На Патти были голубые джинсы, футболка и легкая коричневая ветровка. Он действительно немного прихрамывал, отчего еще более бросался в глаза среди смокингов и драгоценностей.

– Вижу, вы все хромаете, – заметил Крейг.

– О, вы и об этом знаете, – обрадовался Патти.

– Энн сказала.

– А что она еще говорила обо мне? – спросил Патти с детской обидой, совершенно невероятной для мужчины таких размеров и роста.

– Ничего особенного, – дипломатично промямлил Крейг. Не стоит повторять высказывания Энн о бородатом ребенке из Сан-Бернардино.

– Говорила, что я хочу на ней жениться?

– Кажется, да.

– Надеюсь, вы не считаете, что в желании мужчины жениться на любимой женщине есть нечто ужасное или порочное?

– Нет.

– Полет через полюс стоил мне целого состояния, – признался Патти. – А виделся я с ней всего несколько часов: она даже не позволила мне остановиться в том же отеле. И тут – бах, наутро записка, мол, уезжаю, прощай. Как по-вашему, она вернется?

– Понятия не имею.

Все столики были заняты, поэтому пришлось стоять у бара, среди орд жаждущих посетителей. И тут знакомые лица.

– Поверьте, – утверждал какой-то молодой человек, – британский кинематограф подписал себе смертный приговор.

– Наверное, мне следовало надеть костюм, – встревожился Патти, смущенно озираясь. – Такое шикарное место. Костюм у меня есть.

– Совершенно не обязательно, – успокоил его Крейг. – Теперь никто не обращает внимания на одежду окружающих. Всего на две недели здесь собирается истинно свободомыслящее общество.

– Ну да, так я и поверил, – мрачно буркнул Патти и заказал мартини. – С моей ногой одно хорошо: можно пить мартини.

– То есть как?

– Теперь не приходится следить за спортивной формой и тому подобной чушью. Вот что я скажу вам, мистер Крейг: когда я узнал про свое колено, сразу легче стало. Намного. Хотите знать, почему?

– Если вы не против.

Крейг, потягивая виски, заметил, что Патти одним махом ополовинил стакан с мартини.

– Сразу понял, что больше не придется играть в футбол. Зверская игра. А я-то с моими габаритами просто не набрался духу уйти добровольно. И еще: когда я почувствовал, что колено хрустнуло, подумал: «Теперь и во Вьетнам не загребут». Думаете, это непатриотично?

– В общем, нет.

– Когда я вышел из больницы, – продолжал Патти, вытирая тыльной стороной ладони мокрую бороду, – решил, что наконец имею право просить Энн выйти за меня. Теперь между нами уже ничего не стояло. Кроме нее самой, – с горечью добавил он. – Какого дьявола она так настроена против Сан-Бернардино, мистер Крейг? Она вам не говорила?

– Что-то не припомню, – солгал Крейг.

– Она дала мне доказательство своей любви, – воинственно объявил Патти. – Самое убедительное, которое только может дать девушка. Не далее как вчера днем.

– Да, она мне говорила, – промямлил Крейг, хотя упоминание о вчерашнем дне неприятно укололо его. Очень неприятно. Самое убедительное доказательство. А какое доказательство дал он сам вчера днем в Мейраге? Мальчик выражается так, словно принадлежит викторианской эпохе. Почему-то это его тронуло. Энн не была так осторожна в выборе слов, когда затронула эту тему.

– Мне придется вернуться в Сан-Бернардино, – неожиданно выпалил Патти. – Я единственный сын. У меня четыре сестры. Младшие. Мой отец всю жизнь работал как вол, чтобы создать свой бизнес. Он один из самых уважаемых жителей города. И что же, я должен заявить ему: «Ты всю жизнь колотился впустую»?

– Я нахожу ваши суждения совсем неглупыми, – заверил Крейг.

– А Энн другого мнения, – скорбно сообщил Патти.

Он прикончил коктейль, и Крейг повторил заказ, гадая, как лучше избавиться от мальчишки. Если музыка – пища для любви, то Патти – школьный оркестр, играющий школьный же гимн в перерыве футбольного матча. Он невольно усмехнулся.

– По-вашему, я глуп, мистер Крейг? – спросил Патти, заметивший, как дернулись его губы.

– Вовсе нет, Бейард. Просто у тебя и Энн, по-видимому, разные системы ценностей.

