— Ворваться ко мне ночью, — продолжала она сердито, — поймать меня именно в тот момент, когда я только что вышла из душа, без косметики на лице, в первом попавшемся халате, который я успела схватить, в старом халате, оставшемся еще со школьных времен! Тебе должно быть стыдно!

— Я скоро раскаюсь, но дай мне немного времени.

— Иди на кухню и налей себе еще выпить, если хочешь, — тон был суровый, — а я пока переоденусь и приведу себя в порядок!

Она вихрем унеслась в спальню и захлопнула за собой дверь. Я побрел на кухню, где, пребывая в глубокой задумчивости, рассеянно сделал два джина-тоника со льдом. Ее замечание о том, что меня ударили по голове, почему-то озадачило. Как она догадалась, что меня били по голове? Впрочем, что это меняет, подумал я, выпил, немного успокоился и налил себе еще. Когда Соня вышла из спальни, я сидел на бывшем белом кожаном диване в гостиной и приканчивал третий джин-тоник.

— Ты отсутствовала так долго, что лед в твоем стакане растаял.

— Как я тебе нравлюсь? — услышал я ее грудной, волнующий голос.

Я поднял глаза и обомлел. Она стояла передо мной в маленьком платьице для девочки-подростка, собравшейся на первый в жизни взрослый бал. Из скромной клетчатой материи в мелкую зеленую и белую клетку, с короткими рукавчиками-фонариками. Вырез от плеча до плеча и пояс, завязанный бантом. Оставалось загадкой, как Соня втиснула в него свои зрелые формы, но зрелище было сногсшибательным — она излучала эротизм и соблазн.

Из выреза выпирала пышная грудь, тонкая ткань тесного лифа не скрывала ни одной детали. Пояс поднялся на несколько дюймов выше талии, а поскольку Соня давно выросла из платьица, подол заканчивался намного выше коленей, и из-под него соблазнительно выглядывали белые шелковые трусики.

— Я собираюсь на одну забавную вечеринку, где все должны быть в костюмах персонажей из детских стихов и сказок, — объяснила она. — Как ты считаешь, что, если я надену это ради смеха?

— Ты будешь самой потрясающей пастушкой, мечтой каждого пастуха. В этом наряде ты выглядишь настолько сексуально, что, если какой-нибудь тип рассмеется, увидев тебя, знай — он голубой!

— Мне хотелось посмотреть, какое впечатление я произведу на тебя, Дэнни. — И она опять исчезла в спальне.

Я действительно разволновался, вернее сказать, она не оставила меня равнодушным, но я не хотел, чтобы она это заметила. Я выпил теплую жидкость из ее стакана, чтобы отвлечься. Потом разыскал два самых высоких бокала, набил их льдом, которого должно было хватить по крайней мере часа на два, и сделал свежий джин-тоник. При новом появлении Сони внутри меня пропели фанфары в честь ее старого наряда — эластичного бикини пронзительного оранжевого цвета.

— Как приятно видеть уже полюбившиеся вещи, — проникновенно сообщил я, когда она уселась в кресло. Я заметил, как при этом на ее голом животе образовалась легкая складочка.

— Кажется, в моем стакане не было льда, когда я выходила сюда в последний раз. — Она посмотрела на меня подозрительно.

— Да кому нужен теплый, выдохшийся джин с тоником? Я сделал тебе свежий, достойный твоего оранжевого бикини.

— Но кто выпил старый, теплый, куда он делся? — продолжала выпытывать она.

— Джин был там еще хороший, жалко было выливать, — признался я скромно и быстренько перевел разговор на другую, занимавшую меня сейчас гораздо больше тему: — Я тебе еще не говорил, что занят глубоким научным исследованием жизни одной незамужней австралийки лет двадцати четырех или пяти, которая похожа на тебя?

— Знаешь, если тебя не ударили по голове, ты наверняка где-то свалился с лестницы.

— Но я серьезно по поводу исследования. И у меня готов первый к тебе вопрос: чем ты занимаешься в жизни? Работаешь?

— Работаю? — Казалось, она была сражена таким предположением. — Ну, это занятие я оставлю на старость, если никого так и не уговорю взять меня замуж.

— Значит, ты богата? Может быть, удачно вложила денежки и имеешь приличный доход?

— Ну, приличным доходом те тридцать долларов в неделю, которые я получаю от отца, не назовет даже такой ушибленный в голову, как ты.

