отнести и довольно частый у Гомера эпитет героев diotrephēs – «вскормленный Зевсом».

В качестве бога героического общества Зевс создает и охраняет все права, имеющие

значение для этого общества – Ил., I, 238, II, 205, IX, 98, XVI, 384, Од., XVI, 403; Зевс –

охранитель клятв – Ил., III, 107, 276, 320, IV, 158, 236, VII, 69, 76, 411, X, 329, XIX, 258,

XXIII, 43, Од., XIV, 158, XVII, 155, XIX, 303, XX, 230, 339, XXI, 200-202; он охраняет

права гостеприимства – Ил., III, 350, 365, XIII, 624, Од., III, 346, XIV, 158 и мститель за

неуважение к чужеземцам и просящим – Ил., XXIV, 570, 586, Од., VI, 207, VII, 164, 180,

316, IX, 270, XIII, 213, XIV, 57, 283, 389, 404, XVI, 422, XXII, 334, 379; покровитель

герольдов – Ил., I, 334, VII, 274, VIII, 517.

Некоторого рода объединением хтонических и героических функций Зевса является

наслание им безумия – Од., IX, 411, снов – Ил., I, 63 и молвы II, 94, Од., I, 282, II, 216.

[291]

Разницу между прямой речью гомеровских героев и эпическим повествованием самого

Гомера еще раз отметим в отношении Зевса. Когда в «Илиаде», VII, 478-481,

изображается, как Зевс целую ночь гремел в небе, замышляя недоброе, и как при этом

трепетали ахейцы, то это есть рассказ самого Гомера; и мыслится, что оно так и было на

самом деле. Или когда в VIII песни (216) Зевс создает славу Гектору, а в стихе 335

пробуждает отвагу в троянцах, то это есть тоже только объективное эпическое

повествование. Иногда переживания героев вполне соответствуют тому, что боги

объективно замышляют в отношении этих героев. В XI песни, 285-290 Гектор знает о

предстоящей помощи Зевса; перед этим он узнал об этом от Эриды, или он же в XV песни,

719-725 ожидагет помощи от Зевса, поскольку перед этим он узнал о ней от Аполлона.

Однако Нестор в VIII песни, 141-144 распространяется о возможности получить

помощь от Зевса, а сам не только ничего не знает о планах богов в отношении ахейцев, но

еще и высказывает сентенцию о непостижимости божественной воли. Аякс в XVII песни,

629-632 констатирует, что Зевс помогает троянцам, но приписывает это меткости

троянских стрел, не зная, что перед этим сам Зевс потрясал своей эгидой. Агамемнон в XI

песни, 278 сл. приписывает свое ранение Зевсу, в то время [292] как в эпическом рассказе

об этом ничего не сказано; и возможно, что, с точки зрения Гомера, Агамемнон здесь

просто заблуждается. Агенор в XXI песни, 570 объясняет успехи Ахилла помощью Зевса;

но на самом деле эта помощь Ахиллу начинается только в дальнейшем, потому что в XX

песни, 26-30 Зевс сознательно решает несколько задержать исполнение своего обещания,

данного Фетиде.

В суждениях о хтонизме Зевса тоже играет не последнюю роль различие между тем,

что говорят у Гомера герои и что говорит о Зевсе сам Гомер. Хтонизм в прямых речах

героев во многих случаях может расцениваться как сознательная стилизация у Гомера под

древний хтонизм.

б) Аполлон и Артемида. Аполлон у Гомера, в противоположность ходячим

представлениям о нем, один из самых страшных, злых и аморальных демонов. Его

хтонизм прямо бьет в глаза при чтении Гомера. То он насылает чуму на ахейцев и

шествует «ночи подобный» (Ил., I, 43-53). То он подкрадывается сзади к Патроклу и

оглушает его насмерть (XVI, 789-795, 849). То он глумится над Ахиллом, издевательски

обманывая его перед поединком с Гектором (XVI, 600-605) и тем вызывая у Ахилла

беспощадную критику своего поведения (XXII, 15-20). Гера называет его «другом

нечестивцев и всегда вероломным» (XXIV, 55-63). Это именно он дает лук Пандару (II,

827), и именно он вместе с Артемидой внезапно умерщвляет своими стрелами ни в чем не

повинных людей (XXIV, 758 сл., Од., III, 279-281, VII, 64 сл., VIII, 226-228, XV, 409-411).

