Леопольд догадывался, что немцы не пустили в дело главные силы, ждал контратаки. И тогда комбат выкрикнул в трубку: «Гляди на опушку — машины, бронетранспортеры». Он уже видел их. Теперь не приходилось экономить боеприпасы. Глухие хлопки выстрелов сливались, повторяясь через две-три секунды. Минутами небо над его головой становилось черным от летящих друг за другом мин. То был истинный шквал огня. Кончились запасы своих мин, ездовые Лисовенков и Жигер доставили трофейные, и те, окрашивая небо в красный цвет, полетели в немцев.
Контратака была подсечена, но все-таки состоялась. По инерции цепи гитлеровцев и один бронетранспортер достигли Родзевичей, но не успели соединиться с теми, кто засел в деревне, как с фланга кинулась рота Борисова.
— Пошли, — вынув из кобуры ТТ, приказал Некрасов Терехе и крикнул в трубку: — Меняю НП!
Иначе он не мог, должен был видеть, что происходит за деревней. Там старший лейтенант застал такую картину. На истоптанной траве вразброс лежали убитые и раненые немцы вперемешку с нашими. У крайней избы приткнулся боком зеленый, в пятнах камуфляжа бронетранспортер. Экипажа не было — бежал или погиб. Они достигли бронетранспортера одновременно — Некрасов и Баженов — и переглянулись. Позже оба признали, что мысль эта пришла им в голову разом. Машина была целехонька. Броня источала жар, струйка пара поднималась над радиатором.
— Берем? — спросил Некрасов. — Поведешь?
— Попробую, — кивнул Баженов.
Леопольд запрыгнул в машину и прильнул к пулемету. Взявшись за рукоятки, внимательно осмотрел его, круто приподняв вороненый ребристый ствол, нажал на спуск — короткая очередь ударила в небо.
— Порядок. А у тебя?
Сидя за рулем, Баженов прилаживался к рычагам.
— Нормально.
— Ну?
Баженов повел машину по луговой траве, направляясь к подлеску, где виднелись разрозненные кучки немцев.
— Гони. Мы же для них свои, тоже фрицы…
Леопольд владел немецкими пулеметами — и ручными и станковыми. Этим он был обязан Баженову, у которого, не стесняясь своего старшинства, учился владеть стрелковым оружием врага. Не сомневаясь, что справится с «машинкой», Некрасов думал о том, как бы обвести противника, чтобы тот не сразу догадался, кто теперь хозяин бронетранспортера. Как будто это удавалось. Они вскоре догнали группу немецких солдат, бегущую в стороне от дороги. Те оборачивались и не выказывали беспокойства, трусили дальше.
— Гитлер капут, — яростно крикнул гвардии старший лейтенант и резанул длинной очередью по отступающим. — Рус Иван идет!
Машина рвалась вперед, и Леопольд посылал очередь за очередью в толпящихся на дороге, лежащих среди осинового подроста, укрывающихся в овражке гитлеровцев. Так они промчались с километр. Леопольд сменил ленту, и они снова понеслись, сметая все на пути. Этот бешеный бросок немецкой бронемашины с двумя русскими воинами на борту чем-то напоминал атаку чапаевской конницы или, быть может, неумолимый скок буденновских пулеметных тачанок, такой же внезапный и дерзкий, только превосходящий их в скорости.
Немецкий пулемет, которым управлял Некрасов, поджег грузовик с солдатами, посыпавшимися, как горох, разбил две повозки. В низине стояла минометная батарея, и Леопольд прошелся огнем по ее позициям. На своем пути он сеял ужас и панику, пока немцы не раскусили, кто ведет этот бронетранспортер и взяли его на прицел. «Маскировка» под немцев более не действовала. Те били не только из автоматов и пулеметов, но и из орудия.
Баженов маневрировал. Свернув с пыльного тракта, повел машину по кочковатому лугу, меняя направления, но пули и осколки уже летели вдогон и молотили броню.
Внезапно пулемет Некрасова замолк. Обернувшись, Баженов видел, что Леопольд сполз на днище машины.
Водитель круто развернулся и погнал назад, к Родзевичам.
— Куда? Я еще могу!
