В тот день, атакуя в северном направлении, немецко-фашистские части продвинулись до 5–6 километров и овладели двумя населенными пунктами на западном берегу реки Роминта и ворвались в третий. Немцы шли по хорошо знакомым местам, рассчитывая расколоть наши боевые порядки, вернуть себе земли Восточной Пруссии, сражались упорно и умело. Но и «здесь, — пишет К. Н. Галицкий, — их остановили подразделения 248-го стрелкового полка и мощный артиллерийский огонь 83-й гвардейской стрелковой дивизии».

В этих боях и продолжалось знакомство нового комбата со своим командиром минометной роты.

— Занимали позиции с ходу, ночью, — рассказывает Г. П. Конов. — Помню, выбрал свой командный пункт на старом немецком кладбище, в каменном склепе. Мрачное место, зато близко к ротам, связь удобная, укрытие надежное и — посуше: дождь лил как из ведра. Стрелковые подразделения зарывались впереди, а минометная рота располагалась неподалеку, позади, за пологим скатом. Я только пробирался на свой КП, где бегом, где ползком, а уже вижу: некрасовцы (так их в полку называли) заняли огневые. Минометы приведены в боевое положение, стоят в окопах, а солдаты, как кроты, зарываются в мокрую землю. Воды — на штык лопаты, а все равно копают… Где же Некрасов? Гляжу, он шагает правее — до нитки промок. С ним — связист, провод тянет… Увидел меня, подбежал: «Товарищ гвардии капитан, я в первую роту, там мой НП будет». Хотел было ему приказать, чтобы оставался со мной, но он опередил: «Там, — говорит, — обзор лучше. У нас, у минометчиков, как? Не вижу — не стреляю. А насчет связи не сомневайтесь — тотчас наладим». — . «Хорошо, — говорю, — действуйте». И он короткими перебежками двинулся вперед и вскоре исчез в темноте. Конечно, я понимал, что имею дело с бывалым офицером, но все же — в новой части, впервые — беспокоился, как-то у минометчиков получится, не подведут ли. И вот не прошло и получаса, как над головой запели наши мины — одна, другая, и на душе полегче стало. А на рассвете, когда фашисты ударили по батальону, минрота, хорошо пристрелявшись, дала шквальный огонь… Толково работала. Такое вот получилось мое знакомство с Некрасовым.

В те часы обстановка была противоречивой, сложной. Достаточно сказать, что частям Городокской дивизии пришлось отражать удар большой группы немецких танков, занимать круговую оборону и сразу после этого, перестроив боевые порядки, штурмовать восточную окраину Гумбинена, а потом и наступать к берегам Балтики. И в этом наступлении Г. П. Конов узнал еще одно важное качество командира минометной роты.

— Наш батальон был штурмовым, а это означало, что он должен решать особо сложные задачи в городских боях, идти впереди, прокладывать дорогу другим подразделениям. Овладевать каменными строениями, подчас укрепленными, как крепости, сражаться на улицах, в переулках, брать этаж за этажом… Дело для меня, да и для батальона, новое. Я переживал: как-то получится. Всякое, конечно, выходило. И неудачи были, синяки и шишки. Но в общем с задачей справились. И за это я благодарен своим новым подчиненным, а в частности, личному составу минометной роты и приданной нам полковой батареи 76 мм орудий. Взять хотя бы Некрасова. Нигде не отставал. Его рота шла за нами, как привязанная. Только развернемся, а огонь у них уже готов. Все рассчитано, проверено. И связь с командиром роты есть — то Некрасов со мной, то впереди, как позволяет местность и требует обстановка. Огонь давали дружный и меткий. Командир он оказался не только смелый, грамотный, но и вдумчивый, как теперь говорят, творческий. Я к нему быстро привык — к его самостоятельности, решительности, спокойной мягкой улыбке… То были наши первые бои, а воевать вместе пришлось еще долго и трудно — до самого последнего боя на косе Фрише-Нерунг…

Надо же! Кадровый офицер, старый фронтовик, перевидавший многих людей, хорошо запомнил не только командирские качества Леопольда Некрасова, но и его улыбку, которую так любили одноклассники, а Ринина мама назвала ее солнечной.

