Шагали недолго: посвистывали пули, взмывали в небо ракеты — немцы тревожили нашу оборону, взбадривали своих солдат. Большую часть пути оба минометчика преодолевали по-пластунски. Тереха разматывал провод, подавал к будущему НП связь. Добрались до стрелков, и тут Некрасову «не глянулось». Едва забрезжил рассвет, он убедился, что из окопов обзор неважный. Подворишки отчетливо видны, а вот обширный угол леса плотно закрывает пологая высота.

— Не пойдет, Тереха, — сказал он ординарцу. — Полезем дальше, на высоту. За мной.

Коротков согласно хмыкнул. Прежде он в душе не одобрял рискованные вылазки своего молодого ротного. Еще минувшей весной Леопольд, полный боевого задора, не раз порывался подползти к фашистским траншеям и забросать их гранатами. Тогда осмотрительный и осторожный бывший шахтер Коротков отговаривал Некрасова от безрассудных поступков. «Держал за рукав», — как писал Леопольд. За время летних боев в Белоруссии командир сильно изменился, зря никуда не кидался. Даже его лихой рейд на немецком бронетранспортере был основан на безошибочном расчете. И это новое качество Некрасова нравилось Терехе.

«Надо на нейтралку — значит, надо», — подумал Коротков и вслед за командиром пополз по колючей стерне. Прижимаясь к земле, не замеченные гитлеровцами, они достигли бугристой вершины. Тщательно осмотрелись, нет ли засады. Некрасов выбрал груду камней, сваленных на боковом скате, вероятно межевых, и подобрался к ним.

Спустя полчаса минометчики обжились на высоте. Коротков установил связь с огневыми, вырыл окопчик у подножия камней и, прижав к уху телефонную трубку, стал ждать приказаний и команд. Положив рядом автомат, который всегда брал на НП, Некрасов развернул карту и поднял к глазам свой «цейс».

Обзор был отменным. Деревня просматривалась от околицы до околицы. Темнели нахохленные соломенные кровли, чуть поблескивали в робких солнечных лучах крохотные оконца, серела каменная часовня с распятием Христа. Изредка мелькали фигурки немецких солдат. На огородах виднелись орудия, и из глубины деревни завивался дымок — наверное, полевой кухни. Некрасов схватился за автомат: что ж, он смог бы срезать перебегавшего фашиста… Встретив строгий взгляд Терехи, усмехнулся:

— Не боись, не буду.

— Знаю, шутите.

— Точно. У нас с тобой дело другое.

Он направил бинокль на синеющее крыло леса, прошелся по зарослям. Они показались пустынными. Никаких следов движения. Странно. Неужели противник не воспользовался таким богатым укрытием и все силы сосредоточил в Подворишках? Быть того не может. И офицер принялся внимательно изучать опушку, подлесок, кустарники — и не напрасно. Заметил полоски пустующих окопов, уходящую в тыл змею хода сообщения. Вон оно что, есть в лесу немцы, есть!

В ближайшие полчаса Некрасов прилежно трудился. Прислушиваясь к редким выстрелам из Подворишек, с помощью бинокля уточнял расстояние до деревни, отмечал цели на карте и все необходимые данные сообщал Дружинину, на огневые позиции. Ждал, что предпримет противник.

И ждать пришлось недолго. Грохнули орудия и минометы. Снаряды и мины пронеслись над НП и разорвались в желтом поле, кустарниках, где окопались наши немногочисленные стрелки.

Коротков забеспокоился. Дул в трубку, звал огневые, но все безрезультатно.

— Перебили, гады.

Места порыва провода было нетрудно определить: метрах в трехстах в тылу высоты чернели воронки от мин. Некрасов перехватил телефонную трубку, а Коротков молча пополз вниз по склону, чтобы восстановить связь.

Огневой налет прекратился. Из Подворишек раздавались короткие очереди. Немцы не показывались. Лес молчал.

Прижимая к уху телефонную трубку, Леопольд с беспокойством оглядывал окрестности. Он остался один между фашистскими и нашими позициями. Вообще-то чувство «нейтралки» было ему знакомо, и раньше случалось выбирать НП перед своей обороной. Но все же он был с товарищами — то с артиллерийскими разведчиками, то с дозором пехоты и уж непременно с Терехой, надежным, хладнокровным спутником. А теперь и его не было.

