На самой нижней кромке саркофага (рис. 195) можно прочитать такие слова: МИМУ ЯРА: МАРЫ ТО ПОМИНКИ НА МИМА, ВОИНА – И НИКОЛАЯ КРОДЫ. Полагаю, что данные слова можно считать заглавием изображения, они позволяют понять, что Иван Рюрик был похоронен по высшему разряду, но не потому что он князь, а потому что мим и, следовательно, воин. Хоронил его сам Николай Кродо (в русском языке того времени фамилия на О склонялась, как в современном украинском, что, конечно же, является архаической чертой), которому якобы выпала великая честь проводить похороны вместе с Марой (скорее всего, с ее жрицей), тогда как принимал похороны мим Яра. То, что тут опять фигурируют те же лица, что и на миниатюрах Радзивилловской летописи, подтверждает истинность ее миниатюр.

Обсуждение. Теперь смысл барельефа раскрывается полностью. На нем представлена не какая-то общая сцена, а изображение мифических похорон Ивана Рюрика. Слева на повозке (навке) в профиль сидит Николай Кродо, каган (по русским летописям) или конунг (по германским скандинавским названиям) Вагрии, бывший моряк и мим, который доставляет тело Ивана Рюрика, которое повернуто к зрителю анфас, на кладбище. Возница имеет, видимо, прозвище Миклош; а встречает погибшего Рюрика как воина сама богиня Мара, которая на этом изображении не только обладает птичьими крыльями, но и машет ими. У возницы в руках – палка и кнут; упряжь лошадей отсутствует. Сцена передает не только весьма теплые, но и родственные отношения между дядей Николаем и его племянником Иваном Иммануиловичем. Вряд ли Николай Кродо имел римский нос, так что лица на барельефе передают скорее не портретное сходство, а лишь условное изображение двух уважаемых людей.

Повествование в виде прочитанных мной 87 слов (а их тут намного больше) поставило вопрос: не входила ли Этрурия в состав Яровой Руси? Думается, что последняя прочитанная фраза дает однозначный ответ в пользу этого предположения. А именно: Ярова Русь, первоначально состоявшая из Вагрии и Скандии, но, возможно, также из северных территорий, включавших и Новгород, и Полоцк, и Смоленск, постепенно распространяла свое влияние все более на юг, расширяя тем самым Ярову Русь на часть Южной Европы (Италию, отчасти Испанию и Палестину) вплоть до Африки. Пока все эти географические владения видятся весьма туманно; однако из последней фразы становится ясным, что часть этрусков принадлежала Яровой Руси.

Тогда получает свое объяснение поначалу загадочный факт: зачем России (а бывшей Руси Славян) на самом начальном отрезке своей государственной истории хоронить своих князей в далекой Этрурии. И становится понятным, что Этрурия была просто южной оконечностью не Руси Славян, а Яровой Руси, и ее князья помещались в отведенные им усыпальницы той же самой страны. Как и легендарный Таргитай, страж Киева и узник Корсики, похороненный в Ветулонии.

Промежуточный итог. Таким образом, летописные миниатюры оказались не просто историческим источником, как о том писали А. В. Арциховский [10] и Б. А. Рыбаков [117], но источником более полным и точным, чем сама летопись. Собственно говоря, так было не только в Средние века, но и прежде. Основная ткань повествования и колорит эпохи передавались все-таки не явным текстом, а текстом внутри рисунков. Это я знал и прежде, о чем писал в своих книгах, в этом убедился вновь.

Многие исследователи противопоставляют варягам скандинавов как представителей якобы совершенно другой культуры. Попробуем в этом разобраться.

В сборнике статей, подготовленных к 60-летнему юбилею Елены Александровны Мельниковой, имеется любопытное исследование, подготовленное Рудольфом Зимеком из Бонна на английском языке: «Боги, короли, жрецы или верующие? Статус фигур скандинавских “гульдгуббер” эпохи миграции» [234]. Статья небольшая; имеет смысл ее перевести и прокомментировать (перевод с английского мой. – В. Ч.). В ней говорится о находках фигурок из золотой фольги, гульдгубберов, которые рассматриваются как артефакты ранней скандинавской (германской) культуры.

