Человек ощущает смысл своей жизни тогда, когда то, что он делает в настоящем, связано с его думами о будущем. Этого чувства у Татьяны не было, и она не видела никакого смысла в том, что стоит на площадке электрокара, вызванивая мелкую дробь, мчит свой груз из заготовительного цеха в формовочный. Единственный смысл ее труда заключался в том, что он был нужен комбинату. Но не задуматься над тем, что происходит вокруг нее, Татьяна не могла, и прежде всего ее поразила та легкость, с которой прижилась на комбинате Санда.

Татьяна не знала матери. Судьба одарила ее двумя мачехами. Одна из них стала ее бабушкой, другая по своему возрасту могла быть старшей сестрой. Но признать Санду сестрой она тоже не хотела. Их отношения были холодны и не лишены неприязни. Почти одновременно они поступили работать на комбинат и однажды встретились у заготовительного цеха. Татьяна даже не узнала Санду. В рабочем комбинезоне и шахтерке, из-под которой торчали завитки волос, жена отца походила на мальчишку. Санда первая окликнула ее и сказала грустно, показывая рукой на тяжелый моток проволоки, который катила в ремонтно-механический цех:

— Твой отец изверг! Смотри, что он заставил меня делать.

— Кладите на тележку, подвезу.

— Нет, нет, — отказалась Санда. — Вот пораню себе руки, пусть знает.

И вот та же Санда через какие-нибудь два месяца хвалилась дома за столом, что она получила третий электромонтерский разряд, и ругала Василия за то, что кто-то из его бригады подсунул ей неисправный рубильник. К удивлению Татьяны, та самая Санда, которая никогда не работала на заводе и пошла туда со слезами, нашла там смысл своей жизни. И теперь, после разговора с Улей, Татьяна понимала, почему так произошло. Работа в цехе сближала ее с Василием, заставляла его забыть ее прошлое, и ради этого стоило быть электромонтером, привыкнуть к высоким лестницам и тяжелым моткам проволоки. Как же так? Ее, Татьяну Тарханову, десять лет учили в школе, ее воспитывал комсомол, а она не может найти себе места в жизни. Санду сослали в Хибины, ее перевоспитывали в заключении, и еще неизвестно, что она делала после Хибин, а она сразу нашла себя. Подобные размышления не очень-то были приятны Татьяне. К тому же они вызывали пренебрежение к собственной, еще недавно такой самоуверенной личности. Но как далеко от пренебрежения к самой себе до оскорбительного унижения в глазах других! А между тем это ждало впереди Татьяну. И ждало потому, что с приходом на комбинат таких, как Уля, Татьяна и им подобных, возникали свои противоречия. Молодые рабочие были очень нужны комбинату. Без них у него не могло быть будущего. Но в самом комбинате были люди, которые не хотели принимать новичков. Они смутно понимали, что их начнут равнять под новеньких, и одно это вызывало внутренний протест.

Еще до конца обеденного перерыва Татьяна привела в порядок свою тележку и сразу же после гудка погнала ее за глиной. Она ехала, рассыпая вокруг себя веселый звон, приветствуя им одних и требуя дороги у других. Миновав неширокий проезд, она въехала в прессовую и затормозила. Путь ей преградили ремонтники. Подтянув к пролету мотор и, видимо, не желая ждать, когда за ним придет тележка ремонтно-механического цеха, они решили захватить чужой транспорт. К Татьяне подошел Крюков. В руках у него была деревянная лопата.

— Свезешь наш мотор в механическую. Понятно?

— Нет, непонятно.

— Подождут твои формовщицы.

— А не подождешь ли ты?

Татьяна дала задний ход электрокару и, слегка откатившись, на полной скорости ринулась вперед. Крюков отскочил в сторону, но изловчился и ударил ее лопатой ниже поясницы. Удар был меткий, звучный и вызвал смех. Татьяна остановила тележку, спрыгнула на землю и решительно подошла к парню. Он не испугался и, выставив ногу, весело сказал:

— Что, понравилось? Могу еще раз киселя дать.

Но он не рассчитал, что перед ним девчонка, которая не раз дралась с мальчишками, и, не успев подмигнуть другим ремонтникам: мол, смотрите, каков я кавалер, — полетел вместе с лопатой на землю.

— Ешь сам на здоровье!

Это столкновение не имело бы никаких последствий, если бы его виновником не оказалась Верка Князева.