В голову полезли непрошеные мысли: ну-ка сей момент гитлеровцы двинут в атаку или пустят разведку — что тогда? Сразу же наткнутся на него. Это ясно. Придется отбиваться в одиночку. Уходить никак нельзя. Кто же станет давать целеуказания, руководить огнем? Положение, как он говаривал, «хуже губернаторского».

Отогнав тревожные мысли, Леопольд плотнее прижал к уху глухонемую трубку и снова впился глазами в бинокль.

Деревня едва подавала признаки жизни — замечались лишь редкие высверки у ближней околицы. Исчезли раньше мелькавшие фигурки солдат. Куда же они подевались? И зачем же немцы давали огневой налет?

Он перевел взгляд на посветлевшее крыло леса и тотчас понял, что происходит. Хитрость, шитая белыми нитками. Опушка кишела солдатами. Выдвигаясь из зарослей по ходу сообщения, они накапливались в сосновом подросте, выбегали на жнивье, развертывались в цепь. Срывая с плеч автоматы, изготавливались к бою.

Сейчас бросятся в атаку, ударят по правому флангу нашего батальона — а там едва ли наберется полтора десятка стрелков, — опрокинут их, сомнут… Эх, дать бы всей минротой огонь, зажать, придавить! Но нет связи. Что же ты, Тереха, скорей, скорей!

И Коротков словно услышал его. Он успел срастить порванный провод. В трубке захрипело, и тотчас прорезался знакомый голос ротного телефониста Кореневского. Мешкать было нельзя. Некрасов окликнул его по имени:

— Леша, Леша! Ты меня слышишь?

— Слышу, слышу. Узнаю!

— Дружинина, быстро…

Ну, теперь держись, фриц. Не отрывая глаз от развернувшихся в цепь фашистов, которых было не менее роты, Некрасов раздельно, четко передал целеуказание. Дружинин принял и доложил о готовности к бою.

— Огонь!

И началось. Минометчики били без пристрелки — всей ротой. Мины повисли в воздухе, кладя черные тени на высоту. Первые разорвались перед фашистской цепью. Ротный скорректировал огонь. Бурая, с ослепительными вспышками стена встала в самой гуще немцев. Те падали, как подкошенные. Редко кто из них пытался перебегать, стреляя не целясь, наобум…

Поле и опушку леса заволокло серым дымом, черной пылью. Шквальный огонь минометной роты не прекращался в течение десяти минут. За его результатами Некрасов наблюдал не один: вернулся Коротков и перехватил у него телефонную трубку. Они радостно переглянулись: атака немцев была сорвана.

Когда дым и пыль рассеялись, с НП стало отчетливо видно, что подступы к лесу усеяны телами фашистов. Отсюда, с высоты, невозможно было точно подсчитать потери противника, но было совершенно ясно, что роты немцев не существует.

Весь день Некрасов и Коротков провели на нейтральной полосе. Время от времени ротный вызывал огонь. Стреляли одним-двумя минометами, клали мины по самой кромке леса, по окопам, ходу сообщения: мешали немцам накопить силы и возобновить атаку.

Тогда-то у гвардии старшего лейтенанта и возникла мысль о «языке». Разумеется, в нем нуждаются и полк, и дивизия. Разведчики, небось, спят и видят, как бы прихватить контрольного пленного, «свеженького», из самой Восточной Пруссии. А ведь такой, несомненно, есть среди раненых фашистов, что лежат на опушке леса. И добыть его вполне возможно. Наверное, с полгода тому назад Леопольд и сам полез бы за «языком». Но теперь он был взрослее, опытнее и понимал, что это дело разведчиков и НП оставлять нельзя. Свое предложение насчет «языка» он передал по телефону Дружинину, тот — комбату, а последний — командиру полка.

Предложение командира минроты было принято. С наступлением темноты группа полковых разведчиков бесшумно пробралась на нейтральную полосу, встретилась с Некрасовым, уточнила обстановку, а затем со всеми предосторожностями двинулась к лесу.

Разведчики вернулись быстро, без потерь и со знатным «трофеем». Они притащили раненого немецкого офицера. Позже разведчики говорили Леопольду:

— Ну, старшой, удружил, спасибо. Да и «самовары» поработали здорово. Там их — фрицев — навалом. И «языка» взяли толкового. Можно сказать, что минометчики нам его приготовили…