— Взгляните в бинокль, — сказал комбат и показал на северо-запад. — Там — Кенигсберг!

В тот день небо просветлело, что нечасто случается в этих приморских местах, прервался полуснег-полудождь, и Некрасов в свой «цейс» увидел далекие заводские трубы, шпили соборов и крыш огромного прусского города.

Это было 27 января 1945 года.

С тех пор как гвардии майор Конов в немецком блиндаже познакомился с Некрасовым и узнал его в бою под Гумбиненом, минуло почти три месяца. За это время случались тяжелые схватки с врагом и недолгие передышки с занятиями тактикой и матчастью. Новые большие бои открылись во второй половине января. Тогда-то Леопольд и отправил письмо матери:

Таял снег. Ледяная вода хлюпала под ногами. Хотя и густа была здесь сеть дорог, пехоте чаще приходилось пробираться бездорожьем, месить грязь. Артиллерия и танки отстали. Городокская дивизия совершила семидесятикилометровый форсированный марш и в составе 8-го гвардейского корпуса вышла во фланг и тыл мощной Инстербургской группировке противника, способствовала овладению городом Инстербург.

В первые же дни наступления командир минометной роты вновь отличился, о чем сказано в очередном наградном листе:

«При отражении контратаки в районе местечка Юлиенгоф минометным огнем расстрелял в упор наступающую пехоту противника, в результате чего контратака была отбита и батальон продвинулся вперед.

Достоин награды — ордена Отечественной войны I степени».

Как и все гвардейцы, Леопольд был увлечен общим могучим порывом: взять Кенигсберг, пробиться к Балтике! И цели казались близкими, задачи выполнимыми. Разве не выбили они фашистов из Инстербурга, Велау, Топиау, десятков поселков, не форсировали Прегель? Что их может удержать на пути? Но близок локоть, да не укусишь: перед наступающими вставали грозные препятствия. Предстояло переправиться через Дайме и Алле, широкие поймы которых могли оказаться затопленными, а главное — преодолеть немецкий оборонительный рубеж «Фришинг» с сотнями опорных пунктов, тщательно укрепленных противником.

Гвардейцы спешили. Леопольд был озабочен тем, чтобы не отстать от батальона. Не раз приходилось настилать гати, помогать обессилевшим ротным лошадкам тащить подводы с минометами и боеприпасами. И как вспоминает минометчик В. Р. Ковалев, гвардии старший лейтенант сохранил все шесть «самоваров» и на каждый держал в готовности не менее чем по сто мин да еще прихватывал и трофейные.

Поначалу Городокской дивизии сопутствовал успех. Особенно энергично рванула она в ночь на 25 января. Но уже на следующий день наступление замедлилось. Соседняя, 26-я дивизия, обескровленная в боях, была ненадолго выведена в резерв, и 83-й пришлось сражаться на широком фронте.

Опасность подстерегала на каждом шагу по незнакомой земле. Уединенные хутора, господские дворы, виллы, каменные амбары, одетые лесом высотки с бронеколпаками и дотами внезапно изрыгали огонь. А крупный опорный пункт Фуксберг, обороняемый тремя пехотными батальонами и тридцатью танками, не давал ступить и шагу по заснеженной пахоте. Долго пришлось бы его штурмовать, если бы не наша авиация. Две группы штурмовиков и пикировщиков обрушились на этот городок, буквально висели над целью, пока не умолкла последняя немецкая пушка.

Как все гвардейцы, Леопольд с благодарностью и восторгом следил за самолетами. А думал он о Кирилле Мишарине. Ведь тот, как сообщал в письме, воюет где-то в Прибалтике. Кто знает, может, его лучший друг Киря, как в детстве на Спасоналивковском, помогает ему, Ляпе.