— Это деньги на мое пропитание, теперь ведь я не буду есть дома. — В письме она сообщила, что домой не вернется до тех пор, пока родители не решат устроить свадьбу, о чем следует сообщить тетке Амалии в Бирз-гале.

В бирзгальском автобусе сидело несколько обывателей, которые вслух разбирали надписи на спинах их рубашек.

— "Fit!", — это, наверное, иностранная футбольная команда. А может, фирма на спине, как у хоккеистов "Динамо". На попках обыкновенный уссурийский тигр. Что означает тигр на штанах? Это значит тигр в брюках?

— Но девушки в футбол не играют, — возразил кто-то.

Значит, глядя сзади, их приняли за девушек. Это льстило — в движении хиппи за границей внешние отличия полов выравнивались и сливались как днем, так и ночью.

Лестное внимание сопровождало их и в Бирзгале — особенно в те моменты, когда каблуки их платформ цеплялись в рытвинах асфальта. Обнаружилось, что под тиграми на штанах имелись и другие символы. У Брони нашиты красные губы и надпись "Kiss me", а у Байбы две большие клубники. Местные так и не поняли, что все это могло означать.

— А если я была бы в шортах, старухи съедали бы меня глазами и плевали бы на мои голые ноги, — сказала Байба.

На Сосновую улицу, где проживала тетка Свика, надо было проходить мимо углового дома, где в тенечке на ящике из-под пивных бутылок сидел Шепский, поглядывая на прохожих большим карим глазом. Еще издали он заметил желтые рубашки. Когда Биннии остановились возле киоска выпить бутылку лимонада, Шенский, заметив, что Броня мужчина, шепнул ему на ухо:

— Сегодня привезли наукшенский пиво!

Биннии решили к окружающим в Бирзгале относиться совершенно безразлично, но они не предвидели, что окружающие не будут к ним безразличными, Шенский дышал пивом ему прямо в ухо.

— Пиво, ну и что? — ответил Броня, не повернув головы.

Наверное, читает "Здоровье" и пьет кефир? Кефир и ранний картошка. Если вам нужен картошка, я покажу огород! — И Шенский разразился своим громким смехом.

Биннии пошли своей дорогой. Шенский открыл футляр от очков, только что торчавший из Байбиного рюкзака. В таких женщины иногда храпят деньги. Пусто. Шепский положил футляр на прилавок.

— Наверное, обронили. Будут искать, отдай.

— Не ты ли вытащил? — засомневалась киоскерша.

— Я? У меня нет очки и футляр не нужен.

Напротив дома культуры Биннии остановились.

Азанда выпятила грудь, и они заметили эмалированный круг над сердцем Азанды, с надписью на английском языке: "Jamaic Acres". — "От меня можно получить почти все". Байба попросила только два мороженых.

Когда Азанда признала висевшие у незнакомцев на красных веревках голые трупы из желтой жести равноценными своему жетону стюардесс "Jamaic Aeres", завязалась дружественная беседа.

— Здесь жуткая глушь, — вздохнула Азанда.

— У нас с собой потрясные кассеты, Джеймс Джоплин, — ответила Байба.

— Где вы будете ночевать?

— На Сосновой улице у старой Свикене.

— В том глиняном доме? Знаю. Я Азанда.

— Бинний. Бинни.

Подъехал грузовик.

— Чао! Вот твой комбикорм. — Скродерен снял коробку с мороженым и через боковую дверь внес ее в киоск. Скродерен тоже выпятил грудь, чтобы те увидели его распятого. Волосы у него были длиннее, чем у пришельцев. Лоб, обрамленный волосами, подвязанными черной узкой лентой, намного шире, нос тоньше. Вообще он выглядел более одухотворенным, это он знал сам.

— Мы из Риги, — пояснила Байба, не зная, что Скродерен поэт, и приняв его за рядового местного хиппи.

— Андрис, — представился Скродерен, так как в современном мире в связи с развитием демократии вес фамилий значительно упал. Никто ведь больше не говорит Чарлз Виндзорский, а просто принц Чарлз.

— Они будут жить в риге Свикене. У них есть кассеты с Джоплином!

— Тогда послушаем! — Не теряя достоинства поэта, Скродерен поднес ладонь к виску. Так будто бы делают в австралийской армии.

