– А как твои дела? – поинтересовалась Констанс.
– О’кей.
Гейл Маккиннон вежливо встала и удалилась на балкон, хотя Крейг был уверен, что она слышит каждое слово.
– Кстати, – вспомнила Констанс, – вчера вечером я замолвила за тебя словечко твоему старому приятелю.
– Спасибо. Кто он?
– Я ужинала с Дэвидом Тейчменом. Он всегда звонит мне, когда бывает в Париже.
– Как и десять тысяч других людей, так что в этом он не оригинален.
– Не хочешь же ты, чтобы я ужинала в одиночестве?
– Ни за что.
– Кроме того, ему уже сто лет. Он тоже собирался в Канны. Сказал, что подумывает о создании новой компании. Я намекнула ему, что у тебя наверняка что-то для него найдется. Он пообещал связаться с тобой. Не возражаешь? В худшем случае он просто безвреден.
– Только не повтори это при нем! Он умрет, если услышит нечто подобное.
Дэвид Тейчмен терроризировал Голливуд вот уже более двадцати лет.
– Зато я сделала все, что могла. – Она громко вздохнула прямо в трубку. – Не представляешь, каким ужасным было утро. Я проснулась, пошарила рукой по кровати и сказала: «Чтоб его черти взяли».
– Почему?
– Потому что тебя рядом не было! Ты скучаешь?
– Да.
– Тон у тебя такой, словно говоришь из полицейского участка.
– Что-то в этом роде.
– Не вешай трубку. Мне все ужасно надоело. Ты вчера ел на ужин буйабес?[7]
– Нет.
– Ты тоскуешь по мне?
– Я уже ответил.
– Ничего себе ответ! Любая девушка посчитает его равнодушным.
– Я не хотел, чтобы ты так подумала.
– Жалеешь, что меня с тобой нет?
– Да.
– Назови меня по имени.
– Предпочел бы не делать этого.
– После нашего разговора я паду жертвой мрачных подозрений.
– Не стоит.
– Этот звонок – сплошная зряшная трата денег. Заранее ненавижу завтрашнее утро.
– Почему?
– Потому что опять проснусь, протяну руку, а тебя снова нет.
– Не будь жадюгой.
– Что делать, я очень алчная леди. Когда выставишь из номера всех незваных гостей, перезвони мне, ладно?
– Так и быть.
– Назови меня по имени.
– Надоеда.
На другом конце линии раздался смех и что-то щелкнуло. Констанс отключилась. Крейг повесил трубку. Девушка вернулась с балкона.
– Надеюсь, я вам не помешала, – посетовала она.
– Вовсе нет, – заверил Крейг.
– После звонка у вас вид куда счастливее.
– Да? Не заметил.
– Вы всегда так отвечаете на звонки?
– Как именно?
– «Крейг у телефона».
Он на минуту задумался.
– Да… по-моему. А что?
– Звучит так… так казенно, – протянула девушка. – Ваши друзья не обижаются?
– Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.
– Ненавижу казенщину, – призналась Гейл. – Если бы мне пришлось с утра до вечера сидеть в офисе… – Она выразительно пожала плечами и снова присела к столу. – Как вы оцениваете прочитанное?
– Еще в самом начале карьеры я взял себе за правило никогда не судить о целом по его части, тем более когда работа не закончена.
– Но все же намереваетесь дочитать до конца?
– Да, – кивнул Крейг.
– Обещаю быть спокойной, как тихая звездная ночь.
Она поудобнее устроилась на стуле, откинулась на спинку и скрестила ноги. Крейг заметил, что ступни у нее все-таки чистые, и вспомнил, сколько раз приказывал дочерям не сутулиться. А они все-таки отказывались сесть прямо. Целое поколение с плохой осанкой.
Он снова поднял желтые листочки и стал читать.
