— Я читала в "Бригите", что за границей разорившиеся бароны по заказу танцуют с богатыми дамами. За это нм платят якобы огромные деньги, и если они вместе идут в ресторан, то дама заранее передает ему целый конверт с деньгами, будто тот угощает ее шампанским из своего кармана. Есть, конечно, и девушки, taxi girls, но знаете, Берчу, в Бирзгале таких нету. Как только я подумаю — фу!
— А теперь я говорю "фу"! Потому что вы меня превратно понимаете. Если девушки пригласят таких, как Мадис, то ведь никто им не заплатит ни копейки, только потом от имени дома культуры скажут "Спасибо!". По существу это общественная нагрузка!
— Ну, если действительно не будут платить, то я поговорю. У меня в трикотажном цехе три знакомых девушки — Камилла, Ванда и Урзула, раньше мы все вместе разбойничали.
— Вы сказали — разбойничали? О’кей, тогда назовем вашу труппу как за границей — "Cannibal girls", "Девочки-людоедочки".
— Darling, в таком случае они обязательно придут!
Бертул по пути заглянул на репетицию эстрадного ансамбля. Репетировали прямо огромной сцене, потому что эстрадная музыка зависит от электричества и штепселей. Позади сцену от кулис отгораживал печально серый, насыщенный пылью занавес. Четыре музыканта, покуривая, вяло перелистывали ноты, временами играли. Певец, женственный, мягкий и розовощекий, ходил по сцене и, разогревая голос, иногда вдруг выпячивал кадык и издавал несвязные звуки. Руководитель ансамбля постоянно передвигал по носу когда-то старомодные, но теперь снова вошедшие в моду очки в металлической оправе и тискал электроорган. Эта штука стоит тысячу рублей, жаль, что у него нет сходства с церковным органом, думал Бертул, — тот можно бы продать, разобрав по трубочке. Выпитая за обедом рюмка мятного ликера воодушевляла Бертула изречь какое-нибудь дельное слово. Так как в музицировании он не очень разбирался, то решил дать общие руководящие указания. Усевшись в первом ряду, он сказал:
— Как надо играть, вы и сами знаете. — Но музыканты на эту лесть не среагировали никак. — Все же со стороны глядя, скажу — надо выглядеть более современными, чтобы на экспериментальном вечере в субботу все было, как говорит наш шеф, "так как-то исключительно". Но на вас и порядочных штанов нету, не говоря уже об исключительных.
Оркестранты, все как один, принялись осматривать себя: уж не снял ли кто с них штаны. Нет, на каждом потрепанные джинсы. Только у певца были брюки клеш в зеленую полоску.
— По рублю за час — фрак не купишь… — мрачно ответил Капельмейстер.
— Фрак пусть останется для скрипачей, современная музыка наряжается по-другому. Современная музыка включает, в себя не только звуки, но и цвета. Для этого и существуют прожектора и цветные пиджаки. Если по-другому нельзя, пусть останутся те же самые брюки, только нашейте на них модные заплатки! На коленках и на заднице. И микрофонов слишком мало. Достаньте хоть негодных, но по меньшей мере с десяток, и пусть сцена будет полна проводами, как… почва в лесу корнями. Как за рубежом! Потом — жесты, товарищи, жесты! Женщинам, разумеется, легче, у них есть чем вертеть и шевелить и спереди и сзади, но мужчины в современных оркестрах тоже не стоят, как оскопленные. Головы-то у вас на плечах такие же, как и у женщин, — почему вы не можете трясти ими в такт? И то же самое насчет ног — женщины топчутся и выставляют одну ногу перед другой. Мужчинам это тоже не возбраняется. Равноправие полов! Вообще — движение, товарищи, движение!
Эти наставления музыканты, казалось, выслушивали серьезно. Через час Бертул, на этот раз трезвый, снова явился на репетицию вместе с аккуратно одетой дамой, седую голову которой даже в этот теплый день прикрывала шапочка из сверкающей материи, украшенная искусственными цветочками. Это была пенсионерка, в прошлом учительница английского языка Вилциня.
Бертул усадил ее в зале и попросил, чтобы солист ансамбля спел что-нибудь из своего репертуара, желательно на английском языке.
— А на другом языке стоящую вещь и не оторвешь, — пояснил певец, сжимая в ладони микрофон.
После выступления Бертул спросил учительницу, не смогла бы она перевести текст песни на латышский язык.