— Ты с кем-нибудь делишь эту квартиру?

Она округлила глаза:

— Ты же знаешь, что нет!

— Одинокая тетя оставила ее тебе по завещанию?

— Если она это сделала, то почему-то мне ничего не сказали владельцы дома, продолжающие как ни в чем не бывало брать с меня тридцать пять долларов в неделю.

— Восхищаюсь твоей способностью уметь выделить эту сумму из тех тридцати, что ты получаешь от отца. Здесь мои исследования заходят в тупик. Получается неувязка. Возможно, есть человек, который платит за тебя квартплату? А также время от времени посылает тебе продукты и спиртное? Оплачивает счета в магазинах?

— Не знаю, куда ты клонишь, но мне не нравятся твои дурацкие исследования, Дэнни Бойд! — сказала она холодно.

— Но истинный исследователь не только определит неизвестный фактор, но и постарается раскрыть его. Итак, следите, мисс Шеппард. — Я вытащил из бумажника сложенную фотографию. — Читаю: «Майку, с любовью. Всегда твоя…» — И тут она вырвала фотографию у меня из рук.

Пару секунд, как бы не веря своим глазам, Соня рассматривала портрет с открытым от удивления ртом. Картина напоминала телевизор с выключенным звуком.

— Где ты взял это? — наконец выговорила она едва слышно.

— В столе Майка Буржесса. А где еще, по-твоему, я мог это взять?

— Он сам дал тебе портрет?

Я покачал головой:

— В данный момент он отдыхает, у него сильная мигрень. Так что мне пришлось взять самому, без посторонней помощи.

— Да как ты посмел! — Синие глаза засверкали негодованием. — Ты, лживый воришка, сукин сын! Я звоню в полицию!

— Успокойся, Соня. Нет ничего страшного в том, чтобы влюбиться в человека на двадцать лет старше. Главное, чтобы деньги могли компенсировать разницу.

Она дико на меня посмотрела, потом из ее горла вырвался звук, похожий на орлиный клекот, но, по-моему, она этого сама не сознавала. Зато я все понял и был наготове. И когда она, привстав с места, буквально бросилась на меня, нацелив в лицо длинные отточенные ноготки, я шустро скатился с дивана на пол. Не ожидая такого подвоха, она промахнулась и по инерции упала на спинку дивана вперед головой. Как я и предполагал, такая хрупкая мебель не была рассчитана на потрясения. Диван опрокинулся назад и повлек за собой Соню.

Я поднялся на ноги и сверху взглянул на интересное зрелище. Диванной подушкой Соню прочно удерживало в вертикальном положении вниз головой, и в воздухе торчали беспомощно длинные стройные ноги. Вообще вид сверху мне очень нравился.

— Ты не ушиблась? — спросил я участливо.

— Ты еще спрашиваешь? — Голос звучал приглушенно. — Вытащи меня отсюда, ты, идиот!

— Не понял, что ты сказала?

— Я говорю, вытащи меня отсюда, ты, тупой, проклятый идиотский ублюдок!

— Ладно, — согласился я, — только потом не ругай за мой метод, он может показаться тебе необычным.

— Что? — В голосе прозвучала паника. — Ты не посмеешь! Не смей!

— Возможно, у тебя для этого маневра не слишком удобная позиция, — с сомнением сказал я, — но думаю, я справлюсь!

Невзирая на ее отчаянные заглушенные диваном вопли, я просунул пальцы под тугой эластик, захватил его сколько мог и дернул изо всех сил. Через мгновение ее каблуки стукнули об пол, потом показался торс, медленно принимавший вертикальное положение, и, наконец, голова. Я отпустил бикини, перехватил ее за плечи и поставил на ноги.

— Ну, как ты теперь? — заботливо спросил я.

— Отойди от меня, ты, буйно помешанный сексуальный маньяк! — сказала она яростным шепотом.

Я поспешно выпустил ее плечи.

— Я не жду благодарственной речи. Простого «спасибо» от тебя будет вполне достаточно.

— «Спасибо»? — Она истерически расхохоталась. — За то, что спас? Да ты взгляни, что ты со мной сделал! Вот, смотри! — И она повернулась.

О чем я не подумал, когда вытаскивал Соню, так это о ее нежной коже. Войдя в контакт с диванной кожаной поверхностью, она сильно пострадала. Верх бикини теперь болтался у нее на шее, а все тело было в красных полосах от шеи до… О! Я умолкаю.