Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии - image458.jpg
Рис. 103. Общий вид памятника

Непрерывная надпись тянется в качестве волос через все четыре головы (рис. 104). Тут можно прочитать такой текст: С АРКОНЫ ЯРА МОРЯ И РУСИ ВАГРИИ, ЯКИ У ЯРА МОРЯ, РУСЬ У ГУЩИ ПЛАВАНИЙ У ЯРА МОРЯ. МОРЯКИ. Здесь следует прокомментировать некоторые слова. Во-первых, новым для нас является словосочетание РУСЬ ВАГРИЯ. Следовательно, не только остров Руян считался Русью, но и Вагрия. Далее, вместо относительного местоимения КАКИЕ здесь употребляется слово ЯКИ, характерное для западных славянских языков. То же самое можно отметить и в связи с предлогом У вместо В. Таким образом, памятник поставлен морякам как из Арконы, так и со всей Вагрии.

Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии - image460.jpg
Рис. 104. Мое чтение надписей на памятнике и вокруг него

О том, что перед нами памятник, можно понять, прочитав надпись на изображении побережья. Слева от монумента на самой верхней гряде читаем: ПАМЯТИ МОРЯКОВ И МОРСКИХ БРАТЬЕВ. Как я предполагаю, под «морскими братьями» понимались пираты, то есть морской десант. Они не имели отношения к постановке парусов, плетению канатов и искусству управления кораблем, но зато брали чужие суда на абордаж и были мастерами рукопашного боя и фехтования. На другой гряде я читаю продолжение: МОРЯ ЯРОВА, ХТО АКИ ПИРАТЫ (в последнем слове участок ПИРА написан в обращенном цвете) ЯРА МОРЯ ПРИНЯЛИ СМЕРТЬ; дальше следует участок берега, на котором можно прочитать слово: ВЫИГРАВ, а на соседнем холме – МОРСКИЯ ПОБОИЩА.

Теперь читаем надписи на холмах справа от памятника. На верхнем холме: АРКОНЫ ХРАМА ВОИНЫ МОРЯ ЯРА. На холме ниже: МОРЯКИ МОРЯ ЯРОВА. В обращенном цвете: РУССКИЕ МОРЯКИ НА КОРАБЛЯХ МОРЯ ЯРА НА «АРКОНЕ». На третьем холме в прямом цвете: И ЛИЦА, И ТРУПЫ ЯРА МОРЕ ПРИНЯЛО. На ближнем участке к монументу слева можно прочитать текст: ЯРА МОРЕ, АРКОНА, ВАГРИЯ, а справа от монумента – НАД МОГИЛАМИ МОРЯКОВ МИРА. Таким образом, монумент сооружен над братскими могилами, а четыре головы у одного туловища символизируют духовное единство русских моряков и морских братьев.

№ 55. Подлинный вид «Святовида». Лик Святовида из Арконы весьма примечателен. Он был высечен на каменной плите и изображал усатого и бородатого мужчину с рогом в руке. Любор Нидерле упоминал о нем в разделе «Скульптура» своей монографии и даже привел изображение на рис. 1 с подписью: «Псевдославянский памятник из Альтенкирхена на Руяне (по Вайглу)» [94, с. 439] (рис. 105). Под Альтенкирхеном понимается современное название древней славянской Арконы.

Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии - image462.jpg
Рис. 105. Изображение Святовида у Л. Нидерле на стеле и мое предварительное чтение надписей

Раздел «Скульптура» Л. Нидерле начинает такими словами: «Больше чем об архитектуре и живописи мы знаем о скульптуре, так как нам известно несколько памятников, хотя и немногочисленных, которые с большей долей вероятия можно отнести к славянской скульптуре языческого периода. Кроме того, имеются исторические сведения о значительном развитии скульптуры у славян. Наряду со множеством мелких фигурок пенатов, сделанных из дерева и глины, которыми, по словам Гельмольда, изобиловали города полабских и балтийских славян, большинство крупных языческих храмов, как, например, в Ретре, Арконе и Щетине, Гоцкове, Коренице, Волине, Бранденбурге, имели свои статуи богов, вытесанные из дерева с металлической аппликацией, которые производили на верующих сильное впечатление. Каменные статуи упоминаются редко, и то лишь на Руси» [94, с. 438].

В книге «Священные камни и языческие храмы древних славян» [160] я постарался исследовать данное изображение. Небольшую фотографию этого камня я нашел в книге Б. А. Рыбакова.