— Заходите! Чао! — И они опять закинули за плечи рюкзаки. На горбатом мосту, который поднимался выше улицы, они остановились. Отсюда было видно, как на дне реки по течению извиваются водоросли. Между ними, как черные запятые, шныряли рыбки. На самом дне лежали блестящие крышки от консервных банок последнего выпуска. Свесив ноги с берега, сидели два рыбака.

— Раз уж сидеть, я бы брала с собой транзистор, а то какой смысл зря время убивать.

Далее на краю улицы над домами возвышалась шестиугольная обитая досками башня.

— Поднятый стоймя гроб; что в нем хранят? — Через открытую дверь виден был красный автомобиль. — Ага, у них свои пожарники. Ну да, деревянный город… Надо запомнить, где находится пожарка, авось когда-нибудь воспользуемся машиной.

Улица свернула направо, чередой домов и садов приближаясь к реке. Последний дом стоял поодаль от остальных, посреди картофельного поля возле пышных кустов сирени и дикой сливы. Это была старая, обрезанная посередине рига. Тот конец, в котором когда-то молотили, был разобран, большой треугольный фронтон забит досками, в оставшихся глинобитных стенах прорезаны окна. Будто вестник двадцатого века, к торцу риги была пристроена веранда с широкими окнами в мелкую шашку. Протоптанные в мураве тропинки вели к колодцу и к столику под сиреневым кустом, далее огибали веранду, возле которой росли разные цветы, из них Байба наверняка узнавала только желтые анютины глазки.

— Здесь можно развернуться… — одобрительно пропыхтел Броня.

— В этой риге живет тетя Свика, — пояснила Байба. — Муж ее умер от какого-то паралича, а сама она на вязальной фабрике, что ли, работает.

В это время грохнула старая железная щеколда и дверь открылась; на каменный порог вышла бойкая, круглая женщина с непокрытой головой, в старом пыльнике, полы которого свисали до земли. Заметив гостей, она всплеснула руками:

— Байба, ты ли это? А это твой брат? Уже вернулся из армии! Ты, говорят, был у границ Китая. Бог вас послал: я бегу на пиебалгский автобус — сын с невесткой едут на Карпаты, а я останусь сидеть с детьми. Как хорошо, что ты поживешь здесь эти две недели! А я хотела попросить соседку, чтобы цветы поливала. Теперь обойдемся. Все, что найдете съедобного, ешьте, чтобы не испортилось. В шкафу творог, картошка в погребе под кухней, там же половина копченой свиной головы. Ключ в дверях… Ну, я бегу! Какое счастье, что приехали… Это потому, что я во сне видела двух ягнят. — Женщина подхватила клетчатую сумку и засеменила к городу.

Биннии переступили высокий порог. Байба уже забыла, как тут все выглядело; и так они рука в руке, как Бензель и Гретель, обследовали остатки этой риги, былого пристанища для чертей.

Кухня была просторная, с низким потолком и в одним окном. На исшарканном кирпичном полу сидела кошка и умывалась. Заметив незнакомцев, она прыгнула на стол, со стола на полку с посудой, а оттуда исчезла на чердак. Полки были застелены газетами, края которых украшали самодельные бумажные кружева.

— Как на бабушкиных панталонах!

Поверхность двухконфорочной плиты отдавала черным блеском. Байба тронула ее пальцем:

— Фу, жирная! Где электроплитка? Не станем же мы надрывать легкие, разжигая огонь. Тогда уж лучше есть сырую картошку. Почему нет газа? — На скамеечке стояло два ведра. — Слава богу, вода принесена.

Из кухни дверь вела в комнату. Деревянные потолочные балки уложены так же низко, но зато обмазаны глиной и побелены.

— Смотри, лавровый лист для супа! — Броня указал на высохший венок из дубовых листьев, висевший на стене.

Комната была заполнена коллекцией разностильной мебели, собранной в течение многих десятилетий. Центральное место занимала двуспальная кровать с изогнутыми спинками.

— Так. Две подушки. Нам хватит.

Подле обоих окон трехступенчатые, выкрашенные белой краской подставки для цветов. На них горшочки с пеларгониями, фуксиями и миртой.

— Окна заполнены растительностью, поэтому комната темная, — сказал Броня.