— И уже при револьвере! — За’Бэй изобразил пальцем выстрел. — Я убедился. Не мог же я графа привести в не заслуживающее доверия укрытие.

Скопцов тотчас почувствовал, как глуп был его вопрос, — ведь За’Бэй и правда никогда не привёл бы графа в дом, где ему может грозить беда. В минуту особого вдохновения графу способна грозить беда из-за лестниц, косяков и хитрых дверных проёмов, но За’Бэй всегда умудряется его оберечь — что За’Бэю расстрел Городского совета!

Это тоже — опека.

В передней раздался шум, и Скопцов вздрогнул, но зазря: это всего лишь префект Мальвин явился в Алмазы, как и он сам, будто к себе домой. Не поспешил к семье, нет, поспешил сюда.

К друзьям.

В штаб.

В штаб больше, чем к друзьям. Когда Мальвин вошёл и коротко раскланялся, Скопцов совершенно изумился тому, как отчётливо в нём теперь проступила незавершённая военная выучка. Мальвин всегда держал спину прямо, говорил внятно, а голову чуть склонял, но сегодня это выглядело иначе — чеканно, и собранно, и очень надёжно, и Скопцов вдруг подумал, что доверяет собранности Мальвина ничуть не меньше, чем револьверам поваров.

В некотором смысле, быть может, даже больше.

— Добрый день, господа, — сказал Мальвин и сам хмыкнул такому приветствию. — Я хотел собственными глазами увидеть площадь, но понял, что не завернуть сюда было бы преступно.

— Вы из Академии? — пуще прежнего оживился За’Бэй. — Меня, честно признаться, волнуют судьбы моих многочисленных собутыльников, хоть я и бросил их ради друзей более близких.

— Волноваться вам не о чем, — Мальвин шагнул было к креслу, но всё же предпочёл остаться на ногах. — Их не бросил господин Пржеславский. Стоило новости достичь секретариата, он, как и с первой листовкой, прервал занятия, устроил сбор и проявил себя разумным руководителем. Призвал к сохранению спокойствия и порекомендовал студентам немедленно переместиться в общежитие. Отдельно подчеркнул, что зовёт всех: и тех, кто проживает не в общежитии, а в собственных домах, и даже вольнослушателей. Он никого не неволит — кто сочтёт, что ему нужно к семье или по иным делам, может отправляться, но господин Пржеславский полагает сейчас общежитие местом наиболее спокойным, поскольку сам берётся обеспечить его неприкосновенность. Даже пообещал еду и пиво из «Пёсьего двора», что, на мой взгляд, уже перегиб. Я, собственно, занимался размещением по комнатам студентов, в общежитии не проживающих, и отчасти «Пёсьим двором». Как освободился, так сразу в Старший район.

— Верное решение, — заметил Скопцов. — Вряд ли господин Пржеславский в самом деле может студентов защитить, но ведь сейчас им — нам — достаточно просто не показываться на глаза, не раздражать… Граф, я сказал вам, что Охрана Петерберга помышляет о создании нового совещательного органа из лояльных аристократов, но я солгал. В частности, господина Пржеславского, пусть он и не титулован, они бы тоже хотели туда пригласить. Их интересуют не столько долгие родословные, сколько состояние или авторитет. — Он перевёл взгляд на Мальвина и, хоть не хотел, всё равно задал следующий вопрос: — Господин Мальвин, а… зачем вам на площадь?

— Да всего лишь из любви к точности. Казалось бы, мал Петерберг, а на той стороне Большого Скопнического, где Людской, слухи бродят дичайшие. Кого убили, как убили, что сделали с телами. Господин Пржеславский изложил сведения скупые и претендующие на объективность, но, сами понимаете, буйство воображения так не остановишь. В «Пёсьем дворе» мне и вовсе шепнули, что это акция не Охраны Петерберга, а неких гражданских лиц… Даже будто бы одного лица. Звучит сомнительно, но не зря же мы с вами обучаемся в Академии — всякий сомнительный слух имеет под собой хоть какие-то основания.

В ответ на это граф и За’Бэй переглянулись с таким видом, словно имели о сомнительных слухах более точные представления, но говорить ничего не стали. Скопцов же подумал, что удивительно, сколь спокойно можно говорить о лежащих на площади телах. Нет, он вовсе Мальвина не порицал — подобное было бы лицемерием, он ведь в некотором роде мысленно за его уверенность хватался, — просто это было удивительно.

Не подло ли опираться на чужие грехи и всё равно их притом грехами называть?