Это именно он с Артемидой убивает детей Ниобы (Ил., XXIV, 603-607). Артемида тоже

является убийцей Ариадны (Од., XI, 324 сл.), матери Андромахи (Ил., VI, 428), Ориона

(Од., V, 122-124) и некоей женщины в вымышленном рассказе Одиссея (XV, 477-479).

Аполлон и Артемида являются у Гомера прежде всего богами смерти и вероломного

убийства. Как отличны эти гомеровские персонажи от позднейших общепризнанных

красавцев!

в) Афина Паллада и Арес. Афина – совоокая. Значит, когда-то она сама была совой.

Когда она вступает на колесницу Диомеда, то эта последняя трещит под огромной

тяжестью богини (Ил., V, 837-839). Кричит она вместе с Ахиллом на троянцев так, что те

отступают только от одного этого крика (XVIII, 214-224). Одним своим дыханьем она

отподит копье Гектора от Ахилла (XX, 438), в сражении она пользуется непобедимой

эгидой, шкурой когда-то вскормившей Зевса козы, или других мифических существ (II,

446-449). Диким хтонизмом веет от изображения этой эгиды Афины (Ил., V, 738-742):

Плечи себе облачила эгидой, богатой кистями,

Страшною; ужас ее обтекает венком отовсюду,

Сила в ней, распря, напор, леденящая душу погоня, [293]

В ней голова и Горгоны, чудовища, страшного видом, ....

Страшная, грозная, Зевса эгидодержавного чудо.

Титанически-киклопический характер Афины особенно выступает в «Илиаде» в

сравнении с «Одиссеей», где она суетится около Одиссея на манер любвеобильной матери.

Это, конечно, не мешает тому, чтобы Афина Паллада превращалась и в разных людей (I,

105, VII, 19 сл., XIII, 221 сл., XXII, 205 сл., XXIV, 502 сл.), и в ласточку (XXII, 239 сл.), и

потрясала эгидой над женихами (297 сл.), и летала по воздуху на своих крылатых

сандалиях (I, 96-98), и избивала своим копьем неугодных ей героев (99-101), и

проделывала магические операции для украшения Одиссея и Пенелопы.

Арес – одна из самых красочных фигур гомеровского эпоса. Из всех олимпийских

богов – это наиболее дикое существо, несомненно, негреческого происхождения, очень

плохо и слабо ассимилированное с олимпийской семьей. У Гомера он, конечно, уже сын

Зевса. Но это явно позднейший мотив, продиктованный постоянным стремлением эпоса

объединять в одно целое греческие и негреческие элементы мифологии. На самом деле это

максимально-хтонический демон на Олимпе. И это не только бог войны, самой

безобразной, самой беспорядочной и самой бесчестной войны, но прежде всего и сама

война, само сражение или поле сражения. «Завязать сражение» – «завязать Ареса» (Ил., II,

381). Когда хотели сказать «прекратить войну», говорили «прекратить Ареса» (XIII, 630).

Вместо «безумствовать на войне» говорили «безумствовать от Ареса» (IX, 241). «Плясать

Ареса» – с особенным пылом сражаться в битве» (VII, 241). «Тягаться (или судиться) ради

(для) Ареса» – это сражаться двум войскам (II, 384, XVIII, 209). Самая битва называется

«делом Ареса» (XI, 794). Арес отождествляется с копьем (XIII, 442-444) и даже раной

(567-569). В выражении «битва Ареса» (II, 401) родительный падеж «Ареса» едва ли

является просто genet. possessivus. Скорее это какой-то genet. originis, или materiae, или

explicativus. «Руки Ареса» (III, 128) есть тоже, конечно, не что иное, как война. Во время

сражения Ареса насыщают кровью (V, 289, XXII, 267). Вот почему и Афина (V, 32) и

Аполлон (456) называют его «запятнанным кровью». В столь высоко развитом

поэтическом языке, каким является язык Гомера, все подобного рода выражения

обыкновенно толкуются как простая метонимия. Но уже не раз указывалось, что это

гораздо больше, чем метонимия, что это есть воскрешение страшных воспоминаний о

диком прошлом, когда действительно демон войны не отличался от самой войны и когда

само сражение понималось как дикое демоническое предприятие, а может быть, даже и