— Все, старшой, все… По домам…
К счастью, больше ни одна немецкая пуля не достигла их, и Баженов остановился у крайней избы. Некрасов был бледен и зло ругал водителя за то, что тот поспешил вернуться.
— Ладно, ладно, — примирительно говорил Баженов. — Ты сойди сначала, старшой…
Сам Некрасов не мог спуститься на землю, Тереха и бойцы из роты Борисова помогли ему. Когда ординарец делал перевязку, Леопольд потребовал телефонную трубку и, кривясь от боли, объяснил старшему на огневой Дружинину, что за лесом есть развилка дорог, там скопление немцев и туда надо дать шквальный огонь.
— Бей фрицевскими минами, не жалей! — приказал он.
Через несколько дней после истории с бронетранспортером Леопольд писал:
«Теперь я стал взрослый и в бою осторожный, хотя в полку и зовут меня „сорвиголова“ и снова представили к ордену. Я не хвалюсь и вовсе не жажду наград, просто так получается, характер такой, физическое развитие и ловкость. Ведь этим все наши „ашники“ и „бешники“ отличались. Все дело только в том, что хочется поскорее кончить войну, а для этого надо воевать лучше… Я пишу подробно потому, что времени у меня стало достаточно: я мало-мало опять отвоевался — левое бедро осколком пробило. Однако чувствую себя превосходно и скоро буду здоров».
И, снова не долечившись, он ушел из госпиталя. Спустя полтора месяца после дерзкого рейда на немецкой бронемашине, о котором писала дивизионная газета и сообщалось в политдонесении, Леопольд оказался на передовой, командуя родной минометной ротой.
2
Это было в двадцатых числах августа сорок четвертого года. Подлечившись в армейском госпитале, Некрасов возвратился в свою часть. Оставил он ее в Белоруссии, а догнал на литовской земле. Далеко ушла Городокская дивизия. Еще в конце июля она, как и вся 11-я гвардейская армия, с плацдарма на западном берегу Немана совершила прорыв сильно укрепленного оборонительного рубежа противника, который пролегал между городами Кальварией и Вильковишкисом. Прорыв был трудным, но успешным и перерос в решительное наступление. За восемь дней непрерывных боев армия продвинулась на 70 километров и вышла на ближайшие подступы к Восточной Пруссии. Таким образом она завершила в своей полосе грандиозную Белорусскую операцию.
Как замечал в письмах Леопольд, «фашисты сопротивлялись озверело». Они упорно цеплялись за каждую деревню, местечко, за речку и высоту, наносили удары и с фронта, и с флангов, подтягивая резервы из глубин Восточной Пруссии. Ежедневно нашим полкам приходилось отражать до десятка вражеских контратак, а в начале августа был день, когда фашисты двадцать пять раз контратаковали гвардейцев. Вражеский натиск не ослаб, а усилился и тогда, когда наше наступление иссякло и 11-я армия временно перешла к обороне.
Первый батальон 248-го гвардейского стрелкового полка окопался в виду литовской деревни Подворошки. Добравшись на попутных машинах и пешком, Леопольд здесь и нашел своих однополчан. С горечью обнаружил, что многих боевых друзей нет: убиты или ранены. Пехотинцев набиралось едва ли на одну роту, а держать им пришлось участок, рассчитанный на целый батальон. Его минроте работы прибавилось. К счастью, в ней сохранились все шесть расчетов, хоть и неполного состава. Отдохнуть с дороги не пришлось. Комбат встретил Некрасова, скупо улыбнулся и сказал:
— Отремонтировался? Порядок. Давай, брат, помогай. Где славян не хватит, минами брешь заткнешь.
«Хозяйство» Некрасова располагалось почти в километре от передовых стрелковых окопов, в лощине, густо поросшей еще зеленым кустарником. Одобрив огневые позиции, которые выбрал его заместитель Филипп Дружинин, Леопольд собрался на передний край. Он, как обычно, прихватил своего ординарца Терентия Короткова — Тереху, молча нагрузившегося катушками с телефонным проводом. Это было в ночь на 24 августа.
Командир минроты предполагал занять свой наблюдательный пункт в боевых порядках одной из поредевших стрелковых рот. Ему хотелось, чтобы с НП можно было разглядеть не только Подворишки, но и примыкавший к ней справа густой лес.