Затем следовали описание Рыбакова и мой комментарий: «Исследование лика из Руяны. Вот что пишет о нем этот исследователь: «Стела X в. из Альтенкирхена на Рюгене дает нам фигуру усатого мужчины с огромным рогом изобилия в правой руке; согнутой левой он придерживает рог. Одежда его достигает голеней. Все основные черты Святовита здесь налицо, кроме четырехглавости» [118, с. 233]. Любор Нидерле тоже отмечал наличие культа Святовита на Руяне [94 с. 323]. Зато Б. А. Рыбаков приводит изображение [118, с. 233], на котором нет не только 4 голов, но и присутствуют усы; так что, скорее всего, это не Святовид, а на первый взгляд Перун; надписи на нем можно прочитать. Правда, при невысоком качестве изображения это будет лишь предварительное чтение.

На мой взгляд, надписей тут так много, что просто рябит в глазах; рядом с ликом я поместил прориси тех, которые я сумел различить (уверен, что надписей, как на этом лике, так и на других, гораздо больше). Они нанесены в несколько строк, справа вытянуты в столбец, наверху положены на бок, и почти везде составляют лигатуры. Самая частая надпись тут – ПЕРУНЪ, которая повторяется не менее 7 раз. Таким образом, предположение о том, что перед нами Перун, переходит в уверенность. Далее в двух разных местах лика встречается слово ДЕВА, что позволяет понять принадлежность острова Рюгена к ЖИВИНОЙ РУСИ. Есть тут и слово ЛИКЪ, и слово ЧАЙ, и слово БОГЪ, так что данный идол подписан по всем славянским канонам.

Но есть тут и кое-что новенькое. Во-первых, это слово РУЯНА в четырех надписях трех типов: и с кирилловским РУ и слоговым ВЯНА, и дважды как чисто слоговая надпись РУВАНА, и кирилловская надпись РУЯНА. Это – славянское название острова Рюген, но это не Альтенкирхен («Старая церковь» по-немецки). Во-вторых, дважды упомянуто слово РУСЬ, но в данном случае это РУСЬ СЬЛАВАНЪ СЬКЪЛАВИНОВЪ, то есть РУСЬ СЛАВЯН СКЛАВИНОВ. СКЛАВИНЫ – это самоназвание славян ругов или руйян в X в. В-третьих, прилагательное МАКЪСЕНЪ, то есть МАКОШИН (ХРАМ), МАКОШИ (ЛИК), начертано очень красивым, почти печатным наклонным шрифтом с ограничительными линиями; так же почти идеально начертана и буква Я в слове РУЯНА. Интересно, что в слове «Макошь» конечная буква Ш заменена на С, как у прибалтов (камень – «мокас»). Понятно, что на этом памятнике начертано порядка 20 слов. Так что мнение о том, что памятники бесписьменны, характеризует не славян, а их исследователей. Поэтому, когда известный славист Любор Нидерле, подводя итог, заключает: «Итак, особой письменности, подобной рунам, у славян не было, не было также письма, подобного латинскому и греческому» [94, с. 452], он берет большой грех на душу. Его еще можно понять, когда он ссылается на Ватрослава Ягича, отрицавшего подлинность славянских фигурок из Прильвица (позицию Ягича я уже неоднократно критиковал), но когда он объявляет только что рассмотренный нами памятник «псевдославянским» и даже приводит его изображение [94, с. 439] (со ссылкой на работу Вайгеля), моему возмущению нет предела – все надписи там стерты! Иными словами, Л. Нидерле предлагает нам фальсификат памятника, и именно от него (в числе ряда других славистов) возникло мнение о том, что у славян своей письменности не было.

Но Нидерле идет много дальше, говоря: «Сложнее обстоит дело со славянской принадлежностью остальных памятников, некоторые из которых, как, например, прусское каменное изваяние, представляют в целом довольно много сходства с примитивными типами каменных баб. Тем не менее и тут вопрос решается в пользу славянской их принадлежности. Что касается бамберских стел и руянской стелы, то за это говорит само их местонахождение; прусские памятники также довольно трудно связывать с прямым пребыванием здесь кочевников. Единственно, что здесь можно предположить, это определенную роль тюрко-татарских памятников в качестве образца для славянских» [94, с. 439]. Итак, по Нидерле, только у татар славяне и могли учиться, а уж где кочевников не было, например в Бамберге или на Рюгене, там не могло быть и славянских памятников. Если встать на такие позиции, то тогда с какой стати чеха Нидерле следует причислять к славянам? Он же проживал в Австро-Венгрии, где государственным языком был немецкий; а немцы и австрийцы по-славянски не говорили. Иными словами, постулировав неверный тезис о заимствовании славянами культуры у татар, Нидерле пришел не только к отрицанию у славян письменности, но и к пониманию самих славянских памятников как неславянских. К сожалению, в данном случае здоровый научный скепсис перешел в свою противоположность, в боязнь пополнять запас иконографических и эпиграфических источников, а это уже повлекло за собой сознательное сужение источниковедческой базы и как следствие искаженное представление о культуре славян. Гонясь за научной строгостью, древних славян просто лишили основ их культуры» [162, с. 534–535].

85
{"b":"271440","o":1}