«Это интервью Крейг согласился дать Г. М. В гостиной своего „люкса“ (за который платит сто долларов в сутки) в отеле „Карлтон“, розоватой, напоминающей безвкусно украшенный торт штаб-квартире всех приезжающих на Каннский кинофестиваль VIP-персон. Крейг – высокий, стройный, медлительный костлявый мужчина с седеющими густыми волосами, длинными и небрежно зачесанными назад, ото лба, изборожденного бесчисленными морщинами. Глаза – холодные, светло-серые, глубоко посаженные камешки – бесстрастно взирают на вас сквозь полуопущенные ресницы. Ему сорок восемь, выглядит он на свои годы и производит впечатление стражника, наблюдающего в бойницу на крепостной стене за приближающимися вражескими войсками. Голос, в котором еще чувствуется его родной нью-йоркский выговор, низок и чуть хрипловат. Манеры старомодные, безликие и вежливые. Стиль одежды строго консервативен, особенно для этого города, наводненного крикливо-павлиньими нарядами, как женскими, так и мужскими. Его вполне можно принять за преподавателя литературы Гарвардского университета, проводящего летние каникулы в Мене.[8]
Он некрасив: слишком невыразительные и жесткие черты лица, а рот чересчур тонкий и плотно сжат. В Каннах, где немало собравшихся знаменитостей работали либо на него, либо с ним и где он был тепло встречен, у него, похоже, множество знакомых, но совсем нет друзей. Два из трех вечеров после своего приезда он ужинал один, и в каждом случае неизменно выпивал до еды три мартини и бутылку вина за едой без каких бы то ни было видимых последствий».
Крейг покачал головой и бросил стопку на книжную полку у окна. Три-четыре листочка остались непрочитанными.
– В чем дело? – осведомилась девушка, внимательно за ним наблюдавшая. Он ощущал ее пристальный взгляд даже через темные очки и поэтому старался ничем не выразить своего отношения к статье. – Обнаружили какой-то ляп?
– Нет, просто нахожу главного героя крайне несимпатичным.
– Доберитесь до конца, – посоветовала она, – увидите, как он изменится к лучшему.
Она встала, но не подумала распрямить плечи и по-прежнему некрасиво сутулилась.
– Я оставлю это вам. Представляю, какой напряг – читать что-то под бдительным оком автора.
– Пожалуй, захватите эту штуку с собой, – посоветовал Крейг, взмахом руки показывая на горку бумажных листков. – Я прославился своей рассеянностью. Вечно теряю рукописи.
– Ничего страшного, – заверила она. – У меня осталась копия.
Телефон снова затрещал. Крейг взял трубку.
– Крейг у телефона, – бросил он по привычке, но, взглянув на девушку, пожалел, что у него вырвалась стандартная фраза.
– Старина!
– Привет, Мерф! Ты где?
– В Лондоне.
– И как тебе там?
– Дышат на ладан, – сообщил Мерфи. – Не пройдет и полугода, как они начнут превращать студии в коровники для откорма черных быков. А как у тебя?
– Холодно и ветрено.
– Все равно лучше, чем здесь, – решил Мерфи, который, по обыкновению, так громко разорялся, что, должно быть, все, кто был рядом, его слышали. – Наши планы изменились. Летим к тебе сегодня, а не на следующей неделе. Сняли номер в «Отель дю Кап». Пообедаешь с нами завтра?
– Разумеется.
– Превосходно, – обрадовался Мерфи. – Соня передает привет.
– А я – ей.
– Только никому не говори о моем приезде, – предупредил Мерфи. – Я хочу немного отдышаться. Не собираюсь сразу рваться на фестиваль, чтобы по три раза на день сталкиваться с брызжущими слюной итальяшками.
– Могила, – заверил Крейг.
– Сейчас позвоню в отель, – пообещал Мерфи, – и прикажу поставить вино на лед.
– А я сегодня дал обет трезвости, – сокрушенно заметил Крейг.
– Только через мой труп, дружище. До завтра.
– До завтра, – повторил Крейг и повесил трубку.
– Я невольно подслушивала, – вмешалась девушка. – Это ведь ваш агент, верно? Брайан Мерфи?
– Откуда вы столько знаете? – резче, чем намеревался, бросил Крейг.
– Все на свете знают Брайана Мерфи. Как по-вашему, он согласится поговорить со мной?
– Об этом вам придется спросить его, мисс. Он мой агент, а не наоборот.
– Наверное, согласится. Он еще никому не отказывал, – решила Гейл. – Так или иначе, спешить некуда. Посмотрим, как пойдут дела. Было бы неплохо, если бы я присутствовала при вашем разговоре этак часок-другой. Но лучший способ взять по-настоящему хорошее интервью – позволить мне поболтаться возле вас несколько дней. Молчаливое восхищенное присутствие. Можете представить меня своей племянницей, секретаршей или любовницей. Я обещаю надеть приличное платье. У меня прекрасная память, так что даю слово не делать никаких заметок, чтобы не смущать вас. Буду просто слушать и наблюдать.