– Думаете, она изменится?

– Все люди меняются, – уверил Крейг. – Только не знаю, станет ли она на твою точку зрения.

– Угу. – Патти повесил голову, так что борода веером легла на грудь. – Не хотелось бы говорить это ни одному отцу, но, видите ли, я застенчив и никогда не полезу к девушке первым. Ваша дочь сама со мной заигрывала.

– Вполне возможно, – согласился Крейг. – Вы красивый молодой человек и, насколько я успел заметить, очень приятный…

– Угу, – без особой убежденности подтвердил Патти.

Чтобы немного развеселить его, Крейг добавил:

– Она даже сказала мне, что когда вы гуляете по пляжу, то похожи на мраморную статую из Фракии.

– Что это означает? – с подозрением спросил Патти.

– Это весьма лестный комплимент, – поклялся Крейг, вручая ему второй мартини.

– Что-то мне так не кажется, – фыркнул Патти, сделав глоток. – Дела красноречивее слов, я всегда это говорил. А поступки вашей дочери весьма загадочны, чтобы не сказать больше. А, какого черта… я знаю, как она воспитывалась…

– И как же она воспитывалась, Бейард? – заинтересовался Крейг.

– Модная школа в Лозанне. Уроки французского. Знаменитый отец. Куча денег. Всю жизнь – среди птиц высокого полета. Я для нее, должно быть, мистер Ничтожество. Наверное, мне давно надо было поумнеть. Только стоит мне подумать о ней, и всякое благоразумие куда-то девается. Вы должны, мистер Крейг, иметь хоть какое-то представление: вернется она или нет?

– Даю слово, не знаю, – поклялся Крейг.

– Через неделю мне надо быть в Калифорнии. Еще одна операция на колене. Обещают, что через три месяца смогу ходить нормально. Так что ей не придется выходить за жалкого калеку или что-то в этом роде. Скажи мне кто год назад, что я, Бейард Патти, пролечу шесть тысяч миль над полюсом, чтобы провести неделю с девушкой, я ответил бы, что он спятил. Послушайте, мистер Крейг, кажется, я не могу без нее жить. – В ярко-голубых глазах стояли слезы. – Я чересчур драматизирую, верно?

Он шмыгнул носом и провел по щекам огромной ручищей.

– Немного.

– Но это чистая правда. Она ведь свяжется с вами, верно?

– Рано или поздно.

– Скажете ей, что она должна мне позвонить?

– Обязательно.

– Что вы думаете обо мне, мистер Крейг? Честно. Вы многое успели пережить. Всяких людей повидали. Неужели я так плох?

– Разумеется, нет.

– Да, я не самый умный парень на свете. Но и не последний болван. И не то чтобы я собирался тащить ее вниз. Я бы уважал ее воззрения. И был бы счастлив уважать. Вы были женаты, мистер Крейг. Сами знаете, каково это. Почему брак обязательно должен быть тюрьмой, черт возьми? Это она так говорит.

– Боюсь, мой брак не послужил моей дочери примером, достойным подражания.

– Я знаю, что вы с женой разъехались, – вставил Патти, – и что у вас не слишком хорошие отношения…

– И это еще слабо сказано, – кивнул Крейг.

– Но это еще не означает, что каждый брак должен обязательно развалиться, – не сдавался Патти. – Черт, у моих родителей тоже всякое бывало. Да и сейчас бывает. Послушали бы, что у нас иногда творится в доме! Но и это меня не пугает. Даже появление четырех сестер не испугало…

– Храбрый вы человек, Бейард.

– Мне не до шуток, сэр, – нахмурился Патти.

– Да я и не шутил, – примирительно сказал Крейг. До него только сейчас дошло, как страшен в гневе может быть Патти.

– Так или иначе, – немного успокоившись, буркнул Патти, – если вы замолвите за меня словечко Энн, когда она объявится, буду крайне благодарен.

– Замолвлю, – пообещал Крейг. – Но только время покажет, как она к этому отнесется.

– Вот поговорил с вами, мистер Крейг, и немного легче стало, – вздохнул Патти. – Как будто… как будто рядом с Энн побывал. Не хотел навязываться, но вы оказали бы мне большую честь, поужинав со мной.

– Спасибо, Бейард, – поблагодарил Крейг, чувствуя себя обязанным заплатить давний фамильный долг. – Буду очень рад.