотиться за разными животными (Од., XI, 572-575). Это то же самое,

что и Геракл, который, с одной стороны, находится в Аиде, а с другой стороны, находится

на Олимпе вместе со своей небесной супругой Гебой. Здесь воочию можно наблюдать

основную тенденцию эпоса совмещать разные мифологические эпохи в одном и едином

мифологическом комплексе.

Вообще же относительно слабой мифологии неба у Гомера необходимо сказать, что

она явилась у него результатом огромного развития абстрагирующего мышления,

потому что времена прямого и непосредственного небесного фетишизма для Гомера уже

ушли в отдаленное прошлое; и демоны небесной и поднебесной области уже слишком

отделились от этих областей, чтобы эти последние продолжали трактоваться как

самостоятельные божества.

Спускаясь ближе к земле, мы встречаемся с ветрами. И здесь гомеровское

очеловечивание доведено до крайности. Формально имеется бог ветров Эол. Но если мы

прочитаем рассказ Одиссея об его известном приключении с Эолом (Од., X, 1-76), то

найдем здесь очень много странного. Прежде всего Эол вовсе не бог. Он только мил богам

(2), и Зевс сделал его стражем над ветрами (21 сл.). Во всем остальном это самый

обыкновенный земной царь, живущий на своем собственном острове и со всеми

особенностями развитого героического быта. То, что Эол прячет ветры в мешок и отдает

его Одиссею, как и вся последующая история со вскрытием этого мешка, поднявшейся

бурей, возвращением Одиссея к Эоду и изгнанием Эолом Одиссея за ненавистность богам

производит впечатление сказки: Гомер здесь верен себе – воспользовавшись всеми

мотивами социального развития, начиная от кровнородственной семьи и кончая

героическим бытом, Гомер превратил все это в забавную сказку, чтение которой уже очень

мало говорит о реальности характеризованных здесь персонажей, а больше об их худо

жественной занимательности.17)

Из отдельных ветров у Гомера выступает свирепствующий северный ветер Борей.

Его зооморфическое прошлое отмечено в посещении им лошадиных стад и порождении

им от чтмх лошадей чудесных коней, могущих мчаться по верхушкам колосьев созревшей

нивы и по морским волнам (Ил., XX, 221-229). Обычно же он выступает у Гомера просто

как бурный северный ветер. Южный ветер Нот, юго-восточный Мм р, равно как и

западный Зефир, у Гомера упоминаются как ветры, в которых нет ничего божественного и

нет ничего антропоморфного. [301]

в) Наземные божества. Спускаясь на землю, мы прежде всего встречаемся,

конечно, с Деметрой, которая, хотя и живет на Олимпе и считается олимпийской богиней,

тем не менее мыслится у Гомера как богиня земледелия (Ил., V, 499-501, XIII, 321).

Находясь в кругу героических божеств, она – русокудрая (V, 500), сестра Зевса, с

прекрасно заплетенными косами (XIV, 326), мать Персефоны (Од., XI, 217). Тем не менее

роль этого образа у Гомера совершенно ничтожная ввиду превалирования военных и

семейных тем в обеих поэмах.

Роль Диониса у Гомера тоже самая ничтожная. Да это и не могло быть иначе. Это

божество со своим диким оргиазмом, со своими буйными и безумными вакханками, со

своими субъективными исступлениями, было совершенно чуждо светлому, веселому,

жизнерадостному, а часто даже легкомысленному и вообще говоря светскому Гомеру. Тут

могли быть только рудименты каких-нибудь отдаленных оргиастических представлений,

либо едва заметные ростки нового культа Диониса, разыгравшегося в Греции уже после

сформирования основного костяка гомеровских поэм. Более или менее подробный

дионисовский миф мы находим только в Ил., VI, 130-140, где рассказывается о

преследовании младенца Диониса и вакханок Ликургом, сыном Дрианта, о бегстве

Диониса в море, об ослеплении Зевсом Ликурга и об его жалкой смерти. На фоне

гомеровских поэм этот рассказ ощущается как совершенно инородное тело. Еще говорится

о рождении Диониса, «радости людей», Семелой (XIV, 318 сл.) и об убиении Артемидой

Ариадны, невесты Диониса (Од., XI, 321-325). Чаша, в которой покоились кости Ахилла и

Патрокла, – дар Диониса Фетиде и работа Гефеста (XXIV, 72-75). Здесь, очевидно, уже

имеется в виду связь Диониса с вином. Андромаха волнуется подобно менаде (Ил., XXII,

460 сл.). Значит, до Гомера уже дошли слухи и о безумии вакханок. Все это, однако, тонет

в спокойном эпическом повествовании Гомера.

Из нимф Гомер знает прежде всего горных нимф. Эти горные нимфы обсаживают

вязами могилу Гетиона, отца Андромахи (Ил., VI, 416-419), – мотив уже вполне

поэтический, т. е. продукт свободного поэтического вымысла, а не какого-нибудь

стандартного поэтического приема. Услышавши смех Навсикаи и ее спутниц, Одиссей

спрашивает (Од., VI, 123 сл.):

Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых.

Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?

Горные же нимфы выгоняют коз на острове киклопов для доставления пищи

Одиссею и его спутникам (IX, 154-158). Нимфы полей сопровождают Артемиду (VI, 102-

106).

К нимфам относится и знаменитая Калипсо. Происхождение ее очень высокое. Она

дочь самого титана Атланта (Од., I, [302] 49-52). Однако в изображении Гомера уже ничего

титанического в Калипсо не осталось. Это красивая пышноволосая женщина, которая

одевается в серебристое платье, тонкое и мягкое,, с золотым поясом (V, 230-232),

занимается пением и тканьем (61 сл.), живет в богато убранной пещере, окруженной

роскошной растительностью, влюбляется в Одиссея, семь лет держит его около себя и

произносит гневную, хотя и бессильную, речь. по доводу приказания Зевса отпустить

Одиссея домой (118-144). В ней нет не только ничего титанического, но даже нет к вообще

чего-нибудь демонического. Единственный ее божественный признак – бессмертие, не в

силах изменить ее чисто человеческий образ; Одиссей даже не хочет бессмертия, которое

она ему предлагает в награду за постоянный брак с нею» (203-220).

Из низших земных демонов упоминаются еще богини рожениц Илифии, дочери Геры

(Ил., XI, 269-271), Ата, Обман или Ослепление, тоже дочь Зевса, которую отец сбросил с

Олимпа на землю за ее пособничество Гере во время рождения Геракла (XIX, 90-95, 125-

133); Мольбы, опять-таки дочери Зевса, исправляющие дурное действие на людей Аты,

морщинистые, хромоногие, с робким взглядом (IX, 502-512); Гипнос – Сон, брат Смерти