Входная дверь вновь издала неким своим сложным механизмом приятный перезвон, но теперь Скопцов не дёрнулся, поминая, как собирался Революционный Комитет ещё совсем недавно — постепенно, по одному. Господин Солосье, однако же, ввёл в комнату некую девицу, обходительнейше поддерживая её за локоть. Наверное, Скопцов всё же начал ему за недолгое время знакомства доверять: ни на мгновение он не позволил себе предположить, будто господин Солосье не догадается, что посторонней девице в штабе Революционного Комитета не место. Как и золотцевских алхимиков, в первую секунду он принял эту нелепицу без размышлений.

Судя по приличному, достаточно скромному, несмотря на множество оборок, тёмно-зелёному платью, девица происходила из Конторского района. Впрочем, кокетливая шляпка с вуалью и тугой корсет выдавали в ней скорее любительницу моды, чем прирождённую красавицу, поскольку вряд ли подчёркивали естественные прелести, а больше показывали знание дамских журналов. Длинные шёлковые перчатки обтягивали тонкие пальцы, украшенные парой простых колец, пальцы же сжимали небольшую бархатную сумочку. Несмотря на свой не самый аристократический вид, держалась девица прямо.

— Вы меня, старика, уж простите, что с советами лезу, — отпуская локоть девицы и галантно ей кланяясь, начал господин Солосье, — но, вот леший мне свидетель, нельзя упиваться в присутствии дам! И это я сейчас не про манеры. Ехал я как-то поездом из одной европейской столицы прочь, накатила на меня чернейшая меланхолия, ну и я, гм, накатил. Не постеснялся того, что со мной в купе, между прочим, путешествовала прелестница, ещё и без какого-либо сопровождения, что, конечно, экстравагантно. Ну и манеры меня подвели окончательно, сами понимаете. Не понимаете вы — вернее, не предполагаете, — какой тут может случиться конфуз, ежели прелестница незнакомая, прячет лицо и тоже едет ночным поездом из большого города…

Из-под кокетливой шляпки с вуалью на плечи девицы падали густые русые локоны.

Ещё из-под неё прохладно выглядывал хэр Ройш.

Граф и сам Скопцов рассмеялись, а вот За’Бэй расхохотался в голос, и даже особенно строгий сегодня Мальвин усмехнулся. Хэр же Ройш совершенно недевичьим шагом прошёл к дивану, уселся и, не меняясь в лице, поправил на себе корсет.

— Ежели прелестница не просто мужчина, а вот прямо хэр Ройш, это уже не «конфуз» называется… — безуспешно пытался стереть слёзы За’Бэй.

— Нам с вами таких росских слов знать не полагается, — кивнул господин Солосье столь серьёзно, что совершенно стало ясно — внутренне и он умирает от смеха. — Это что-то глубинное, простым погружением в среду не уловимое.

— Дамский корсет, надо же… — с каким-то ошеломлённым восхищением распахнул глаза граф. — И все эти ленточки, бантики, завязочки, крючочки — невероятно убедительно! Позволю себе не думать о чулках. Хэр Ройш, вы истинно героическая натура. И как только управились, тронуться умом ведь можно от неприступности загадки дамского туалета!

Хэр Ройш, как разумный лектор, выдержал паузу, ожидая, пока публика успокоится.

— Я, граф, достаточно тесно знаком с женским платьем, — с достоинством и некоторым даже самодовольством ответил он. — Когда умеешь нечто развязывать и расстёгивать, не так трудно освоить и обратный процесс.

Скопцов ещё раз окинул его взглядом и признал, что в задумке своей хэр Ройш преуспел. Конечно, теперь, когда все разобрались, счесть его девицей решительно не представлялось возможным, но разобрались-то не сразу!

— Но к чему такой категоричный маскарад? — с улыбкой осведомился Скопцов и наткнулся на неожиданно резкий взгляд в ответ.

— Мой отец арестован Охраной Петерберга, — говорил хэр Ройш ровно, но в нём всё равно ощущалось внутреннее напряжение, — и я ни на минуту не сомневаюсь, что, попадись я солдатам, я разделю его судьбу — нынешнюю и будущую. Мой отец — один из самых весомых деятелей Городского совета и один из главных спонсоров Академии, отношение к которой нынче неоднозначно. В случае с Ройшами на сомнения рассчитывать не стоит, а значит, мне следует скрыться. Почему так? Потому что мы с отцом слишком похожи. Не каждый солдат знает его в лицо, но словесного описания хватит. А словесные описания обыкновенно подразумевают пол.