— У вас есть чувство юмора! Разве это был английский язык? Я в тридцать восьмом году целое лето провела в Лондоне, понимаю даже жаргон "кокни", на котором говорят хулиганы, но в этом исполнении — ни слова.
После ухода учительницы Бертул пояснил певцу:
— Как бы то ни было, но дикция английского языка соответствует у вас стандарту. Если бы эта англичанка вас поняла, я бы забеспокоился. Поп-музыка не проповедь, тут ничего не надо понимать, эмоции есть — и порядок. Так держать!
Нарбут отмотал с огромного рулона оберточной бумаги метров десять и нарисовал плакат. "Экспериментальный вечер "В речном затоне цветут водяные лилии". С феерическими представлениями и с развлечениями для посетителей". Под этой аршинной надписью была нарисована укутавшаяся в водяные лилии русалка, по лицу и по волосам очень похожая на Азанду. Когда плакат еще подсыхал на полу сцены, Касперьюст лязгнул зубами:
— Ну… это уже как-то так… очень исключительно — совсем голая!
— Что ж поделаешь, у русалок всегда так: внизу ничего не надо, там рыбья чешуя, а наверху… блузки или еще что-нибудь другое я нигде не видал, — бормотал Нарбут.
— Это… это то же самое, как если бы женщина вышла голой на улицу, ведь мы же это будем вывешивать на улицу. Это противоречит правилам общественного порядка. Не хочу платить административный штраф.
Нарбут, откровенно плюясь, пририсовал русалке бюстгальтер. Потом пригвоздил все это к витрине на краю улицы.
В субботу вечером уже с восьми часов пошла бойкая торговля билетами.
— Рубль? Раньше мы тряслись за шестьдесят копеек, — дивились недозрелые покупатели, которые сами еще не зарабатывали.
— Будут и представления, — неустанно пояснял Бока.
Теперь весьма пригодился и такой пережиток капитализма, как основательный дощатый забор, который опоясывал весь парк дома культуры. В потемках, может быть, кто-нибудь, на ком поплоше штаны, и рискнет перелезть, но большинство пойдет в этот загон, как послушные овечки через ворота, где, положив под рукой, как парашютисты парашюты, белые штурмовые каски, дежурили охранники общественного порядка со своим шерифом Кергалвисом во главе. До половины девятого посетители толпились вокруг буфета. Потом на танцевальную эстраду явились музыканты в двухцветных штанах и в белых рубашках. Ранее невиданные штаны, у которых одна штанина была желтой, другая синей, всех явно заинтриговали. Пьющие пиво покинули буфет, девушки — столы с мороженым и все собрались вокруг танцплощадки, обнесенной кольцом закрепленных в земле скамеек. Дождь не грозил. Солнце, скрывшись за прибрежными ветлами, румянило округлые облака сенокосной поры, которые под вечер, как отара ласковых овец, набродившись за день по безбрежной лазури, теперь столпились на небосклоне. Сзади, оттуда, где возвышался трехэтажный безоконный корпус сцены дома культуры, медленна приближалась ночь. Зажглись спрятанные в листве деревьев прожекторы. Они заставили сверкать все яркие части музыкальных инструментов и стерли на эстраде все тени, как солнце в пустыне Кара-Кум, которое от самого большого верблюда бросает самую малюсенькую тень. Руководитель оркестра с негнущейся спиной надел очки и взялся за трубу. Ударник тряхнул волосами, с силой опустил ногу на педаль барабана, треснул обеими медными тарелками, а потом стал колотить в три разного калибра барабана. Мембраны усилителей завибрировали на полную мощь. Из дупел старых лип без звука поднялось целое облако галок и, вопреки обычаям, без громких воплей протеста проплыли в сторону близлежащего леса. Экспериментальный вечер отдыха начался.
Из путаницы проводов и микрофонов, откуда-то из-за оркестра, вынырнуло зеленое явление и, глядя вдаль, поверх дома культуры, на невидимое здание Рижской киностудии, тянуло за собой черный провод. Спокойно, мелкими шажками, чтобы не свалиться с красной, толщиной в два пальца, подошвы, Азанда не видела, но почувствовала, что выглядит именно такой, как та дама, какую видела она во французском журнале "Vogue" у стойки в гонконгском баре. В зрителях этот наряд вызвал поначалу разочарование — ведь Азанда же обычно на вечерах обнажала ноги, как кавалерист саблю, отправляясь в бой.