«В два последних десятилетия на острове Борнхольм было открыто примерно 2500 крошечных фигурок, выдавленных на золотой фольге, что поставило материал иконографического источника в центр внимания как археологов, так и специалистов по сравнительному религиоведению. “Гулъдгубберы” (по-датски “золотые человечки”), как их обычно называют, в действительности известны в течение последних 200 лет, однако находки были относительно разрозненными и можно было полагать, что они несут особенности эпохи Переселения датчан. Дополнительные находки на складе в Джере в Юго-Восточной Норвегии восьми губберов (как считалось во время их открытия в 1899 г., они имели норвежские особенности), более 90 при раскопках в Гудме и Лундеборге на востоке острова Фюна и несколько находок в Южной Швеции, среди них 56 из Слёинга в Галланде, вместе с огромным количеством, откопанным в Борнхольме, значительно изменили некогда периферийную роль губберов как материальных источников для ранних исторических эпох.

Благодаря размещению находок в одном крупном центре, Борнхольме, и в другом крупнейшем религиозно-экономическом центре, в Гудме-Лундеборге, и 19 норвежским находкам, открытым под полом Мариинской церкви (как полагают, она стояла на месте разрушенного храма), а также погребенным в отверстии большого зала для пиров в Борге на Лофотенских островах, вскоре становится ясно, что все эти артефакты имели религиозное значение. Они не находили практического применения в качестве денежных знаков, поскольку были крайне тонки и легки и их реальная стоимость в золоте минимальна. Тот факт, что эти фигурки были тщательно отпечатаны на тонкой золотой фольге, должен, следовательно, обозначать их символическую ценность, а не исходить из дорогого материала, и было предположено, что они должны были представлять собой некий сорт сакральных денег, или символическую плату в более широком контексте хорошо организованного культа. На мой взгляд, пока еще никто не исследовал равновероятные возможности того, что они были или вотивными дарами, или даже юбилейными декоративными пластинами, произведенными для празднования определенных официальных или религиозных дат.

Однако целью данной статьи является не выяснение функций губберов в культе и, следовательно, не выявление их религиозной роли, а скорее исследование идентичности, или ранга, фигур, которые на них представлены. Ответ на этот вопрос принесет с собой и выяснение функций гульдгубберов, однако я оставлю его для последующего исследования.

Что же касается статистики, то мы знаем в настоящее время более 2800 сюжетов, однако точные копии того же самого снижают это число примерно до 600 различных отпечатков. Кроме того, существует более 85 фигур, вырезанных из золотой фольги, но не выдавленных и, следовательно, с лакунами в некоторых деталях, хотя они и подобны гульдгубберам по размеру и материалу, однако образуют отдельную группу. Существенно, что в эту группу входят пять животных, а большинство человеческих фигур не могут быть с определенностью приписаны к какому-либо полу.

В отношении собственно гульдгубберов 80% образуют одиночные фигуры, а 20% – парные. У одиночных губберов фигуры обычно показаны в профиль и редко фронтально, тогда как двойные губберы показывают в профиль мужчину и женщину с лицами, развернутыми друг к другу и в касании. Все гульдгубберы изображают одетые, в полный рост стоящие фигуры. Из 600 различных оттисков примерно 120 являются двойными губберами, 50–55 показывают одиночных женщин и 215–229 – одиночных мужчин. Остальные либо слишком фрагментарны, либо слишком повреждены для точной атрибуции и различения, однако тоже могут принадлежать к группе одиночных фигур, изображенных в танцующей позе в профиль. Они не могут быть атрибутированы по их полу с полной определенностью, но обычно рассматриваются как танцующие мужчины.