После своей неудачной попытки поступить буфетчицей в театр Верка Князева затаила вражду к Татьяне. Но что она могла сделать? В театр не придешь ругаться — выгонят. И вдруг она увидела ее на электрокаре, возчицей глины. Так, значит, жизнь снова сравняла их. Подожди же, Танька Тарханова! Верка подозвала Крюкова, который проявлял к ней интерес, и, показывая на проехавшую мимо Тарханову, спросила:

— Ты знаешь эту девчонку?

— Видал.

— Слабо будет на ее тележке отправить мотор в механическую.

— Скажешь!

— Не сдрейфишь, сегодня пойду с тобой в кино.

Но ухажер оказался недостаточно стоек на ногах, и Верка Князева, забыв о всякой осторожности, сама ринулась в бой. Нет, она хорошо помнила, что в драке с Танькой уже однажды потерпела поражение, а потому, забежав по другую сторону пресса, подбоченилась и закричала, чтобы все ее слышали:

— Ишь ты, недотрога какая! Думаешь, не знаем, с кем ты путалась? Знаем! Да я бы тебя не то что лопатой, дегтем по заднице смазала, паскуда ты этакая!

Татьяна, которая могла постоять за себя, когда надо было защищаться кулаками, оказалась совершенно беспомощной перед руганью и чудовищной ложью. Как заставить замолчать эту Князеву? А та продолжала бесноваться, выкрикивая все новые оскорбления. Татьяна оглянулась, ища хоть чьей-нибудь защиты, и убежала из цеха, оставив на дороге свой электрокар.

После работы она возвращалась домой прибитая, униженная. Уля шла рядом и говорила:

— Князеву и Витьку Крюкова мы приструним. Им так просто это дело не пройдет. Будут знать, как хулиганить на производстве... Вообще эта Верка типичная тунеядка. У нее два привода за спекуляцию.

Но ничто не могло утешить Татьяну. Теперь разнесут по комбинату о ней славу гулящей девки. А что она может сделать, чтобы люди не поверили Князевой? Ничего! Значит, надо бежать. Куда — неважно. Но здесь, на комбинате, она работать не будет. В эту минуту ей больше всего не хватало Дроботова. Он, конечно, посоветовал бы, что ей делать. Но театр на гастролях, Дроботова нет в городе. «Милый Иннокентий Константинович, если бы вы только знали, как тяжело и плохо вашей Тане, которую вы уже, наверное, забыли».

Дома, никому ничего не сказав, она легла спать. Но сон не шел. Она поднялась, потом без цели бродила по двору и огороду, нигде не находя себе места. Она чувствовала себя беспомощной. Только совершенно ничтожного, недостойного человека могут так оскорбить, как оскорбили ее. Она даже не может сказать об этом деду. И вообще лучше уйти к Ульке, а то начнут расспрашивать да выпытывать.

У Ефремовых ее встретил Федор. Он сидел за столом и пил чай, рассматривая свое лицо в никелированной поверхности электрочайника.

— Уля у себя? — спросила Татьяна.

— Ушла куда-то со своим Матвеем. Выкопала себе жениха из прошлого.

— Во-первых, ему только тридцать шесть, он совсем не старый, а во-вторых, он не жених, а просто товарищ.

— Ты вот тоже ходишь одна, товарища найти не можешь. Не скучно?

— Скучно? Не знаю.

Федор оживился:

— Я тебе скажу — ты поменьше Ульку слушай. Вот не понимает сестрица, что так просто хорошую жизнь на ладошке не поднесут. И ты такая же. Ну скажи, зачем тебе глина? Ну чего ты там, на комбинате, добьешься? Седьмого разряда? Да и то через десять лет! И в этом счастье? А я бы тебя мог устроить инспектором горторготдела. Инспектор Тарханова! Гроза глинских торгашей. Положение, отношение, уважение. Ты только в магазин, а тебе уж норовят что-нибудь подсунуть: окорок, панбархат, бурки.

— Не вижу ничего хорошего. Взятка.

— А зачем ее брать? Тебе взятку, а ты взяточника к ногтю. А нашему обществу честные люди нужны. Этого только Улька не понимает. Видишь ли, она считает, что человек должен быть честен вообще. А по-моему, всякая честность должна пользу приносить. Иначе на свете честные люди переведутся и останутся одни жулики. Так пойдешь инспектором?